Полнолуние не может влиять на вампиров

Елена прикрыла глаза и глубоко втянула в себя ночной свежий воздух, наслаждаясь ощущением, наполнявшим все ее существо. Это, возможно, прозвучит странно, но она чувствовала себя птицей, свободной птицей, которой наконец удалось прорваться на свободу и выйти на волю. Она расслабила все тело, вытянула руки по сторонам, подняла нос к небу и стояла совсем как в фильме «Титаник», только на крыше, и замерла в этом положении на некоторое время. Ветер играл с ее длинными волосами, с подолом ее легкого платья, но весенняя прохлада не представляла для нее угрозы. Это положение, высоко над шумным городом, вдали от любопытных и чужих глаз, заставляло ее чувствовать себя поистине свободной, по-особенному легкой. Она могла спокойно вдохнуть полной грудью, не боясь, что в следующую секунду что-то может случиться. Казалось, ее проблемы больше не могли коснуться ее, когда она была ближе к бледной полной луне. Ее проблемы остались далеко внизу, на земле.    — Мне нравится это чувство, — в восторге произнесла она в воздух, не обращая внимания на то, что, возможно, ее слова имеют какой-то грустный подтекст: она и не подозревала, что можно найти радость в таком обычном, незначительном действии. — Теперь тебе нужно сосредоточиться, — проинструктировал глубокий голос за ее спиной, в нескольких шагах от нее. — Восприятие мира меняется, когда ты становишься вампиром.    — Мне нужно сосредоточиться, — повторила она, чувствуя, как новообретенные инстинкты требуют вцепиться кому-то в глотку. Она находилась в возбужденном состоянии, все ее клеточки тела требовали свежей крови, даже если она перекусила пару часов назад. Теперь ей стало сложно сосредоточиться, потому что она подумала о крови, о свежей крови (она почувствовала как вампирская сущность неконтролируемо выходит наружу), а она не должна была думать о крови, тем более о свежей, потому что ей нужно научиться смотреть на людей, не думая о том, как аппетитно бьются их сердца и…   — Елена, — властно и твердо произнес он ее имя, прерывая ее соблазнительные мечты, давая ей прочувствовать, что сегодня ночью он ее наставник, а не друг… если вообще можно назвать их отношения дружбой: весьма странное установилось между ними отношение. — Глубокий вдох, — напомнил он. — Сосредоточься.    И она сделала так, как он сказал: глубокий медленный вдох, и ее лицо вновь стало прежним.    Елена усердно концентрировала все свое внимание на окружающем ее мире, прислушивалась к нему, улавливая голоса людей, долетавшие с ярких переполненных туристами улиц, представляя себе, что отныне она является частичкой этого города. Мистик Фоллс был город маленький, однако это не мешало ему проводить праздники (в основном, имеющие прямое отношение к истории города) довольно часто и очень интересно. Елене нравилось готовиться к праздникам вместе с друзьями, но это осталось в ее прошлой жизни: человеческой жизни. Теперь она относилась ко всему этому нейтрально, понимая, что она не может радоваться как раньше. Мероприятия в честь Совета Основателей больше не радовали ее, не тогда, когда они ассоциировалось с 1864-м годом, временем, когда некая пятисотлетняя вампирша оставила неизгладимый черный отпечаток на истории города. Теперь эти праздники вызывали у Елены только странные чувства тошноты и отвращения.   Но Новый Орлеан был другим, совершенно удивительным и довольно крупным городом, не запятнанный ее собственной темной копией. Ей нравились все эти пышные карнавалы, необычные парады и фестивали, которые проводились каждый год в грандиозных масштабах, а город бурлил жизнью почти каждый день — почти каждый день! — а она с детства считала, что ее родной маленький городок занимает первое место по проведению праздничных событий.    Бурбон-стрит кипел яркой жизнью, впрочем, как и другие кварталы. Здесь находились столько ночных клубов и баров, что не сосчитаешь на пальцах, в то время как в Мистик Фоллс, грубо говоря, все пьяницы собирались по вечерам в «Мистик Гриль». И она в какой-то степени тайно считает, что этот фактор способствовал сближению Аларика с Деймоном, что они превратились в неразлучных собутыльников, несмотря на противоположности их интересов (только в Мистик Фоллс вампир и охотник-на-вампиров могут мирно чокаться стаканами, как друзья детства).    Была не такая уж и далекая ночь, город бодрствовал, и ее улучшенное обоняние улавливало различные запахи блюд, доносившиеся до ее носа с небольших уютных заведений. И некоторые из этих заведений имели свои собственные истории, тянущиеся аж с начала XIX века. Элайджа рассказывал об этом городе, его богатую историю и как его семья когда-то оказалась здесь, во время правления французов среди обычных людей, а ведьм — среди сверхъестественных существ. Вся эта история помогла ей отвлечься от жажды крови, которая непрерывно зудила в каждой ее клеточке. По словам Элайджи, это совершенно нормальное состояние для новообращенного вампира. И все то, чем они сейчас занимаются, как раз таки для того, чтобы отвлечь ее от мыслей о человеческой шее, крови и научить ее контролировать свои вампирские инстинкты.    — Хорошо, — сказал он.   Она услышала в его голосе легкие нотки восхищения и гордости. Подобная простенькая похвала от Элайджи, произнесенная в столь спокойном тоне, может показаться не знающему его человеку незначительным, словно словом, служащим лишь для заполнения тишины. Но для Елены это значило много: больше, чем целые лестные предложения и громкие слова поддержки.   Что еще удивило ее в этом городе, так это то, что здесь вампиры свободно бродили как днем, так и ночью, не скрываясь и не боясь, что их могут раскрыть. В основном они были активны в ночное время суток (все-таки эти существа чувствовали себя комфортно под покровом тьмы), и в нынешнее время Новым Орлеаном правили вампиры.    Сделав последний глубокий вдох она опустила руки по бокам. Ей стало значительно лучше, чем раньше. Руководство Элайджи, высота здания, свежий воздух и ветер, играющий с ее волосами, в сочетании с историей города и прекрасным видом на ночной город с пустой площадки крыши отвлекли ее от голода, который в большей части был вызван сознанием, как вследствие самовнушения, и был лишь подобием иллюзии, если судить по словам Элайджи. Того, что она уже съела человека (не убив его и строго под наблюдением Элайджи), было достаточно для нормального функционирования организма.   Меню Стефана из животных абсолютно не рассматривается Элайджей как хороший вариант для вампира, тем более для новообращенного. Елена никогда не забудет его невозмутимое лицо с легким оттенком презрения, когда рассказала ему, как Стефан пытался научить ее ловить животных в лесу. «Это прискорбно» лишь ответил он со своим обыкновенным серьезным видом, но его слова имели ироничный тон, а губы изогнулись в презрительной усмешке. Он утонченно и тонко высмеял метод Стефана, и до Елены наконец дошло, насколько Элайджа не переносил общество Стефана и Деймона, как и те — его. И она осознала, осознала только теперь, что она была единственной, кто имел хорошие, насколько это возможно, отношения с Первородным вампиром, и при том не лишенные уважения и понимания. Возможно, если бы не она, Стефан и Деймон давно не выжили бы. Элайджа мог бы убить их за малейшую дерзость и неуважение по отношению к себе — уж сколько раз Деймон дерзил ему! — но он этого не делал.    Она взглянула вниз, увидела большую группу вампиров, направляющуюся в сторону кирпичного здания, где проводилась крупная вечеринка со цветными огоньками и музыкой лучшего диджея города. «Вход только для вампиров» подумала Елена, чувствуя, как оттуда доносится запах свежей крови. Эта группа явно состояла из каких-то диких и шумных вампиров: некоторые с ликующим и возбужденным видом громко кричали на всю улицу, свистели, хохотали, развязно перекидывали руки за шею друг друга, другие демонстрировали свои способности и перепрыгивали через препятствия в виде каменных стен, машин, взбирались на чужие балконы и, одним словом, чрезвычайно удивили Елену: это первый раз, когда она видит столько вампиров в одном месте, и к тому же, таких невоспитанных. Но при этом она продолжала глядеть на них, стоя прямо на краю крыши, словно какая-то сумасшедшая, пытающаяся покончить жизнь самоубийством (еще одно преимущество вампиризма — отсутствие страха перед лицом устрашающей для человека высоты). Она совершенно не испытывала страха за то, что группа из тридцати вампиров может заметить ее, да и вообще не придавала этим мыслям особого значения: они просто существовали в ее голове, на орбите ее сознания, как пыль вокруг основных мыслей. А основной ее мыслью была контроль, контроль над своей новой сущностью, чтобы она не прорвалась через ее человечность; не дать клыкам выйти на волю без ее команды, а жажде крови — управлять ею. У нее даже не было и мимолетной мысли отступить назад, чтобы скрыться в тени на некоторое время, пока шумная группа внизу не исчезнет за углом Бурбон-стрит. Но это обуславливается лишь тем, что ее подсознание знало, прекрасно знало, что она в полной безопасности, что нет никакой существенной угрозы, когда за ее спиной тихо стояла темная внушительная фигура, перед лицом которым даже группа из пару сотен вампиров растушевывались, старались казаться неприметнее, несмотря на свое численное преимущество. Никакая тревога не могла посетить ее мысли, помучить ее сердце, когда она чувствовала каждой клеточкой своего тела взгляд Элайджи, чувствовала его могущественную силу, витающую в воздухе. В его присутствии в ее сердце всегда царил покой, она всегда ощущала себя в безопасности, а его уверенность и спокойствие каким-то образом отражались и на ней. И, возможно, поэтому сейчас у нее лучше получалось контролировать свой голод, свою жажду, свои инстинкты? Его присутствие положительно влияло на нее, она не могла этого отрицать да и не думала об этом.   Группа исчезла за углом. Шумная вечеринка только начала разгораться, шла к своему пику, постепенно набирая обороты: до восхода солнца еще было много времени, а веселье только начиналось.    — Ты до сих пор любишь этот город? — спросила она, чуть повернувшись к нему. Ветер не переставал играть с ее волосами. Тонкая прядь застряла между губами, когда она говорила, и она быстро заправила волосы за ухо.    — Да, люблю, — ответил он. Он стоял слегка прислонившись одним плечом к запертой железной двери, которая вела на крышу, и выглядел максимально непринужденно, насколько это возможно в строгом костюме. — Тебе не понравился?    — Нет-нет. Наоборот, — поспешила она, — мне очень понравился… Я просто не понимаю, — маленькая улыбка заиграла на ее губах, — как ты можешь жить среди всего этого?   Она обвела рукой кипящий жизнью город. В ее голове не укладывалось: как серьезный и хладнокровный Элайджа Майклсон вообще может вписываться в такую насыщенно красочную и яркую картину? Она могла отлично видеть здесь Ребекку с Клаусом — идеальная локация для осуществления их хитрых и коварных планов, на фоне шума, вечеринки, и бесконечных фестивалей. Как раз то, что нужно, чтобы им не наскучило. Но Элайджа…   Она взгляула на него. Элайджа широко улыбнулся, в глазах его заплясало какое-то веселье.    — Ах, да, — произнес он, — Я прекрасно понимаю, на что ты намекаешь. Однако с годами я научился адаптироваться к окружению. Так что — да. Я вполне могу жить «среди всего этого».   Они оба замолчали. Елена вновь взглянула на город, на яркие фонари вдоль узких улиц, переполненных людьми и вампирами. Они довольно долго простояли на крыше, поэтому Елена спрыгнула с небольшой бетонной стены, и медленно подошла к Элайдже, который не сводил с нее своего взгляда.    — Проголодалась? — спросил он, изящно вытягивая руку, чтобы взглянуть на часы. Все это из-за улучшенных чувств, думает Елена, когда его дорогой одеколон кружит вокруг нее, щекоча ее вампирское обоняние… или из-за того, что на этой высоте не было других сильных запахов, кроме свежего воздуха. Его одеколон не был навязчивым, не вызывал раздражительности, а наоборот, успокаивал ее (или сводил с ума?): его изысканный запах имел насыщенный древесно-смолистый аромат с туманно-мускусным оттенком, без резких нот. Будучи человеком ей сложно было бы вот так точно определить каждый тонкий составляющий аромат в мужских одеколонах и женских духах. Для нее все делилось на две категории: сладкий или холодный запах. Все очень просто. А сейчас, весь этот спектр запахов, все эти тонкости… Боже, она даже не представляла себе, насколько Элайджа в действительности пахнет вкусно…    И в ней промелькнула мысль, что будучи человеком ей было легче находиться рядом с ним, нежели вампиром, когда она ничего из всего этого не замечала, даже его странных взглядов, которыми он, иногда, мимолетно смотрел на нее. Теперь же каждый инстинкт ее темной сущности притягивался к нему, к его силе, тем самым подталкивая ее саму к темной спокойной ауре, которая всегда царила вокруг него. Она боялась допустить опасную мысль, поэтому подумала: «Может быть, присутствие Первородного таким образом влияет на новообращенных вампиров? Как родоначальник, может быть, он какою-то невидимой силой, невидимой связью привлекает их к себе? Что-то вроде сигнала? Всех этих маленьких вампиров, вроде нее? Ведь ей даже и месяца нет. А Элайджа имеет богатый опыт…»   И она не знает, то ли это вампиризм, то ли это что-то другое (ей хотелось верить, что все-таки это вампиризм, а не что-то другое), но прямо сейчас, когда он спокойно смотрел на свои дорогие часы на левом запястье, в ней пробудилось безумное желание, за которое ей мгновенно стало ужасно стыдно и не по себе. Оказывается, она никогда раньше не замечала всех тех деталей, которые делали внешний вид Элайджи таким идеальным. За короткое мгновение ее глаза быстро пробежались по всей его фигуре: темно-серый костюм, вероятно, сшитый профессионалами за огромные деньги, идеально подчеркивал его тело, каждый его мускул; к нему был подобран шелковый черный галстук, а из рукавов пиджака выглядывали светло-серые манжеты; темные волосы были аккуратно зачесаны назад, а коротко стриженная щетина прекрасно подчеркивала линию скул и челюсти, что не портило его образ, а совсем наоборот, придавало его внешности еще больше привлекательности. И безумное желание ее заключалось в том, что ей внезапно захотелось прижаться к его сильной груди, вплотную, всем телом, уткнуться носом в его крепкую шею и с шумом втянуть в себя запах его одеколона, этот сводящий ее с ума древесный аромат с мускусным оттенком. Ей безумно хотелось ослабить его галстук, растегнуть первые две пуговицы рубашки, обнажить его сильную шею, а затем зарыться туда лицом на долгое-долгое мгновение, вдыхать его запах так же, как когда-то давно он вдыхал ее, но на этот раз — интенсивнее и дольше, так, чтобы ни один дюйм не отделял ее от него…    И если бы только он позволил ей укусить себя за шею…   — Да, — торопливо ответила она, опасаясь, что он может узнать ее тайные (безумные) мысли, когда он опустил руку и устремил на нее свой прямой и, казалось, читающий ее мысли взгляд (этот-то взгляд и отрезвил ее разум), — я голодна.   — Помним ли мы правила?   — Не забывать о внушении и следить за пульсом.   — Очень хорошо.   Елена не знала, был ли это лунный свет или ее собственное воображение, но ей показалось, что взгляд Элайджи становился по-особенному проницательным, когда они продолжали стоять и смотреть друг на друга. Впрочем, это длилось не долго.   — Ну что ж, — он быстро оттолкнулся от железной двери и направился к небольшой бетонной стене. — Предлагаю начать, пока есть огромный выбор.   — Затем мы вернемся в Мистик Фоллс? — поинтересовалась она, вставая рядом с ним и держась на приличном (пожалуй, слишком приличном) расстоянии. Она сама не знала, какой ответ ей больше понравится.   — Не сегодня, — ответил он, с любовью оглядывая свой любимый город. — Недалеко отсюда у меня есть квартира, куда мы отправимся после твоего… ужина. Тебе нужен отдых, перед следующим этапом обучения.   Воздух ночного Нового Орлеана был особенно свежим и прохладным на такой высоте, но несмотря на это, Елене на какое-то мгновение стало жарко. Может быть, это было потому, что она никогда раньше не оставалась наедине с этим Первородным, вызывавшим у нее странные и необъяснимые чувства, в одном доме?    Может быть.   И учитывая ее новую природу, ей следовало бы отказаться от его предложения, но она не могла отказаться, потому что сегодня он был ее наставником, и, кроме того, его слова вовсе не были предложением.   Ей оставалось только надеяться, что ее усиленные эмоции не предадут ее.