Белые хризантемы

Впервые Фурина видит этот цветок в оперном театре. В личной ложе, всегда зарезервированной для Гидро Архонта, никто не бывает. Фурина обожает смотреть представления именно отсюда; Фурина обожает эту ложу, в которой почти ничего не меняется, если она этого не захочет. Мягкое кресло, небольшие подушки, разве что барьер немного высокий, но это ничего – ей всё равно отсюда всё прекрасно видно, а людям из партера видно своего возлюблённого Архонта. Так и должно быть – она одна, где-то высоко над всеми; так всегда было и будет, пока она играет достаточно хорошо, чтобы спасти Фонтейн. Хорошо, что сегодня она не на сцене, думает Фурина, когда поднимается в ложу; жаль, что она каждый день на сцене, но, быть может, когда погаснет свет и внимание всех привлечёт грандиозное представление, она наконец-то останется одна. Её внимание привлекает белое пятно – словно кто-то неосторожно капнул белой краски в привычную гамму золотого и красного. Фурина недоумённо склоняет голову набок и подходит поближе. На её месте лежит белая хризантема. Фурина качает головой, осторожно протягивает руку, чтобы коснуться лепестков – и тут же с испугом её отдёргивает, словно цветок может её обжечь. Разумеется, этого не происходит, и она, сделав глубокий вдох, спокойно берёт хризантему. Белые лепестки похожи на невесомый шар – Фурина улыбается, вдыхая едва ощутимый запах. Наверняка его оставил кто-то из поклонников, кто знал, что госпожа Архонт сегодня будет на представлении. Да, скорее всего, именно так всё и было!.. Правда, кто оказался настолько смелым, что пробрался в ложу, где уже выставлена охрана? – Мадемуазель Клоринда, – Фурина выглядывает на лестницу. – Кто-нибудь поднимался в мою ложу до меня? Судебный дуэлянт Клоринда переводит на неё взгляд. В этих синих глазах никогда ничего определённого не читается – она научилась так хорошо скрывать свои чувства; Фурина в чём может её понять, вести бесконечные дуэли – тоже тот ещё спектакль, и самая сложная часть начинается, когда сходишь со сцены. – Нет, госпожа Фурина, – помедлив отвечает она. Внимательный тёмный взгляд останавливается на цветке, который Фурина держит в руках. Она не задаёт лишних вопросов, и поэтому Фурина её особенно ценит, можно избежать стольких ненужных реплик, которыми и так изрядно перегружен сценарий. – Вам лучше отдать мне это. Если оно попало сюда без вашего ведома… – Нет-нет, – Фурина улыбается и беззаботно качает головой, светлые кудряшки падают на глаза, выбиваясь из-под шляпки. – Просто очень интересно, что за упорный фанат смог пройти мимо вас, мадемуазель. Клоринда поджимает губы; она не любит, когда ей намекают на её ошибки, и Фурине тут же хочется извиниться за неосторожность, но, разумеется, Архонт не будет извиняться перед своими же людьми, тем более – перед своими подчинёнными. – Это может быть опасно, – настойчиво повторяет Клоринда. – Я прикажу оцепить оперный театр. Фурина на секунду замирает – а вдруг это и правда опасно? – но тут же откидывает голову назад и смеётся, уже в голос, словно бы Клоринда рассказала ей самую смешную шутку дня. – Нет нужды! Разумеется, я знаю, что от этого цветка не исходит никакой опасности, – горделиво замечает она. – Вы думаете, кто-то всерьёз может причинить вред Архонту? Не говорите глупостей и лучше займите своё место – представление вот-вот начнётся, вы же не хотите всё пропустить. Фурина резко разворачивается, прижимая цветок к груди, и возвращается в своё кресло. Клоринда, не смея спорить с Архонтом, занимает своё место – у входа в ложу, и Фурина надеется, что ей понравится спектакль, на который она бы никогда не пришла, если бы Архонт не потребовала именно её в качестве охраны. Просто небольшое поощрение за верную службу. Ничего такого. Иногда Архонт должен делать добрые дела для своих подданных, ведь правда?.. Хризантему Фурина продолжает держать в руках. Касаясь носом мягких лепестков, которые щекочут кожу, она вдыхает слабый запах, и думает, что к нему примешивается что-то ещё; совсем не цветочный аромат, горьковатый, тяжёлый, и немного знакомый. Представление начинается, и свет гаснет. Фурина прикрывает глаза; она следит за происходящим из-под опущенных ресниц, она видела нечто подобное уже не один и не два раза, ведь когда живёшь на свете слишком долго, постепенно даже самое трогательное, даже самое прекрасное искусство смазывается, превращаясь лишь в очередное повторение уже сказанного. Но людям нужны представления – потому что их жизнь ещё не успела стать бесконечным числом сцен. Людям нужен их Архонт. И всё-таки интересно… … что это за запах? *** Белые хризантемы начинают забавлять Фурину. Она прикалывает к своей шляпке цветок, найденный у фонтана Люсин, где она любит сидеть, наблюдая за толпой. Она не удивляется, когда обнаруживает хризантему на столике в Дебор Отеле, столике, который она забронировала почти месяц назад. Она с каким-то детским волнением ждёт, увидит ли очередной цветок в ложе в оперном театре. Возможно, она видела многое, очень многое за пятьсот лет – но никогда не утверждала, что видела всё. Возможно, эта новизна придаёт ей сил – словно актёру на сцене, которому кидают цветы из зала. Фурина чувствует себя видимой. Фурина чувствует свою игру значимой. И неважно, что, скорее всего, кто-то из поклонников просто выбрал странный способ выражать внимание всеобщей любимице публики, Гидро Архонту Фокалорс. Неважно, что эти цветы совершенно точно не для самой Фурины – ведь всегда можно продолжать убеждать себя в обратном; а когда долго твердишь одно и то же, тебе поверят все. – Очень красивый букет, леди Фурина, – замечает месье Нёвиллет, приглашённый на чаепитие с Архонтом. Это единственный способ для него наконец-то поговорить с Фуриной о делах; это единственный способ для Фурины хоть ненадолго отвлечь юдекса от его работы. – Вы его принесли? – Это подарки от моих поклонников, – Фурина прячет улыбку в чашку с чаем, надеясь, что Нёвиллет не увидит, как она светится от гордости. Какое-то ребячество – вести себя так, будучи Архонтом, особенно, когда тебя обожает вся нация. – Кто-то весьма упорно дарит мне белые хризантемы. Меня это даже забавляет. Я обычно не принимаю букетов, но, видимо, кто-то нашёл способ вручать мне цветы. – Хм? – Нёвиллет приподнимает бровь, бросая ещё один взгляд на цветы. Фурина качает ногой, беспечно разглядывая пирожные на серебряном блюде. – Вы уверены, что это безопасно? Фурина закатывает глаза – опять нотации! – но Нёвиллет не спешит продолжать. Он изучает взглядом сначала цветы, потому Фурину, а потом невозмутимо возвращается к своему чаю. Какие бы выводы он ни сделал, это останется его тайной; и Фурину это раздражает, ведь можно быть чуть-чуть поразговорчивее, можно хоть иногда разговаривать не только о делах, можно не вести себя со своим Архонтом как с неразумным ребёнком, в конце концов!.. Она поджимает губы, и Нёвиллет словно бы замечает её недовольное лицо. – Видимо, кто-то благодарит вас за восстановление правды, – он чуть пожимает плечами, и Фурина вдруг забывает, что злилась на него. – Правды? – переспрашивает она, склонив голову набок; а сердце предательски замирает, будто бы что-то внутри неё уже догадалось, будто бы где-то глубоко в душе она всегда знала, просто раз за разом повторяла очевидную ложь самой себе. Пока не поверила в неё. – Помните, вы рассказали мне про язык цветов, который к нам попал из Сумеру? – невозмутимо спрашивает Нёвиллет. – Белая хризантема значит «правда». Фурина рассеянно кивает, мол, конечно-конечно, знала, просто забыла, ведь Архонту приходится очень многое держать в памяти; вот только чай резко кажется почти безвкусным, да и пирожных совсем не хочется. Сердце колотится где-то у самого горла, перепуганно бьётся о ключицы, пока она пытается успокоить себя – наверняка Нёвиллет прав, а может быть, всё ещё проще – ведь не все же знают таких тонкостей, верно?.. – Всё в порядке? – Нёвиллету стоило бы найти более удачное применение своей выборочной чуткости, раздражённо думает Фурина, но кивает – как можно более беззаботно. Фурина смеётся и заверяет, что всё в порядке; Фурина беззаботно меняет тему разговора, расспрашивая Нёвиллета о зале суда, о том, что именно он хотел с ней обсудить, о грядущих представлениях… Фурина чувствует, как её сковывает ужас, но не может позволить себе продемонстрировать это – и потому беззаботно смеётся, чтобы никто – даже юдекс, особенно юдекс! – не разглядел за её уверенностью страха. Так и должен поступать Гидро Архонт. *** Белые хризантемы приводят Фурину в ужас. Возможно, ей только кажется, но после того разговора с Нёвиллетом они появляются всё чаще и чаще, буквально преследуя её на каждом шагу. В оперном театре – она чуть было не срывается с места, чтобы попросить Клоринду оцепить театр и проверить всех; к счастью, вовремя вспоминает, что Клоринды сегодня здесь нет, и беспечно улыбается, чтобы не устроить панику. В Дебор Отеле – Фурина только видит белые цветы, заботливо поставленные в вазу – и этого хватает, чтобы придумать дурацкий предлог и попросить перебраться за другой свободный стол; вот только служащие отеля всё равно приносят вазу с цветами, ведь эти цветы – для леди Фурины. Фурине приходится улыбаться и делать вид, что она всё ещё радуется этим знакам внимания. Ведь за ними ничего не следует, ни разу ничего не следовало, стоит ли бояться того, что кто-то просто дарит тебе цветы? Другое дело, что никто и никогда не знает – кто именно. Служащие Дебор Отеля пожимают плечами, каждый раз указывая на курьеров, которые ничего не знают о заказчике; охрана в оперном театре не видела никого подозрительного, кто поднимался в ложу; а искать среди прохожих на улице – бесконечно долгая история. Но не могут же они просто появляться из воздуха, верно?.. Если так, это было бы настоящим волшебством. Это всего лишь ничего не значащие цветы. Фурина улыбается, крутит в пальцах цветок, недоумённо склоняет голову к плечу, с притворным недоумением обводит взглядом зал – все эти люди, собравшиеся в суде, ждут слова Гидро Архонта; но действительно ли все? Кто-то всё обо мне знает – и я не знаю, что будет дальше. Фурина ночью зарывается носом в подушку; проводит долгие часы без сна, думая о будущем Фонтейна; Фурина смотрится в зеркало, в надежде, что хотя бы раз, хотя бы сейчас, в нём отразится не её бледное испуганное лицо – ну где же ты, Отражение, когда мне так нужна помощь… Во сне её окружают белые хризантемы, которые становятся настоящим морем; она теряется в белых лепестках, она задыхается, не в силах признать правду; она просыпается – и ей кажется, что её лица всё ещё касаются белые лепестки. Фурина больше не прикалывает цветы к одежде, не ставит в вазу на чайный столик – теперь она боится их, как огня, но всё равно каждый раз проводит несколько секунд, вдыхая едва ощутимый запах, горьковатый, душный, с нотками гниющей сладости. Где она могла слышать этот запах? Может быть, только так она сможет понять, кого должна искать? Но – как найти по одному запаху того, о ком ничего не знаешь? Когда Предвестница Фатуи буквально требует очередную аудиенцию, а у Фурины больше не остаётся поводов отказаться, не остаётся дел, на которые можно сослаться, чтобы избежать встречи – она с вежливой улыбкой соглашается. В конце концов, им не нужен дипломатический скандал со Снежной, по крайней мере, не теперь; в конце концов Слуга – жительница Фонтейна, такая же, как и все остальные, ей страшно, наверное, как и всем остальным. Даже если нет – она вправе искать ответов у Гидро Архонта, ведь искать их, в общем-то, больше и негде. Жаль только, что Гидро Архонт не отвечает; жаль, что сама Фурина – никакой не Гидро Архонт. – Я спрошу прямо, – Арлекино чуть хмурится, и Фурина, видевшая множество спектаклей, множество судов, видевшая сотни человеческих жизней, кроме своей собственной – Фурина понимает, что дипломатия между ними окончена. – Что вы делаете для спасения своей страны, Гидро Архонт Фокалорс? Фурина не должна делать вид, что этот вопрос её пугает. Что её хоть что-либо пугает, озадачивает или удивляет – она ведь божество. Планы божества не доступны простым людям, удел божества – быть на несколько шагов впереди, на несколько голов выше. Так что она улыбается и подаётся вперёд, чтобы аккуратно поставить чашку на столик. В этот момент, когда Арлекино смотрит на неё, почти не моргая, Фурина вдруг ловит знакомый запах – горьковатый, со сладостью гниения, похожий на тлеющие угли. Но цветов здесь нет, она больше не ставит их на стол и уж точно не стала бы демонстрировать их Предвестнице… Чашка едва ли не падает на блюдце – Фурина успевает её поймать, но комнату всё равно заполняет стеклянный звон. Кажется, это разбивается её сердце. Кажется, это разбивается вся её иллюзия – весь хрупкий стеклянный замок, который она строила пять столетий и которому хватило ровно одного камня, чтобы рассыпаться на мелкие осколки. Впрочем, было достаточно и маленького цветка. *** Белые хризантемы больше не появляются – они выполнили своё предназначение. Кульминация спектакля впереди – но актёры смещаются со своих мест, декорации рушатся, а сценарий вспыхивает, словно кто-то поднёс к нему спичку. Фурина не знает, что делать – сцена буквально тает под её ногами, но чтобы исполнить свою роль до конца, она должна танцевать на последней её доске; она должна – если потребуется – танцевать в пустоте. На сцене оперного театра «Эпиклез» она сегодня будет звездой представления. Вот только играть придётся на скамье подсудимых. Фурина бросает негодующий взгляд на место юдекса – месье Нёвиллет, я считала вас союзником!.. Фурина с восторгом и испугом смотрит на то, как Клоринда поднимает против неё меч – она столько раз видела судебные дуэли, но никогда не осмелилась бы выйти против неё, против лучшей. Фурина обворожительно улыбается толпе, приглашая их на спектакль. Фурина готова на всё, чтобы их развлечь – до последнего акта. Интересно, могла бы она попросить хоть кого-то о защите – в суде или на сцене? Поднимаясь на своё место, Фурина глубоко вдыхает, осознавая, что это будет самый сложный акт пьесы. Если она справится, то, возможно, у Фонтейна ещё есть шанс… Шанс увидеть самый грандиозный суд в истории. Шанс спастись. Фурина занимает своё место – и бросает взгляд на белую хризантему, которая лежит рядом так, словно была здесь всегда. Говорите правду, звучит в её сознании издевательски-раздражённый голос Предвестницы, и она с огромным трудом сдерживается от того, чтобы зажмуриться, чтобы и в самом деле не признаться сразу же. Знала бы она, о чём именно просит. Фурина с негодованием обводит взглядом зал, но, конечно же, Предвестницы здесь нет; она не будет смотреть суд, итог которого ей уже давно известен, ей обязательно донесут шпионы, как будто у Фатуи здесь мало глаз и ушей… И как она могла быть такой слепой всё это время? Фурина сжимает пальцы, безжалостно сминая хрупкие лепестки хризантемы, и натягивает на лицо выражение скучающего всеведения. Ну давай, юдекс Нёвиллет, удиви меня, вынеси приговор. Ну давай, Оратрис, покажи, что ты не восстанешь против меня. Пожалуйста, Отражение, скажи, что я всё делаю правильно… Арлекино и правда нет в зале суда – она стоит в дверях, скрывшись от остальных, пробравшись почти тайно; вот и пригодились представления Лини и Линетт, молодцы дети, нужно будет успеть сказать им спасибо – если Фонтейн, конечно, выживет. Не то, чтобы ей так хотелось приходить на этот суд, ей просто интересно услышать из уст Фурины то, что она так и не сказала, несмотря на все весьма настойчивые просьбы – от друзей ли, от врагов ли. Ей просто интересно услышать правду. И больше ничего. Возможно, только эта правда и может спасти Фонтейн – если, конечно, ещё осталось время; если, конечно, к моменту оглашения приговора ещё будет, что спасать. Гидро Архонт признана виновной и приговаривается к смерти. Фурина закрывает глаза. Арлекино незаметно покидает зал, стараясь не оборачиваться, стараясь быть уверенной в том, что она была готова к этому приговору; что ей, в общем-то, всё равно, что думает Оратрис, что она лишь хотела узнать правду. Всё кончено, думает Фурина, сжимая в пальцах хризантему, чувствуя, как по щекам текут предательские слёзы. Всё кончено, сцена рухнула, и я больше не могу танцевать в пустоте; я больше и не хочу танцевать ради них, ради них всех – которые сейчас сами разрушили свою последнюю надежду!.. Фонтейн обречён; можно сколько угодно повторять ложь, которая просто должна казаться правдой, можно убедить в этом всех, даже себя, но любая ложь рано или поздно окажется уничтоженной. И только теперь наступает кульминация. *** – И режиссёр нашего спектакля – прекрасная леди Фурина, чьё имя известно всем здесь собравшимся! – громко объявляет актёр со сцены «Эпиклеза», протягивая руку в зал. – Леди Фурина, поднимитесь на поклон. Фурина легко взбирается по ступенькам – она буквально светится от счастья, оказываясь среди труппы, которая награждает её аплодисментами; она легко танцует к середине сцены и раскланивается с залом, с восторженной улыбкой слушая «браво!» и глядя на взлетающие вверх шляпы. Оборачивается к актёрам, награждая их смехом и аплодисментами; смотрит, как на сцену выбегают дети, чтобы протянуть цветы тем, кто им больше всего понравился… Фурина счастлива – так счастлива, что сцена под ногами кажется благословением, что можно взлететь, кажется, просто протянув руки и закружившись. – Леди Фурина, – её приводит в себя знакомый, даже слишком знакомый голос. – Позвольте вас поблагодарить. Прекрасный спектакль. Она оборачивается, чтобы увидеть, что на сцену поднялась Предвестница Фатуи, и протягивает ей букет – ярко-белый, в свете прожекторов, кажется, он сияет так, что слепит глаза. Фурина глубоко вдыхает и протягивает руки, уже готовясь сказать – отстаньте от меня, теперь вы знаете правду. На руках у неё оказываются белые тюльпаны, и Фурина озадаченно склоняет голову к плечу. Предвестница тонко улыбается; и кажется, что ни сцены, ни толпы, ни зрителей – ничего больше не существует, что они остались одни в одном-единственном пятне света. – Простите меня. Арлекино чуть кланяется и спускается со сцены, пока Фурина продолжает смотреть ей вслед – всего несколько коротких мгновений, прежде чем присоединиться к труппе снова и поклониться – прежде чем на сцену рухнет занавес. Белые тюльпаны, вспоминает Фурина, означают сожаление. И сцена под её ногами твёрдая и прочная, и простоит так ещё не один год, и переживёт её триумф и её финальный поклон. И больше нет смысла повторять очевидную ложь – повторять так громко, чтобы она заглушила правду. Это был прекрасный спектакль.