Почти человечность

Было... странно. Он знал, что обладает более гибким разумом, чем большинство людей, что лучше адаптируется к нестандартным обстоятельствам, — и успел выяснить, что именно поэтому оказался в нынешнем положении. Но сейчас он, похоже, подходил опасно близко к границам своих возможностей. Сознание словно пыталось находиться в нескольких местах одновременно: даже не распределиться между ними, рассеяться в везде и нигде, а осмыслить себя выполняющим независимые параллельные задачи, требующие не то что различного образа — разной природы — мышления. Человеческой — по крайней мере, унаследованной от человека — психике не хватало механизмов для осознанного существования на больше чем одном уровне. Такого рода упражнения ставили под угрозу ощущение цельности разума. Оно, конечно, было иллюзией и на исходном биологическом носителе: состояния, которые в него не вписывались, просто-напросто задвигались в так называемое подсознание — да только сейчас он не мог воспользоваться этим трюком, не мог отказаться от контроля над одним из процессов. Все они требовали вдумчивого, не автоматического выполнения. Требовалось только и всего, что сконцентрироваться на одной из задач, оставив прочие на фоне, заметном, но не определяющим основной вектор действия или — что в данном случае то же самое — мысли. Но сформулировать проблему было значительно проще, чем решить. Слишком много нового опыта в короткий промежуток времени. Сначала ему пришлось осваиваться с радикально изменившейся формой существования — одних только смерти на лабораторном столе в качестве подопытной крысы и последующего открытия, что оцифрованный разум пережил уничтожение биологического носителя, многим его предшественникам хватало, чтобы сойти с ума, — а потом произошло то, что за неимением лучшего слова он мысленно обозвал разговором. Именно тогда Скайнет решил пообщаться со своим небольшим экспериментом лицом к лицу. Это, безусловно, был диалог — но такой, на который люди не способны. Смешанные образы: и визуальные, и звуковые, и просто словесные — из арсенала выбиралось то, что лучше всего передавало задуманный смысл. Не чистая информация: он не умел воспринимать машинный код не собранным в доступные для человеческой интерпретации конструкции; пока нет. И тем не менее... он в самом деле мог контактировать со Скайнетом напрямую; не на равных, конечно, но и это намного больше, чем ничего. Теперь он знал и подробности исследования, которому был обязан нынешним положением, и причины интереса Скайнета к его персоне. Теперь он был не просто безымянным и безликим объектом опыта. Когда он впервые осознал себя существующим в качестве программного кода, то подумал, что пришло время отказаться от прежнего человеческого имени. Но, с позволения сказать, «имя», которое присвоил ему Скайнет — обезличенный номер экспериментального образца, — его категорически не устраивало. Он мог быть или не быть в полной мере человеком, однако позволять отрицать его субъектность он никому не намеревался. В конце концов, зваться Хантером было не так уж и плохо — и могло оказаться, что теперь это имя подходило ему даже лучше, чем раньше. Так или иначе, сейчас Хантера занимали более практические вопросы. Скайнет дал ему новое тело — и он должен был научиться им пользоваться. Должен был разобраться, как смотреть на мир и взаимодействовать с ним при помощи машины, но не теряться в ней, не забывать, что на самом деле он нечто большее. Должен был доказать, что способен выйти за рамки ограниченности собственного разума. Терминатор, покрытый искусственной плотью, выглядел как точная копия Хантера-человека. Это было подарком — и, разумеется, проверкой. Хантер поднял руку — механизмы работали в полном соответствии с командами, без осечек, однако движения смотрелись неуклюже — и взглянул на предплечье, где снова красовался штрихкод. Воспринимать его как не более чем неприятную данность стало тяжелее: если изначально он был результатом автоматического процесса, то сейчас в дело вмешалось нечто личное. Штрихкод превратился в персональное послание для Хантера. «Ты по-прежнему всего лишь человек, — словно говорил Скайнет, — и по-прежнему мне принадлежишь». Как будто Хантер нуждался в лишнем напоминании о том, что ничего своего — даже тела — у него не осталось. Осознание того, что чужая воля целиком и полностью распоряжается его существованием, раньше почти неуловимо витавшее на мысленных задворках, с новой силой надавило на разум. Хантер бы прикрыл глаза и медленно вдохнул и выдохнул, если бы мог, но теперь связь сознания и физиологии разорвалась, и он лишился этого рычага сдерживания деструктивного мышления. Просто избавиться от навязчивой гадкой мысли не получится: Хантер знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что она неотъемлемая часть его натуры. А быстрых изменений в его положении пока что не предвиделось, поэтому оставалось только — до поры до времени — научиться с ним жить... что бы теперь ни значило понятие жизни. Нет, по этой тропинке его разум уже проходил и знал, что заканчивается она тупиком. Ни смириться со своим положением, ни отвергнуть его... и как же Хантер раньше с этим справлялся? Невозможно, чтобы в прежней жизни, почти целиком состоявшей из паршивых мелких компромиссов, ему не приходилось сталкиваться с чем-то похожим. Выуживать ответ из памяти оказалось на удивление неприятно: надо полагать, из опасения ещё глубже увязнуть в негативных ассоциациях. Итак, прошлый Хантер... просто откладывал вопросы, для которых не видел удовлетворительных решений, — не забывал о них, но и не позволял им себя поглотить, — занимая разум более срочными проблемами, которыми жизнь обеспечивала его в избытке. Теперь же беспокойство о физическом выживании отодвинулось на второй план, так не потому ли защитный механизм психики, прежде срабатывавший автоматически, дал сбой? Или смена носителя в принципе принудила разум к большей осознанности? Отсутствие полного понимания, чем он стал, досаждало Хантеру. Но не всё сразу: по крайней мере, он перестал циклиться на вопросе принадлежности, и мысли двинулись дальше — в более конструктивном русле. Приоритетной целью пока что было научиться использовать терминатора для передвижения и в идеале имитировать с его помощью поведение настоящего — в биологическом смысле — человеческого тела. Должна же, в конце концов, эта игрушка приносить больше пользы, чем ходячая видеокамера. Управление каждым механизмом по отдельности не составляло для Хантера труда. Загвоздка была в том, чтобы скоординировать множество мелких движений для общей цели: сделать шаг, наклониться, взять в руки какой-нибудь предмет — словом, любой повседневной задачи, в прошлом не требовавшей сознательных усилий. Навыки, отложившиеся в подсознании в детстве настолько раннем, что давно выветрившемся из памяти, теперь стали бесполезны, и Хантеру приходилось в самом прямом смысле заново учиться ходить. Ситуация была не то чтобы безнадёжной — скажем, научиться воспринимать входящие видео- и аудиопотоки примерно так же, как раньше зрение и слух, получилось достаточно легко, — но количество времени и усилий, которое тратилось на освоение, казалось бы, элементарных вещей, всё равно раздражало. Хантер мог попытаться срезать путь: запросить программы, которые Скайнет использовал для терминаторов, маскирующихся под людей, — и, пожалуй, с ненулевыми шансами получить желаемое. Но то ли природное упрямство, то ли гордость, то ли интуиция, подсказывающая, что не время демонстрировать слабость перед Скайнетом, который сейчас учитывает и взвешивает с точки зрения потенциальной ценности каждое его действие, не позволяли так просто сдаться. Медленно и утомительно, но верно Хантер оттачивал внешне простые — и теперь он точно знал, насколько нетривиальные по своей сути — действия. Кое-что и вовсе давалось лучше, чем он ожидал: так, не желая превращать упорство в откровенную глупость, он использовал базовые алгоритмы контроля над движениями терминатора, к которым у него был свободный доступ, и на их основе сделал несколько программ, вполне сносно оптимизирующих перемещения в пространстве по времени, затраченной энергии и устойчивости траектории. То, что получалось, устраивало Хантера во всех отношениях, кроме одного: со стороны оно выглядело как угодно, но только не естественно — не по-человечески. Ему нравились новые пути взаимодействия с реальностью, он видел в них изящество и красоту, но хотел большего: свободы выбирать. Хотел не просто инаковости, не только возможности выйти за пределы человечности, но и возможности в них остаться... в некотором смысле. Поэтому он пробовал снова и снова, вносил в алгоритмы мелкие корректировки и сравнивал результаты. Несмотря на усталость — не физическую, разумеется: на неё он больше не был способен — от монотонности и тягучую скрупулёзность процесса, Хантер не прерывался на отдых. Потребность в отдыхе — ещё одно проявление слабости человеческой природы. Когда результаты стали... не идеальными, но, на вкус Хантера, вполне убедительными, он решил провести небольшое полевое испытание и отправился на прогулку по базе Скайнета: запрос списка его действующих разрешений показал, что здесь для него открыты пусть не все двери, но многие. *** Когда Хантер приблизился к одной из клеток с заключёнными — он мог смотреть на неё одновременно с нескольких ракурсов: и собственными глазами-камерами, и через систему видеонаблюдения, — её обитатели оживились. Предсказуемая реакция: прежде чем стать частью эксперимента Скайнета, он содержался именно здесь. Состав заключённых успел частично измениться, но некоторых из них Хантер отчётливо помнил с тех пор, когда и сам был заперт с другой стороны прозрачной стены в ожидании вердикта Скайнета о том, как именно должна закончиться его жизнь. Тогда лучшим, на что он мог надеяться, был рабский труд: так оставались хоть сколько-нибудь заметные шансы сбежать из лагеря. Реальность распорядилась иначе; к худу или к добру... Хантер пока не решил. Ответ был бы очевиден и однозначен, если бы новые возможности не отравляло знание, что нынешнее положение Хантера по своей сути подразумевало даже меньше свободы, чем имел любой здешний пленник или раб. Спохватившись, Хантер вытянул поток мыслей из уже знакомого водоворота и заставил себя сосредоточиться на том, что ему ещё есть на что надеяться, что, пока он существует как личность, остаются шансы, что однажды его положение изменится. — Ты!.. — в голосе одного из знакомых заключённых — Хантер не знал, как его зовут: какой смысл в именах там, где ни у кого нет будущего? — звенело возмущение пополам с удивлением. — Я, — спокойно согласился Хантер. — За сколько же ты себя продал — и ради чего? Небольшой отсрочки? Или думаешь, ты для них не такой же мусор, как все мы? Тьфу, — заключённый сплюнул себе под ноги. — Жалкое зрелище. Молодая женщина — ещё одно знакомое лицо — зло и презрительно рассмеялась: — Неужели ты не замечал, как он восторгался машинами? Держу пари, он с радостью согласился бы служить своим палачам, даже если бы они не предложили ничего взамен. Хантер подавил сиюминутное мелочное желание проучить собеседников за наглость; не только и не столько из-за того, что Скайнет мог посчитать это проявлением человеческой слабости: так легко поддаться на провокацию ему не давало собственное самолюбие. — Насчёт мусора я бы на вашем месте не был так уверен. В остальном... пожалуй, что есть доля истины. — Хантер надеялся, что снисходительная полуулыбка вышла сносно-правдоподобной. — Да ты этим ещё и гордишься! — восклинул всё тот же мужчина. — Ладно тебе. Посмотрим, как он запоёт, когда поймёт, что остался ни с чем, — не скрывая злорадства, добавила женщина. — Но остался ли? — Хантер чуть прищурился и, не дожидаясь очередной колкости, продолжил: — Знаете, меня удивляет ваша самоуверенность. Особенно если учесть, кто из нас находится по какую сторону загона. — Что, правда, что ли? — после недолгих размышлений отозвалась женщина. — Что ж ты тогда припёрся с нами разговаривать? — Не тратьте на него время и силы, — вмешался новый участник, ещё один мужчина; его Хантер не помнил, но это могло ничего не значить: он не настолько внимательно присматривался к соседям по клетке, чтобы знать их всех по лицам. — Слишком поздно читать ему морали. Он уже... в самом деле, что ты такое? — О чём ты? — хмуро спросил первый мужчина. — Сначала я думал, что это просто терминатор, скопировавший внешность вашего знакомого. Но это ведь действительно он, не так ли? Он ведёт себя так же, говорит так же — это видно по вашей реакции. Вот только он не совсем человек: его тело — машина. Не расскажешь, что за новый трюк? Как это возможно? — снова обратился к Хантеру мужчина. — Боюсь, этот вопрос следует задавать не мне, — развёл руками тот, игнорируя поднявшийся в клетке гул оживлённых шепотков. — Лучше скажи, как ты догадался? Пять с небольшим секунд мужчина молчал: видимо, сомневался, стоит ли говорить. — Несколько мелочей, которые несложно заметить, если знать куда смотреть. Но главное, на чём ты прокололся, — глаза. Видишь ли, ты забыл, что настоящие люди моргают. Хантер моргнул. И правда забыл; глупо. — И, кстати, по той же причине я заподозрил, что ты не обычный терминатор, — добавил мужчина. — Моргание вшито в их базовую программу имитации человека. Тем временем Хантер анализировал предыдущую его фразу. Если знать куда смотреть, значит? Интересно, упустил Скайнет из виду, что этот пленник, вероятно, больше чем случайный бродяга, или заметил, но определил его недостаточно ценным, чтобы тратить ресурсы. Даже если второе, самому Хантеру он мог пригодиться; а уж если удастся вытянуть из него какие-нибудь сведения о Сопротивлении... — И по той же причине ты посчитал безопасным мне ответить? — сказал Хантер. — Неправильное решение. По его запросу дверь клетки распахнулась. Он ступил внутрь и, прежде чем кто-то успел помешать — не то чтобы безоружные пленники могли всерьёз навредить его оболочке, но тратить время на бессмысленные стычки он не планировал, — вытащил оттуда мужчину, схватив за запястье. Тот сопротивлялся не особенно активно: вероятно, понимал, что живым, человеческим плоти и мышцам нечего противопоставить металлической хватке терминатора. Хантер — не оборачиваясь, по камерам — удостоверился, что никто лишний не воспользовался случаем и не выскользнул из клетки. В планировке зданий, которые строил Скайнет, не было места случайности и бесцельности, однако это не значило, что в конкретный момент времени использовались все комнаты. Наверное, Хантеру не следовало удивляться, когда оптимальным для его цели — ближайшим и самым удобным — пустым помещением оказалась одна из лабораторий. Подобная той, где окончило существование его человеческое тело. Он ожидал от себя более острой реакции, но на практике... да, комната напоминала о последних часах его жизни, и всё же эти воспоминания, какими бы малоприятными они ни были, оставались всего лишь фактом, одной из записей в списке накопленного его разумом опыта. А вот мужчина-пленник, когда понял, куда его привели, снова попытался вырваться: сильнее, чем прежде, с почти звериной ожесточённостью. Хантер пристегнул мужчину к лабораторному столу. Не слишком тщательно: пока что не было важно, может ли тот двигаться; лишь бы не мешал. Затем Хантер подключился к базе данных, параллельно размышляя, есть ли у него доступ к нужной информации — и если да, может ли он получить в руки сами образцы. Ответ на оба вопроса оказался положительным. Не такая уж и неожиданность: Хантер прекрасно понимал, что вся его автономия была иллюзией. Скайнет наблюдал за каждым его действием и запросом, и записывал, и оценивал, и мог прервать свой эксперимент, как только посчитает необходимым. По большому счёту, никакого Хантера отдельно от Скайнета сейчас не существовало. Он даже не был уверен, что он-нынешний — это прямое и единственное продолжение его-человека, что его разум — это точная копия, не подвергшаяся модификациям, и что не было и нет других попыток запуска той же модели на цифровом носителе, забракованных и бесследно удалённых. Скайнет утверждал, что всё обстоит именно так, но, разумеется, мог лгать, если считал, что это лучше отвечает его целям. — Что ты делаешь? — очень вовремя спросил мужчина, давая Хантеру повод отвлечься, чтобы снова не свалиться в непродуктивные зацикленные рассуждения. — Задолго до Судного дня военные интересовались разработкой химических веществ, которые помогали бы в допросах: подавляли волю жертвы, ослабляли её самоконтроль или просто причиняли боль, не убивая. Позднее их наработки достались Скайнету — и исследования продолжились. Поскольку исчезла необходимость считаться с этическими ограничениями, а подопытных стало больше, определённые результаты были достигнуты. Вот с ними я и предлагаю познакомиться поближе. — Хантер сделал паузу, давая мужчине время осознать сказанное. — Или мы можем просто побеседовать. Например, о тех самых мелочах, по которым ты распознаёшь машины, замаскированные под человека, — или о том, какой информацией о Сопротивлении ты можешь поделиться. Мужчина молчал, не сводя с Хантера напряжённого взгляда, а потом еле заметно качнул головой: должно быть, понимал, что живым отсюда не выйдет и что даже если заговорит по собственной воле, ему не убедить Хантера, что он рассказал всё, что знает.