«Бесценный»

      Ночь. Крыша отеля. Хаск мягко улыбается, гладя Энджела по спине. Старается не касаться свежих царапин со съёмок, которые оставили его «любовники». Фильмы частенько бывают жестокими, почему-то многим это нравится. Но Хаска грубые потрахушки впечатлить не могли.       Даст прижимается к грешнику ближе, кладёт голову ему на плечо. Хаск чувствует, как его руки слегка дрожат. Видит, как Энджел смотрит в никуда. И в глубине его сердца зарождается что-то, похожее на жалость.       — Я – пустышка, подделка, копий которых ещё тысячи, — шепчет он, сглатывая ком в горле. В груди будто лежит тяжёлый камень, хочется разорвать грудь и выкинуть его куда подальше. Хочется почувствовать на пальцах тепло, тепло крови...       Но он этого не сделает. Хаск не позволит.       — Ты – сокровище, неогранëнный алмаз. Такого, как ты, не найти даже в раю, — мурлычет бармен.       Хаск обнимает паучка покрепче, прижимает к себе. У того есть один недостаток – Даст думает, что один такой несчастный во всём аду, редко замечает что-то дальше своего носа. Но это лишь с одной стороны Энджел наивная глупая шлюшка с красивыми глазками. Он может быть и безжалостным бойцом, в «игре» с оружием ему нет равных. И, как бы Хаск не пытался это отрицать, ему нравились обе эти стороны.       Грешник не мог объяснить, почему его тянуло к Энджелу, такому... Совсем ему не подходящему. Да что уж мелочиться, в первые дни их знакомства он почти возненавидел Даста! Но потом Хаск увидел в нём что-то другое, отличающее Энджела от всех остальных. Волю. Она у паучка была крепче, чем у самого Сатаны. Даст сознательно и целенаправленно регулировал и контролировал своё поведение и деятельность, хоть со стороны казалось, что ему всё равно на весь ад. Да и на весь мир в том числе. С первого взгляда казалось, что он тот ещё извращенец и наркоман, но... Но это была лишь игра. Вечная игра, будто бы ад был театром, а Энджел – актёром, с уже давно прописанным сценарием, в котором нельзя было ничего менять.       Но Хаск поменял. И ему не нужно было для этого чьё-то разрешение.       — Энтони, — Даст вздрогнул, услышав своё настоящее имя. — А ты знаешь, что твоё имя означает «бесценный»?       Глаза Энджела широко распахнулись. Он не ожидал услышать это от Хаска. Он вообще не ожидал услышать такое от кого-либо.       Но Энджел ему верит. Верит, как никому и никогда. Верит, что Хаск его не обманет, верит, что он не даст его в обиду, что не бросит, что поймёт... Что даже если тот будет глумиться над Дастом, то лишь ради него. Такой вот у него универсальный «мудрец-котик-психолог», к тому же губы у Хаска мягкие, как бархат.       И эти губы через мгновение касаются его губ. Энджел проводит языком по маленьким клыкам, но чувство в груди не уходит. Кажется, что он заражает Хаска своими проблемами, своей болью. Он не хочет, чтобы грешнику было так же плохо. От Хаска исходит тепло, которое было слишком нужно Энджелу, и которое он ни за что не хотел потерять, испортить, отравить...       Внезапно Хаск встаёт, поднимая Даста за собой. Энджел лишь успел направить полный недоумения взгляд на хитро улыбнувшегося грешника, прежде чем тот резко подхватил его на руки.       Даст громко выдохнул от неожиданности. А после захохотал, почувствовав прохладные руки на своём теле. Паучок откинул голову назад, раскинул руки в стороны, притворяясь, будто летит. Хаск, хрипло посмеиваясь, кружился с ним, ходя по самому краю. Но Энджел не боялся упасть. Он знал, что Хаск не отпустит его, не уронит в бездну, из которой Даст не сможет подняться.       Улыбаясь и смотря прямо в глаза грешнику, Энджелу казалось, что рядом с ним он и вправду готов исправиться. Хотя зачем?       И Хаск с ним согласен. Отель Хазбин уже отправил его в рай, помог найти самое ценное сокровище. Алмаз, которой он крепко держит за талию, мысленно обещая, что не отпустит его никогда.