Батон и Колбаса или неправильный бутерброд

— Так, рты закрыли, — классуха Альбина Дмитриевна, прозванная за ядерный цвет волос Борщом, хищно оглядела притихший 10 «Б» и открыла журнал. — Сейчас разбиваемся на пары и готовим презентацию. Тема на доске. Даю вам два урока, пока у меня срочное совещание. И не смотри на меня так, Сервелатов, с Поляковым тебя не поставлю, что я, не знаю, что вы сразу в спортзал умотаете? Поляк гыгыкнул, ткнул Леху в бок локтем. — Держись, Колбаса. Сейчас поставит тебя с Батоном, стопудово. Леха набычился, сжал кулаки. Это было бы уже полной подставой. — Так, в пару тебе, Сервелатов, пойдет… пойдет… — Борщ опустила упитанный палец на страницу, провела от буквы «А» до середины и остановилась. — Виктор Нарезной. Леха обернулся туда, где за первой партой в орлином одиночестве сгорбился Батон. Длинный, тощий, с очками и вечно заложенным носом. Капюшон черного худи закрывал лицо, только кудрявая челка вываливалась, как вермишель из открытого пакета. Сидел Батон спокойно, на кипиш в классе внимания не обращал и бесшумно листал под партой книжку. Не, не книжку. Комикс. Хрен Задротов. — А чего сразу с Батоном? — подготовленно возмутился Леха. — Что, других нет? Вон Шампур без пары. Борщ подхватила журнал и направилась к двери. — Клички свои тюремные прекращай, ты не на зоне. Леха увился следом: — Альбина Дмитриевна, ну почему я с Нарезным? — Потому что, Сервелатов, Виктор — в топе класса по химии, а ты фтор от хлора не отличаешь, и если схлопочешь еще один неуд, получишь двойку за четверть. Ты этого хочешь? Леха не хотел. Еще одна двойка, и батя сказал — перестанет платить за тренировки. Борщ уловила его настрой и кивнула. — То-то же. Иди, Алексей, садись к Виктору, и работайте вместе. И имей в виду, — она грозно напрягла нарисованные брови, — если меня сдернут с совещания раньше времени, я сильно разозлюсь. Дверь хлопнула. Десятый «Б» подорвался, как на мине. Кто-то тупил, переспрашивал задание, кто-то спорил, разбиваясь на пары, кто-то включил музыку. Запахло сырными сухариками и пофигизмом. Леха потянулся к первой парте, встал напротив, выровнял плечи, чтобы максимально вписаться в равнобедренный треугольник. — Значит так, Батон, — сказал он, нависая. — У тебя два урока на презентацию. Я приду из спортзала, чтобы все было готово в лучшем виде, понял? Мысленно поморщился. Нарезной этот бесил до жути. И волосней своей курчавой, и шмыгающим носом, и тем, что при костлявости был на полголовы выше, и когда они стояли рядом, приходилось задирать голову, а Леха к такому не привык. Но больше всего раздражало то, что до десятого класса Леха был вполне себе самостоятельной Колбасой, а после того, как в этом году заявился новенький, он то и дело упоминался в сочетании с Батоном. Шуточки про то, какой бутерброд правильный, когда колбаса сверху или снизу, достали. Черный капюшон на его тираду не шелохнулся. Леха склонился. — Батон, ты глухой? — А? — Батон наконец очнулся. Поднял глаза, достал из уха белый наушник. — А? Такая речь и насмарку. — Я говорю, — повторил Леха, теряя терпение, — у тебя два урока на презентацию. Я приду из спортзала, чтобы все было готово, понял? Леха выпятил грудь, сверкая для убедительности гордой надписью «Кроссфит — be fit». Батон бросил взгляд на доску, потом на Лехину грудь. Посмотрел брезгливо, как на гамадрила. Мол, ты еще жопу красную покажи. Ух и закипело от этого взгляда, прям прижгло. Леха придвинулся. — Ты тупой? Презентацию, говорю, сделаешь? Батон на это прищурился. Процедил сквозь зубы: — Пососи. Кулаки сами собой сжались. В общем, Борщ в тот день сильно разозлилась. А видео, на котором Леха бодро мутузил Батона, собрало сто пятьдесят девять лайков, на девять больше, чем то, где Леха с Копейкиной целовались в библиотеке. И называлось оно «Неправильный бутерброд, Колбаса сверху».

***

— Десять лет! Десять лет, Колбаса, ты веришь? И на что я их потратил? Мог бы уже за секс с малолеткой отсидеть… Леха покосился на Поляка — вообще не изменился, даже армия мозги не вправила. Но в целом приходилось согласиться: десять лет и вправду пролетели слишком быстро, и не поверить, что всем уже под тридцатник. Встречу одноклассников организовала Копейкина. Просто в один прекрасный день написала в старом общем чате, что хочет всех собрать на прощание, потому что переезжает в Чехию. — Да ну, блин, на Луну, что ли? — пыхтел, поднимаясь по обледенелой лестнице, Поляк. — На хрена вся эта помпа — ресторан, бухло, салаты? Борщ зачем пригласила? «Альбина Дмитриевна, вы нас воспитали, сделали из нас людей…», фу. Ну ладно в школьные годы за пятерку, а сейчас-то зачем задницу лизать? — Может, она от души, — Леха открыл дверь, и после промозглого мартовского ветра на него пахнуло жареным и горячим, женскими духами, алкоголем и оттаивающими зимними сапогами. Расстегнув кожанку и припрятав то, что было заткнуто справа во внутреннем кармане, он шагнул в гудящий музыкой и смехом зал. — О-о, а вот и наши спортсмены! — отозвался стол, когда они подошли ближе. — Поляков, Сервелатов, ну, рассказывайте, как вы вообще? Толя, что у тебя? Еще играешь? Поляков уселся рядом с отрастившим бороду и живот Серегой Шомпуровым. — Да нормально, эээ… отслужил, эээ… работаю. Не, футбол бросил, времени нет… — А ты, Сервелатов? Все еще боксом своим занимаешься? — Кроссфит, Альбина Дмитриевна. — О-о, ну ты мужик, Колбаса. — Он теперь у нас тренер, не абы как. — Садитесь давайте. Налей им, Сережа. — Ну, за встречу! Бросив под стул рюкзак, Леха сел рядом с Поляком и помахал ладонью, отказываясь от рюмки. За столом было уже многолюдно и многоблюдно, пахло вином, котлетами по-киевски и ностальгией. Со всех сторон звякало стекло и скрипели вилки, то и дело слышался пароль: «О, а вы помните…» и вслед ему гремел отзыв: «Ну, за это надо выпить!». Притянув бутылку минералки, Леха оголодало осмотрел стол. После работы он не успел заскочить домой, даже душ принял в зале, так что сейчас решительно потянулся за бутербродами с колбасой. — А я думал, ты гречку и грудку в контейнере принесешь, — хмыкнул Поляк. — Разумность и адекватность работают лучше, чем запреты, — заученно объяснил Леха, жуя батон с сервелатом. — Восемьдесят на двадцать. — А? — Если на восемьдесят процентов контролируешь, что ешь, то на остальные двадцать можно и расслабиться. — Ну, за неправильные бутерброды, Колбаса, — крякнул Поляк, поднося рюмку к губам, — чтобы ты всегда был сверху. Пока он глотал и закусывал, из-за его плеча высунулся Серега Шомпуров. — Слушай, Лех, я все хотел спросить, твой кроссфит — это так-то что? Леха в принципе еще на подходе к кафе морально подготовился к тому, что придется весь вечер раздавать бесплатные консультации и отвечать на вопросы из разряда: «Я завтра в отпуск, как бы мне сбросить килограммов пятнадцать?», так что сейчас терпеливо выдал то, что объяснял каждому новому клиенту. — Кроссфит — круговая тренировка без пауз, со снарядами и собственным весом, возникла как система подготовки пожарных. Включает тяжелоатлетическую часть, гимнастическую и кардио, упражнения максимально многофункциональны и позволяют комплексно тренировать все тело… — А я вот слышал, — протянул Шомпуров, пережевывая блинчик с семгой, — там нагрузка такая, что легче сдохнуть, и с сердцем потом проблемы. — Если занимаешься сам и вслепую, то возможно. Но профессиональный тренер распределит тебе тренировку так, чтобы нагрузка была адекватной, и ты в высоко-пульсовой зоне находился столько, сколько достаточно твоему организму. — И ты можешь прямо посмотреть и сказать, сколько достаточно моему организму? Поляк фыркнул. — Твой, Шампур, организм только что еле выдержал подъем на второй этаж, какой тебе кроссфит. — Кроссфит — масштабируемый спорт, — поучительно сказал Леха. — На каждый уровень подготовки найдется своя нагрузка и свой снаряд. Медболы, скажем, гири, резиновые петли, канаты… — Ого! Так сразу бы сказал, Леха, что у тебя там сплошной БДСМ-чик. — Не, а серьезно, — настаивал сквозь блинчик Шомпуров, — мне бы как-то подкачаться к днюхе, что для этого лучше? Что там у тебя за канаты? Или лучше гирями помахать? Леха приготовился к лекции про вред резких нагрузок, но его спасла Копейкина. — Так, хватит мучить Лешу. Он отдохнуть пришел, а вы про работу. — Как в анекдоте про проститутку, — хохотнул Поляков, — пришел ты на пляж, а там станки, станки, станки… — Он хлопнул новую рюмку и поддел Копейкину локтем. — Ну рассказывай, Катюха, каким ветром тебя в Чехию-то занесло. Леха в целом уже был в курсе, каким эм-би-эйским ветром Копейкину занесло в Чехию, так что решил прислушаться, о чем по другую руку от него Олечка Сечкина, девочка, с которой он всю среднюю школу проездил до дома на одном троллейбусе, щебетала с Ирой Варяжкиной — та со школьных времен перекрасила и обрезала волосы, а еще, кажется, сделала себе что-то с носом. Смотрелось красиво, хотя в прошлом носе тоже вроде бы не было ничего криминального. — Ну вот, я приезжаю, — говорила Олечка, — а он там, на диване, в свежих таких носках. И ножевое через всю брюшную. Сожительница в соплях, мол, у магазина ткнули, еле дошел. А я смотрю, главное, везде бардак, а у стола пол прямо блестит. Ну я и говорю — не сходится что-то у вас, гражданка Силантьева… Леха еще раз глянул на тоненькую одуванчиковую Олечку, представляя ее в погонах, и хмыкнул. Послушав еще немного, он потянулся за новым бутербродом и попутно уловил обрывки разговоров с разных концов стола. — …нет, ты пойми, Ленок, — убеждала кого-то сильно похудевшая Надя Коряк, покручивая на безымянном пальце толстое кольцо с камнем размером с Австралию, — без разбора базовой энергии это деньги на ветер. Ты должна проработать миссию своей души — а это полный пакет, меньше ста долларов стоить не может, там ведь еще составление астрологического портрета… — …у нас такое дело, — объяснял с другой стороны большой бородатый мужик, в котором Леха с трудом узнал отличника Сеню Малых, — мы контрибучим в готовый опенсорсный код, короче, осталось только сделать все вокруг, чтобы в облаках не VM на коленке был, а что-то покрепче… — …десять лет, десять лет прошло, подумать только, — вздыхала Альбина Дмитриевна, обводя печальным взглядом стол. — А давно ли я получала выговор от директора за подпаленный Сервелатовым и компанией школьный фикус… — …а я решила, разные отцы выгоднее, — это уже вещал кто-то, кого за высокой прической цвета борща Лехе было не видно, — от каждого чтобы алименты. Доходы, считай, диверсифицированы, не могут же все трое разом перестать платить, так что это самый надежный способ… Напротив вдохновенно хихикнули. — Да ежи — те еще ебанашки, — это была раскрасневшаяся Вика Немолей, та, что сразу после выпускного, вроде бы, уезжала в Питер. — И болеют, как черти — то твердые сопли, от которых он дышать не может, то иголки выпадают, то пипка о ковер царапается… — С живностью вечно геморрой, — махнула в ответ очень загорелая Соня Галиуллина. — Наш кроль каждое утро метит пол у моей кровати, так у него же моча щелочная — ну и прожгла ковровое покрытие, теперь думаю, что с этим делать… — А вот мы как-то завели енота… — многообещающе начал не изменившийся за десять лет ничем, кроме цвета подтяжек, Гера Родниченко. Леха очень хотел дослушать про енота, тем более что в загашнике у него была пара своих историй на тему геморройной живности, но тут взгляд его случайно упал туда, где в гордом одиночестве сидела длинная тощая фигура. Витя Нарезной. Под воротником почему-то вспотело, под курткой, во внутреннем кармане, закололо. Леха отпил минералки. Он постарался посмотреть отстраненно, мысленно сравнивая то, каким Батон был десять лет назад, и то, каким сидел сейчас напротив. Мда, отличия от фотки с выпускного были. Хоть за все это время Нарезной и не набрал ни грамма, оставался такой же костлявый и очкастый, но черное худи снял, вместо него надел рубашку и костюмчик. Волосы подстриг и выпрямил, и хоть все еще пялился в телефон, но, судя по суровому взгляду, читал там не комиксы. Засмотревшись, Леха сунул в зубы бутерброд, и только когда колбаса гладко легла на язык, понял, что ест его вверх тормашками. Леха хмыкнул про себя. Надо же, а ведь и вправду вкусно. Он задумчиво пережевал, примерился откусить снова, проверяя ощущения, — как вдруг напоролся на серьезный и внимательный взгляд. На мгновение они пересеклись, Батон и Колбаса, как ковбои в вестерне. Загривок тут же встопорщился мурашками. Отчего-то запаниковав, Леха затолкал остаток бутерброда в рот, подавился, дернулся за новой минералкой, открыл — та с шипением брызнула белой пеной ему на джинсы. Черт! Шея загорелась и зачесалась. Обтираясь салфеткой, Леха макушкой чувствовал взгляд, поэтому когда в кармане спасительно завибрировало, он выхватил телефон и шмякнул пальцем по коду. Экран осветился именем отправителя: Гузель Рахмановна. «Алексей, можем перенести встречу на пятницу?» Леха торопливо набрал «Конечно», потом пару секунд раздумывал над эмоджи, но в конце просто поставил точку. Когда он поднял голову, Нарезной, прижимая свой телефон к уху, протискивался за спинками стульев в коридор с уверенным: «Да, я вас слушаю…» — Какой Витя стал деловой, — прокомментировала Альбина Дмитриевна, выражая всеобщее мнение. Поляк склонился, чтобы она не услышала. — Бля, вы видели, какая у Батона тачка? Вопрос за Леху задал Серега Шомпуров. — Какая? — Бэха гибридная, икс-седьмая, белая, как моя жопа. От внезапной и непрошеной мысли о поляковской заднице Леху передернуло. — Тачка как тачка. — «Как тачка»? — хмыкнул Поляк. — Ты вот на чем разъезжаешь? — На общественном транспорте, Толич. — Ну во-о-от, — протянул Поляк. — А наш задрот Батон — на белой бэхе. Я как увидел, так офигел. Пока ты, Колбаса, свои канаты крутил и гирями махал, он бабло стругал. И знаешь, как? — Насосал? — предположил Шомпуров. Поляк гоготнул. А потом сказал серьезно: — Доставкой суши, прикинь? — Да ну гонишь. — Я тебе говорю, — заверил Поляк. — У него и так все нормально шло, а потом ковид подфартил, все принялись домой еду заказывать, он, короче, нормально на этом срубил. — Виктор Нарезной, между прочим, — вмешалась, помахивая пустым бокалом, Копейкина, — в прошлом году вошел в топ сто молодых выдающихся предпринимателей Урала, чтоб вы знали. — Вот и я о том же, — Поляк подлил ей красного. И вдруг хлопнул Леху по лопатке. — Но, короче, бабло баблом, а Колбаса все равно был бы сверху. Леха аж подавился. — Вы все еще с этой глупостью про бутерброд? — Копейкина запила креветку из салата. — Я бы на вашем месте, вообще-то, перед Витей извинилась. — А что такого мы сделали-то? — искренне удивился Поляк. — Мы же по-дружески. Так, поржать вместе. — Котлеты в рюкзак накидать — это смешно, что ли? — А чего он такой тощий? Мы подкормить… — А куртку из баллончика раскрасить? — Так у него вечно черные, мы просто красок добавить. — Не помню, чтобы он смеялся, когда вы его в раздевалке тогда зажали, — спокойно, но веско вставила Оля Сечкина. Совесть сделала знакомый «кулдык», перегораживая кусок хлеба с колбасой в горле. Леха запил его минералкой. Поляк молчал, на мгновение тоже вроде как смутился. — Да он тогда сам напросился, — отмахнулся Шампур. — И вообще, как вы себе это представляете? «Прости нас, Батон, мы больше не будем»? Что за детский сад? — Нужны ему наши извинения, — задумчиво сказал Поляк, открывая новую бутылку. — Сколько прошло-то, он забыл уж триста раз. Колбаса, скажи? «Ни хрена такое не забудешь», — хотел сказать Леха, но в этот момент Витя Нарезной вернулся. Вошел он не один, а в компании тех, кто десять лет назад безоговорочно вписывался в категорию «задроты», а сейчас были обычными двадцативосьмилетними учителями китайского, нутрициологами, менеджерами по рекламе или, там, фриланс-дизайнерами. Они уселись в дальнем углу стола и принялись оживленно разговаривать, заедая новости сырной нарезкой и цезарем с беконом. Леха с сожалением отставил тарелку с бутербродами. Двадцать процентов его свободы закончились, пора было переходить на овощи. С Витей Нарезным они за весь вечер не пересекались. Леха общался со всеми, кто к нему подсаживался, инструктировал приставшего таки Шомпурова по поводу тренировок, танцевал с Копейкиной, проигрывал в бильярд Олечке Сечкиной, убеждал Полякова остановиться после пятой рюмки, помогал Наде Киряк выудить из унитаза кольцо с камнем размером с Австралию, и потом долго-долго сочувствующе кивал, пока Альбина Дмитриевна держала его за руку и слезно говорила, как она всегда видела в нем потенциал и жалела, что не смогла вытянуть его больше, чем на тройбан по проклятой химии. А уже под самый вечер, когда и еда, и разговоры, и прическа Альбины Дмитриевны основательно подвяли, он спускал Полякова по лестнице, чтобы тот не переломал себе ноги, и, удерживая у него на макушке кожаную кепку, выслушивал высокоинтеллектуальные вопросы, вроде: «А правда, Колбаса, что у бодибилдеров пиписки сохнут?» — Я не проверял, — отвечал Леха, с трудом загружая былого друга на заднее сиденье раскрашенной весенней слякотью желтой «Киа». — Здравствуйте, Марина. — Мари-и-иша, — протянул жене Поляк из-под съехавшей на брови кепки. — А поедем кататься? — Откатался уже, — хмыкнула Марина и посмотрела в зеркало заднего вида. — Спасибо вам, Алексей. — Да не за что. Леха намеревался вернуться в кафе за рюкзаком и тоже двинуть домой, но Поляк вдруг вцепился в локоть. — Лех, Лех, — шепнул он сбивчиво, горячо и алкогольно. — Ты это… ты как думаешь, ну… нехорошо ведь тогда, с котлетами этими, и в этой, в раздевалке… Может… — он икнул и прикрыл глаза, невнятно двигая бровями, — может, и в самом деле… это, как там… Ну извиниться… перед этим… как его… перед… На этих словах он уронил голову и стал заваливаться набок. Леха ухватил за лацкан куртки. — Идем, — он потянул наружу, тряханул как следует. — Идем! Поляк проснулся, оторопело сморгнул. — Куда? — Извиняться, — напомнил Леха. — Перед кем?.. Взгляд Полякова стал наивным-наивным, губы расплылись, глаза снова закрылись, а в следующую секунду из-под кепки густо захрапели. Леха осторожно опустил бессознательное тело на сиденье и, попрощавшись с Мариной, прикрыл дверь машины. Вернувшись в кафе, он потянулся за рюкзаком, но его поймала пьяненькая Копейкина. В руках она держала одноразовый контейнер, внутри которого теснились бутерброды. — Тебе понравились, забирай… Леха хмыкнул. — Спасибо, Кать. Ну давай, удачи тебе на новом месте. И спасибо, что собрала нас. Она взяла его под руку и посмотрела чуть томным взглядом из-под челки. — Ты знаешь, Леш, — она опустила голову ему на бицепс, — я всегда знала, ты вот прямо мужик. От тебя всегда аура была такая… «хочу и возьму»… альфачья такая, понимаешь? Только раньше она была… злая, что ли, а теперь… — Она сладко потянулась. — Я прямо завидую. Мимо, направляясь к дверям, прошел Витя Нарезной — в песочном шерстяном пальто и с телефоном, прижатым к уху. — Кому? — рассеянно спросил Леха, провожая его взглядом. — Ну кому ты там… — она кивнула ему на куртку, — я видела, что ты прячешь. Леха смутился. — Да я… — хотелось сказать «не прячу», но чего врать-то. — Кать, вызвать тебе такси? — Спасибо, Леш, — улыбнулась Копейкина и зацокала прочь каблуками. — Меня встречают… Леха подцепил рюкзак, сунул туда контейнер и отправился к лифту. Жмякнул холодную кнопку, спустился на минус первый. Там было безлюдно и тихо. В тусклом пятне люминесцентной лампы, словно на сцене, светилась снежно-белая бэха. — Нарезной! — крикнул Леха, и его голос гулко отпрыгнул от бетонных стен подземной парковки. Витя Нарезной вздрогнул и обернулся. В руке нервно звякнули ключи. — Сервелатов? — спросил он. Леха приближался так стремительно, что он попятился, пока не вжался спиной в дверцу. — Ты чего? — спросил он осторожно. От него пахло кока-колой и «Саважем». — Тут хочу, — сказал Леха, наступая. — А? — Витя выставил руки, загораживаясь, и Леха ровнехонько встроился в них плечами. — Хочу, чтобы ты меня прямо тут выдрал. Витя выдохнул. — Тут?.. — Тут, на этой парковке, в этой машине. — Сервелатов… — начал угрожающе Витя, но Леха содрал с него очки, и взгляд его, как обычно, сразу стал рассеянным и на все готовым. — Леш, ну ты вообще… — прошептал он горячо, а руки его скользнули по спине, — ты просто пиздец… Он обнял крепче, пальцы мурашечно обхватили затылок. Леха ткнулся губами. Целовал, покусывал, а сам уже тянул его пряжку. — Ты — за? — уточнил он, прежде чем чиркнуть ширинку. Витя нервно оглянулся, а потом прижал ладони по обе стороны лица. — Я — за, — сказал он серьезно, поглаживая Лехе уши. — Как ты хочешь? Леха поддел носом острый подбородок, лизнул в шею. — Ну типа… чтобы аура такая альфачья, «хочу и возьму»… понимаешь? Витя неуклюже нацепил очки обратно на нос и сосредоточенно спросил: — На сколько? Очень хотелось сказать «валяй на все десять», но завтра день в зале, клиенты с утра и до упора, так что поберечь бы большие и малые ягодичные. — Начни с пятерки, а там как пойдет. И хочу в одежде, чтобы не раздеваться, кроме… Дверь белоснежной бэхи открылась, темнея кожаным салоном. Витя крепко взял за плечо. — Я понял. Скрипнул ворот куртки, Леха почувствовал захват и толчок в спину. Он бухнулся на заднее сиденье в упор лежа, едва успев подставить руки, чтобы не ткнуться носом. В трусах все гудело, спина взмокла. Он прилепился ладонями, а с его задницы уже сдергивались джинсы. На секунду все замерло, только в затемненной тишине оглушительно бухало сердце. А потом оголенный зад гулко обожгло — справа и слева, хорошо так, до тугого мерно горящего зуда, и в чувствительное сразу вжались бедра. Леха задышал, расслабляясь, позволяя пальцам втолкнуть теплую смазку. Уперся лбом в локоть. — Ща, ща, погоди, настроюсь… Прохладные руки пробрались под футболку. Огладили спину, скользнули по ребрам, прихватили соски. — Скажи, когда. Витя умел так, заботливо, но со стальным стержнем. Леха переступил коленями, путаясь в приспущенных джинсах, стабильнее поставил локти. Сделал прогиб в пояснице — осторожно, это вам не махи с гирей и не канаты. Двинул бедрами, подаваясь назад, пробуя, как пойдет. Пошло ха-ра-шо… Изо рта вырвалось нечленораздельное, но убедительное: «Когмнгхда…», и Витя принялся отрабатывать пятерку — неглубоко, резко, с крепким стабильным темпом. Леха попробовал подмахивать, но бросил, просто придерживал полу куртки, чтобы оттуда не выпало важное, и упер ладонь в затемненное стекло, в нее биться лбом было помягче. Скоро стало так горячо, что совесть отключилась. — Семь… давай… на семерку… — хрен с ним с завтра, где он, а где завтра. В волосы на макушке пробрались пальцы и потянули, заставляя прогнуться, и это был такой оголенный электрический кайф, что оргазм вплотную подобрался к яйцам. Леха зашипел воздухом между зубами. Витек повысил интенсивность и глубину маха. Его расстегнутая ширинка царапала кожу, кончик ремня шлепал бедро — это добавляло остроты, хотя у Лехи и так все горело. — Дес… — захрипел он, захлебываясь, — дес… Пошло силовое взрывное, нагрузка на пределе. Мышцы сгруппировались, как на самой высокой точке американских горок. Еще чуток, еще немного, осталась только кроха… Леха ухватил член, интенсивно сработал рукой — и феерично рухнул с протяжным гортанным «ха-а-а…». Витя толкнулся еще пару раз и замер, невнятно мыча. А потом в бэхе снова стало тихо, только слышалось, как сбито дышат два потных загнанных лося. Витя бережно подался назад. — Ты окей? — Мга, — Леха с трудом шмякнул высохшими губами. Щелкнула резинка. На задницу справа прилетел поцелуй, а потом мягкий одобрительный шлепок. Леха с шипением разогнул затекшие колени, осторожно повернулся и опустился голым задом на сиденье. Сил не было даже натянуть джинсы, сердце шарахалось, как после пяти подходов. Витя, развалившийся под боком, выглядел не лучше: раскрасневшийся и взмокший, в расхристанном пальто и с очками, съехавшими на кончик носа. Волосы на макушке взъерошились и принялись курчавиться, как в школе. Леха хмыкнул на кучерявость. С чего, спрашивается, раньше так бесило? Прикольно же, барашечно, как у мягкой игрушки. — Сорян, — он поморщился на мутное пятно, стекавшее по тонировке. — У тебя, вроде, салфетки были… Витя протиснулся между сиденьями — была у него такая суперспособность, несмотря на рост, перетекать в пространстве, как кот или жидкий терминатор, — уселся за руль, щелкнул бардачком и протянул пачку клинекса. Вытерев стекло, а заодно и задницу, Леха натянул джинсы. Выбравшись из машины, он с удовольствием потянулся, а когда бок зацарапало, наконец вспомнил. Плюхнувшись на переднее пассажирское, сунул руку под куртку. — Да е-мое, всмятку… Он поднял основательно помятый букет и шлепнул Вите на колени. — Это что? — Ну, типа, годовщина, — объяснил Леха. Витя подцепил полудохлый веник. — Годовщина? — Пять лет же. Если б ты не пришел в зал тогда, мы бы в жизни не пересеклись. — Это правда… — Витя задумчиво пощелкал цветам головки. Он положил букет на подлокотник, опустил руки на руль, потер большим пальцем. — Я, кстати, все хотел спросить, Леш… — А? Витя по-старому, совсем по-школьному шмыгнул носом. Спохватившись, достал из кармана блистер и закинулся антигистаминным. Запил минералкой. — Ты почему тогда, ну, когда мы встретились в зале… Почему ты стал извиняться? Леха подергал коленями, шлепнул себя пару раз по животу. — Я после сессии тогда пришел… пятая сессия у меня это была? или шестая? Не помню. Мы там говорили про школу. Ну и я сразу про бутерброд этот вспомнил, и меня, бляха, чуть не порвало. Она мне: «А почему вас это так задевает, Алексей?», а я ей: «А по кочану, Гузель Рахмановна». А она: «Это не продуктивно. Давайте лучше разыграем — вот я Виктор, скажите мне все, что хотите». Ну я сначала орал, чуть голос не сорвал, а потом из меня как… — Леха подышал, ковыряя модную дырку над коленом. — Короче, во второй раз говорить это было легче. Витя посмотрел на него долгим взглядом и кивнул. А потом повернул ключ. Панель ожила, пыхнула жаром из печки. — Ты вискас купил? — Был только с лососем. — Опять нос воротить будет. — Ничего, на крайняк подкормим. Мне бутерброды с собой дали. — Какие еще бутерброды? — удивился Витя. Леха усмехнулся, разваливаясь на сиденье и наслаждаясь теплом в животе. Батон и колбаса там давно перемешались и теперь согревали, совершенно не заботясь о том, кто был прожеван сверху. — Самые правильные… Белоснежная бэха мигнула фарами и бесшумно вырулила с парковки.