В темноте все кошки серые

Величественный фасад Третьего рейха, с удобством разместившегося в старой части Кракова, по мере отхода становится все бледнее и бледнее, обнажая перед молодым ефрейтором всю неприглядность военного положения. Воронки от взрывов, выбоины от пуль на кирпичных стенах — следы стихийных расстрелов не согласных с новым режимом и евреев. Под толстой подошвой сапог скрипят осколки и щебень. Завидя его, местные жители стараются сразу же перебежать на другую сторону улицы, лишь бы не попасть под горячую руку, ответить-то нечем (а хотелось бы): все знают о приказе за каждого убитого бойца Вермахта убивать десять местных. Самодовольная ухмылка уместилась на губах, от взглядов, полных страха и ненависти становится почти хорошо — значит, все сделано правильно, а серая форма, поблескивающая начищенными пуговицами, только усиливает эффект. Или это заслуга небольшого свертка, от которого пахнет свежим хлебом и колбасой. Этот день можно назвать теплым, несмотря на серое небо над головой. В воздухе витает тяжесть скорого дождя. Отличное оправдание неявки в часть. Александр Белов, в образе Иоганна Вайса, легко взбежал по лестнице в подъезд дома — по-прежнему темный и воняющий помоями. Ефрейтор едва заметно поморщился: он знал, что в окруженном блокадой Ленинграде от постоянных бомбежек наверняка повреждены коммуникации, но был уверен, что горожане всеми силами пытаются устранить повреждения, сохранить быт и самое главное — свою человечность. Здесь же этим и не пахло. Ленинградцы бы собрались на субботник, отмывая заскорузлые полы и стены, по мере сил и возможностей. Местные, зашуганные террором, боятся сделать лишнее движение, но кто расстреляет за уборку? Своей покорностью и бездействием они лишь подтверждают теории о неполноценности и второсортности. Дверь ему открывает одна из квартиранток — женщина с испитым лицом, растрепанными волосами. Не удостоив ее взглядом, ефрейтор Вайс шагнул внутрь квартиры. Заставляя жильцов от одного вида серой формы вжиматься в стены, он дошел до комнатки, где жила его «дер херрин» — работница местного варьете из дуэта «Два-Николь-два». Легко отбарабанив и не дожидаясь приглашения (какие между ними условности, право слово!), он вошел. Всё та же маленькая комнатка, с потолком, обклеенным белой бумагой. Сквозняк треплет обрывки, плохо держащиеся на древесине — клейстера пожалели и размазали тонким слоем, лишь бы прикрыть медленно гниющие балки. Узкая скрипучая металлическими пружинами кровать — самый крупный предмет мебели. Эльза Вольф с последней встречи, кажется, ставшая еще меньше, сидела самом краешке постели, сщипывая катышки с застиранного покрывала и смотря куда-то в пол. В наступающих сумерках ее худая фигура сливалась с тенями, и казалось, что когда солнце совсем пропадет с небосклона, то и она растворится во тьме без остатка. — Я без приглашения, мои извинения, — сказал Вайс, положив сверток на стул, а сам сел рядом с девушкой. — Вайс! — акробатка встрепенувшись, подняла голову. Слабый рыжеватый отблеск был похож на затухающее пламя, которое еще с мгновение будет цепляться за почерневший фитиль, а затем, вспыхнув зеленоватым, утухнет. — У вас есть что-то для меня? — она добавила едва слышно, немигающим взглядом уставившись на дверную створку, будто желая знать, есть ли кто по ту сторону, слушает ли. — Никак нет… — в ответ на это заостренные черты девичьего лица стали еще острее. — Решил проведать… Мы же с вами в отношениях, особенно после вашего разрыва с любовником. — Точно… — морщинка между сведенными бровями стала менее заметной, и на ее губах появился намек на улыбку. — Вы быстро учитесь, товарищ. Иоганн польщенно улыбнулся и потянулся к стулу, где своего часа дожидались гостинцы. Он протянул сверток девушке и та, вопросительно глянув из-под упавших на лоб прядей, осторожно потянула бечевку, расслабляя узел. По комнатке поплыл запах копченой колбасы. На промасленной бумаге по нынешним меркам лежало настоящее богатство: пол палки колбасы, пол буханки хлеба, пара сваренных в крутую яиц и три небольшие картофелины. — Иоганн! — ахнула Эльза. Её тонкая рука неосознанно дернулась к одному из клубней, но неимоверным усилием воли она заставила себя сдержаться. — Я помню, вы говорили, что всегда голодны… — ефрейтор пожал плечами. — Давайте, воды вскипячу… — Я сама, не надо… — она беспомощно, голодно поблескивая глазами, отвергла его порыв. — Вы же ко мне пришли, мне и ухаживать за вами. Он видел, как она неохотно отложила распотрошенный сверток, поднялась, взяв с подоконника старый, с мятым боком, кофейник. Иоганн остался в маленькой комнатке один, прислушиваясь к звукам с кухни. Негромкие женские голоса среди привычного звона утвари и шипения тающего на сковороде жира — наверняка окружили Эльзу, пока та старается с невозмутимым видом поставить на огонь кофейник, отговариваясь общими фразами. Она права, его здесь уже стали забывать и наверняка притеснения начались с новой силой. Было бы что делить еще… Кроме кофейника на подоконнике была маленькая керосиновая лампа, Иоганн на веру чиркнул спичкой и довольно кивнул — немного топлива еще было. Все лучше, чем в потемках. Он обязательно в следующий раз принесет керосин и еще что-нибудь. Может, яблок? Его связная любит яблоки? — Убавьте пламя, керосина осталось всего ничего, — появившаяся Эльза отчитала Иоганна строгим тоном и добавила нарочито громко: — Могли бы и позаботиться обо всем заранее! — Извините… — он, сконфуженный, потянулся к ручке и сделал, как велели. Стало темно почти так же, как на улице. К звукам квартиры добавился шелест начинающегося дождя, усиливающийся с каждой минутой. Поставив кофейник на стул, Эльза разрезала хлеб и колбасу. Иоганн ухватил ее запястье. — Это только для вас. — Значит, я сама решу, что с этим делать! — она упрямо поджала губы и Вайс был вынужден отпустить ее, видя, как она, просочилась через приоткрытую дверь. Он слышал, как она барабанит в одну из створок, как слабый женский голос благодарит ее, и как она, едва слышно ступая по скрипучим половицам, возвращается в свои «апартаменты». Разливая по чашкам, украшенных сколами, кипяток, она не смотрела на своего покровителя. — Я виноват, простите, — ефрейтор заглядывает в уставшие глаза, кажущиеся черными провалами в дождливой тьме. — Оставьте, — Эльза слабо улыбнулась и взяв в руки один из клубней, долго вертит его в руках перед тем, как надкусить. Долгий и томный стон показался Иоганну невообразимо громким. Он пораженно уставился на Эльзу, что смаковала каждый кусочек скудной трапезы. Не желая открывать глаз, она наощупь подхватила кривой кусок колбасы и нет, не засунула в рот, но осторожно надкусила. — Как я мечтала о картошке… — расстроенно сказала она, когда клубень был подчистую съеден. На второй она даже не смотрела, чтобы не соблазняться. — Молока бы к ней… — Да… — Вайс согласно кивнул, чувствуя на языке призрачный сладковатый вкус. — Я принесу. И керосину. Эльза склонила голову вправо, чуть приподняла бровь. — Что же вам для этого придется сделать, чтобы разжиться такими редкостями? — Ничего особенного. Расписка от майора Штейнглица, но наглеть, конечно, не стоит. Или… — он поморщился, как от зубной боли, — от капитана фон Дитриха. — Боюсь представить, что он попросит у вас за такое… Иоганн дернулся было, но увидел, что девушка улыбается. Не так, как обычно. Хитровато. Да она же его подколола! И пока он мог только хлопать глазами, Эльза бережно завернула в бумагу остатки еды и убрала на подоконник. За окном во всю лило. — Вы же останетесь на ночь, Иоганн? Куда по такой погоде? — Конечно. Будем спать? — Будем… — она посмотрела куда-то вперед, силясь увидеть что-то за стеной дождя. — Знаете, порой здесь просто невыносимо… Шум дождя заглушал ее голос, и чтобы лучше слышать, Иоганну пришлось встать напротив нее. Она вдруг прижалась к Вайсу и обняла. Ефрейтор вздрогнул. Те места, где их тела соприкасались, стало приятно покалывать. Тепло, — подумал разведчик и обнял в ответ. Ссутулившись, чтобы закрыть своей фигурой Эльзу от невзгод и забот хотя бы на пару мгновений. Он не представлял, насколько ей здесь тяжело — Эльза ведь девушка, пусть и разведчица, готовая жизнь положить ради блага народа, но все же… Нет, он не испытывал ни брезгливости, ни подобных этому чувств, это работа — грязная, но необходимая и единственное, что им, солдатам невидимого фронта остается — делать ее на «отлично», используя любые средства, даже себя самих. И вновь, лежа спина к спине, они молчали и ждали сна, который все никак не приходил. Барабанящий по крыше дождь не навевал даже легкой дремы. — Знаете, а мне соседки не верят, — вдруг сказала Эльза, поменяв положение. — Говорят, что для девки, которая развлекает каждый день солдат, я слишком тихая в постели с вами. Зашуршала ткань. Вайс застыл, закаменел, но медленно, пересиливая себя, кое-как улегся на спину. Во тьме белела тонкая обнаженная фигура. Эльза присела на край постели и задернула его майку. Прохладный ночной воздух коснулся живота, и Иоганн неосознанно напряг мышцы пресса. Мужчина молчал и не двигался даже тогда, когда его кальсоны оказались сдернуты до середины бедра. Но он выгнулся, ощутив маленькую ладонь на пока невозбужденном члене. Девушка неторопливо водила от основания до головки, изредка оглаживая ее большим пальцем. Иногда надавливала, заставляя Вайса кусать губы и тихонько выдыхать вдруг нагревшийся воздух. Тело предавало, откликаясь на ласку и признавая поражение. Иоганн громко застонал, когда сдерживаться стало невозможно. Откуда-то сверху (ночь искажала понимание пространства) раздался веселый смешок Эльзы и вскоре ему на бедра опустился небольшой вес. — Здесь нет ничего страшного, Иоганн, — связистка наставляла менторским тоном, не забывая ласкать его. — Относитесь к этому, как к особо хитрому упражнению, которое поможет вжиться в шкуру еще больше. «Куда уж больше?» — если бы мог, Вайс задал бы вопрос, но приподнявшись и удерживая его член у основания, девушка начала опускаться на него. И не осталось ничего. Кровать противно скрипела, вздохи Эльзы казались не наигранными, а он, как утопающий, вцепился в жилистые бедра, вбиваясь в горячее нутро. По лицу скользили прохладные пряди, но никакого облегчения они не давали. Закрывая Вайса от ночи и оставляя один на один с Вольф, которая то тихо вздыхала, то несдержанно вскрикивала, сжимая его внутри себя. В какой-то момент она резко выпрямилась и изогнулась в спине, крепко ухватившись ладонями за его колени — Иоганн слышал, как копна хлопнула по узкой спине, словно плеть. Чувствуя приближение разрядки, Вайс усилием воли, заставил себя взять верх над объезжающей его Эльзой и, прижав к себе девушку, уложил ее лопатками на теплые простыни. Выйдя из нее, Иоганн несколько раз провел по члену, кончая. Красноватая пелена похоти (или все же волосы Эльзы?) схлынула, оставляя прохладный влажный воздух ночи и тяжело дышащую девушку, невидящим взглядом смотрящую вглубь тьмы. Вдруг, Эльза отвернулась и сжалась, обхватив руками колени. — Порой здесь просто невыносимо, — она повторила фразу. — Иногда хочется всем этим зажравшимся сволочам подложить яду, чтобы они корчились, пока я выступаю. Их предсмертные хрипы — лучше, чем аплодисменты. Но я должна улыбаться и держать в руках знамя со свастикой, а оно мне руки жжет! Как же я устала… — совсем тихо закончила девушка, и чтобы услышать это, Иоганн нагнулся к ней, почти касаясь пересохшими губами виска в завитках ярко-рыжих волос. — А я хотел расстрелять их всех… — сглотнув горькую слюну, сказал он. — Эти ироды пили шампанское и отмечали вторжение в нашу страну, говоря, что скоро всё закончится и они пройдут парадом по Красной площади. Как же я хотел их расстрелять… Эльза тихо всхлипнула, скорее, даже беззвучно, лишь тело вздрогнуло. Иоганну тоже хотелось плакать: от усталости, ненависти к тем делам, что он творил под именем Иоганна Вайса. Он потянулся к сбитому в ноги одеялу и накрыл их. Вольф завозилась и поднырнула ему под руку, умостив голову на груди и закинув ногу на бедро. — Утром сварю кофе — не бог весть какой, но лучше воды. — Спасибо, — разрешив себе вольность, он легонько коснулся губами растрепанной рыжей макушки.