Тлеет малая свеча под гнетом снежной темноты.
Ты вновь смотрел в мои глаза, но там давно пустые дни.
В надежде снова расцвести, зажечь последний раз огонь,
Ты вновь прыгаешь в окно, забытой снежной темноты.
Крупицы с неба нежного, молодого снега падали на ещё не слежавшийся белый ковёр. Хруст под ногами вперемешку с морозным зимним воздухом отрезвляли и без того сконцентрированный разум. Огоньки вновь открывшихся магазинов с новогодними предложениями, жгучим светом забивали обзор и мешали общему движению. В потоке через чур обескураженных людей, мужчина, медленным поворотом тела, бросил взгляд на витрину с детскими игрушками из новой коллекции «Toys Dream». Коллекционная партия милых зверят яркими пятнами отражалась сквозь большие панорамные стёкла, подсвечиваясь золотой гирляндой. Детский и невинный образ плюшевых игрушек напомнил давно прекрасные и забытые дни, когда жизнь казалась яркой новогодней сказкой, в которой нет ни злого начала, середины и конца. Преодолев внутренний блок, Ириэ после долгих раздумий, решился зайти в магазинчик и купить белого пушистого кролика и розовым бантиком на шее. Лёгкая шёрстка маленького зверька была удивительно мягкой и приятной, что навевало чувство спокойствия. Осмотрев ещё пару магазинов, мужчина не нашёл ничего сносного и направился в сторону дома. Камин в гостиной медленным потрескиванием разряжал холодный воздух. Новогодняя атмосфера всегда была частью дома, вне зависимости от праздника. Венки из амелии, большая новогодняя ёлка, украшенная десятками игрушек и свечей, запах имбирного печенья и развешанные красные носки, словно красивая блестящая маска закрывали пустоты родного крова. Ириэ перешагнул порог дома, как послышался знакомый и родной голосок: — Папочка, ты уже вернулся? , — большими детскими глазами Котоми встретила отца, — Я думала ты вернёшься к завтрашней смене. — Так и должно было быть, но папа решил, что давно не возвращался вовремя к своей принцессе, — нежный взгляд мужчины, словно пуховое одеяло обнял родную кровь, — Давай, я сейчас переоденусь и ты расскажешь, что делала сегодня, — он снял грузное чёрное пальто и, под топот ножек устремившихся в гостиную, взял красный пакет, перевязанный зелёной ленточкой. Девочка лет шести быстрыми шагами зашла в комнату и с разгона прыгнула на большой и мягкий диван, сметая на пути лежавшие подушки и бедный пульт от телевизора. Укутавший огромным вязаным пледом нежно-розового цвета, Котоми пару секунд поёжилась, прижалась к полотну и вдохнула частичку любимого атрибута дома. Взгляд переместился на неизменно потрескивавший камин, наполненный дровами яблони. Вслед за озорной девчонкой, шла медленно идущая томная тень, будто защитное облако от всех бед и тревог. Неспешный шаг с размеренной аристократической походкой, был всегда присущ мужчине, однако на контрасте с беспечной дочерью, отражение настроения разнилось. Наоки аккуратно присел возле дочери, рассматривая её молодые черты лица, и с особым трепетом и сладостью наслаждался моментом тихого счастья и любви. Взрослая холодная рука ощутила тёплое разливающееся прикосновение от бархатной детской щёчки с заметным пунцевым румянцем. Котоми медленно перевела взгляд на отца и нырнула обоими руками, обвив белый свитер мужчины. — Ты сегодня мерила температуру? Выглядишь разгоряченной, — рука сменила положение и прижалась ко лбу и с нетерпением ждала реакции организма, — Немного повышена. — Хм, наверно это я сидела долго у камина, нагрелась, — улыбка едва заметными усилиями расплывалась по лицу, а глаза засверкали яркими кристаллами, — Выглядишь устало, папочка. Не перетруждай себя, кто тогда позаботиться обо мне, а? — озорная девочка подмигнула отцу знакомой беззаботной гримасой, неотягощённой проблемами. — Постараюсь, Котоми, ты же знаешь, что папа должен спасти нуждающихся детей, которые хотят так же ярко улыбаться как и ты. — Я знаю, но я не хочу тебя терять … из виду, так что просто скажи, что любишь меня и всё, — ещё крепче прижавшись к груди Ириэ, девочка старалась скрыть свои эмоции. — Я люблю тебя, Котоми. И всегда буду любить. Так же как и твоя мама говорила «всегда и навечно», — Наоки прижал к себе дочь в ответ и, вдыхая сладость молодых детских волос. Со слезами на глазах вспоминал, похожий запах давно ушедшей жены. — Всегда и навечно, папочка, всегда и навечно. Спустя пару минут в крепких объятьях, Ириэ заметил, как маленькое тельце, свернувшись калачиком, видело десятый сон. Аккуратно взяв на руки, он отнёс дочь в её комнату и удостоверился, что она точно уснула, закрыл с обратной стороны дверь. Тяжёлый протяжный выдох стал частым аккомпанементом в любой ситуации. Вялыми шагами, мужчина дошёл до своей комнаты и обхватить ручку двери, ненадолго замер. Новое, давно забытое старое воспоминание. Котоко. Его единственная Котоко. Исключительная, неповторимая, безудержная, вечно улыбающаяся, смеющееся, до жути счастливая жена, которая любила его. Только его, Исключительно его, Навсегда, без всяких, но и вроде, без косого взгляда и осуждения. Безумная сумашедшая любовь, которая не могла быть настолько долго правдой. Страшно любить до безумия искренне и преданно. И в любой ситуации быть только на твоей стороне; принимать, когда кажешься невыносимым, даже для самого себя. Только эта женщина показала мир, где есть краски и эмоции, любовь и семья. С ней в его жизни появилась Котоми, то общее воспоминание, которое они смогли разделить вместе в сердцах каждого. Пройдя в комнату за рабочий стол, Ириэ посмотрел в окно, залитое тёплым фонарным светом. И вот вновь пошёл робкий снег под синевой зимнего небосвода. Как-то вспомнился зимний январский вечер, когда Котоко устроила гонки за новой порцией яблочного пирога. В погоне за последним куском, девушка оттолкнула равно соревновавшегося Юки в сторону и отхватила заветный десерт. Хоть парнишка уже был довольно взрослый, но даже тогда у него глаза оказались на мокром месте. Мать всяческий пыталась успокоить любимого сына, а отцы, залившись смехом, поддерживали упрямую до чёртиков девушку. — Вот так его, Котоко-тян, моя школа! , — Аихара воинствующее задрал руки к верху, указывая на победу дочери. — Ах, ну ещё бы, папочка, ты же знаешь, если я вижу цель, то ни одна, даже самая большая волна не разрушит мой корабль, — воодушевлённо встав в позу победителя, Котоко с аппетитом откусила кусок заветного пирога. — Не говори глупостей, это просто фора, — младший братец вовсе не хотел признавать, что проиграл глупой невестке, — Верно, братик? — Прости, Юки, но моя жена слишком целеустремлённо меня добивалась, чтобы сейчас я игнорировал её победу, — еле появившееся улыбка, вывела в нокаут брата и подняла на пьедестал и без того счастливую жену. — Ириэ-кун, смотри какая у тебя жена, даже в самые тяжёлые времена достанет тебе кусок яблочного пирога, — по привычке запрыгнув на шею любимому, вновь победно откусила кусочек теста под гогот и смех родной семьи. Тепло. По настоящему тепло, как будто это было взаправду. Тоскующий взгляд устремился на фоторамку, обклеенную нелепыми наклейками со звёздочками и стразами. В своё время, Котоко настойчиво поставила ярко-розовую раму на стол со словами « — Пусть эта рамка напоминает обо мне и не важно, что тебе не нравиться дизайн. Смотри и наблюдай.» Под стеклом находилась фотография рядом с женой и дочерью. Заострив внимание, на широкой улыбке любимой, представив слово живой образ, Ириэ фиксировал каждую деталь в своей памяти. Последний раз когда Наоки смог ощутить прикосновение Котоко — крайние дни в палате перед окончанием последних сил. Тогда уже никакой химиотерапии не было и речи, оставалось лишь наблюдать за медленно и неумолимо угасающей женой. Удивительно, в том числе постоянство в беспечном общение, пусть не хохот, но трогательно мягкая улыбка и исцеляюще добрый взгляд. Он никогда не забудет бессонные ночи возле её кровати, никогда не отречётся от слов, сказанных подле неё. Чувство отчаяния, раздирающее грудь и тело изнутри, остаточно напоминают о себе знать. Придумать лекарство от того, что никогда не лечилось? Глупо, но стоило. Гений Ириэ впервые столкнулся со своей первой и главной проблемой, не способную решить простым умом. Ириэ оперативно просмотрел документы в ноутбуке и направился в спальню. Лениво сняв свитер, он принялся за ремень. Переодевшись в ночную одежду, Наоки расположился на мягкой кровати и прикрыл глаза. Однако шаткий сон нарушил звонок в домофон, раздавшийся по всем комнатам. Курьер в срочном порядке отдал коробку и ушёл во свояси. Ощущение недоразумения, несколько сковывало тело, однако решил посмотреть кто всё же отправитель поздней посылки. Имя всё равно что ударом молнии пронзило грудь, перехватив дыхание. Ириэ Котоко Что? Немедленно забежав в дом и пролетев деревянную лестницу, Наоки закрыл дверь и бросился открывать крафтовую коробку, перевязанную ленточкой. Дрожащие руки судорожно канцелярским ножом прорезывали скотч на коробке. Новая прорезь помогла разглядеть мужчине хрустальный подсвечник в форме цветка и конверт с письмом, подписанный до боли знакомым шрифтом. «Дорогому Ириэ-куну» Ошеломленное выражение глаз и взбудораженное тело с предельной тщательностью открывали белоснежный конверт с загадочным содержимым. Обзору представилось письмо, написанное тем самым неисправимым почерком, который он знал наизусть, и никогда не забудет. « Здравствуй, Ириэ-кун! Давно мы с тобой не виделись, раз это письмо дошло до твоих рук. Надеюсь ты хорошо кушаешь и спишь? Последний раз ты выглядел осунувшимся и бледным. Сейчас за окном светит яркое весеннее солнце, здорово, не правда ли? Хотела рассказать тебе об этом перед тем как мне снова назначат облучение. Безумно переживаю за нашу звёздочку. Как она? Я надеюсь ты не загрузил её уроками до конца недели? Хоть она и была всегда папиной дочкой, всё же не забывай, кто её мама. Присматривай за ней, Котоми слишком быстро растёт. Не забывай порадоваться, если всё хорошо и поддержать, если всё точно плохо, потому что она не покажет этого, я знаю. Прости, что не смогу вместе с тобой выпустить нашу девочку из школы и подвести к алтарю, я безумно корю себя за этого, но понимаю, что ничего не могу сделать. Правда. Люби за нас двоих и больше. Она заслуживает всех звёзд на небосводе. Заботься о маме, обязательно, она всегда верила в тебя, не пренебрегай этим. Проверяй как там мой отец и папа Ириэ, в последнее время замечаю их шаткими. Не скупись помочь брату. Юки всегда обожал тебя! Даже если будет притворяться бесчувственным, что у вас семейное, потрепи его по голове и дай дельный совет, ты сможешь. И напоследок, Ириэ-кун, я люблю тебя и всегда буду любить, вечно! Мне жаль, я больше не смогу крепко обнять и поцеловать напоследок, но искренне верю в силу свыше, что она будет оберегать тебя, Котоми и всю нашу семью. Не падай духом! Это письмо последняя стадия принятия, что меня больше нет. Живи дальше, реализуйся, спасай детей, которые действительно нуждаются в тебе. Я точно знаю. Ты лучший врач и муж, не забывай это! Не падай духом, ты справишься! Всегда и навечно. Котоко.» Глаза, наполненные давно забытыми слезами, градом хлынули, стекая крупными каплями на слегка пожелтевшее письмо. Их безумная любовь началась и закончилась одним письмом. Даже в подобной ситуации она смогла его понять и поддержать, окутать спокойствием и теплом. В самый сложный и безвыходный момент сильнее всех оказалась именно та самая слабенькая, глупенькая девчонка, над которой когда-то он безбожно насмехался. Ощущение безысходности схватило напрочь, перехватило дыхание, мышцы тела замерли, зрачки расширились. Он не знал что делать, как смотреть жене в глаза, зная что их дочь будет страдать в точности как она? И теперь и ей доведётся испытать ту же муку, от которой никуда не скрыться. В конечном итоге, все, кто был дорог и близок покинут его? Навсегда? Дрожь. Медленная, ползучая, душащая изнутри за горло. Солнце до чёртиков похожее на Котоко единственная причина жить. Словно это карма судьбы за все грехи, причиненные миру. Большие медово-коричневые кристаллы с упоением и теплотой любовались всё тем же холодным и отрешённым выражением лица до боли знакомых глаз цвета стали. Детские шелковистые ручки неизменно готовы к всеобъемлющим объятиям и мирным шалостям. Острым ум девчонки сочетался с перманентной жизнерадостностью — идеальное сочетание. Ириэ почему-то всегда в глубине души мечтал не о ехидном характере их семейной породы, а неповторимой созерцательности мира во всех красках. Котоко отдала самое лучшее из всего, что могло быть — душу. Тихие всхлипывания не прекращались, Наоки попытался протереть лицо рукавом пижамы. Крепко вцепившись в письмо, Ириэ кадрами в виде ярких пятен погрузился в воспоминания прошедшего счастья. « — Ириэ-Кун, скажи, а ты точно уверен, что сделал правильный выбор? — Я думаю ты превратила меня в мазохиста. — Я люблю тебя, Ириэ-кун! — Я прекрасно это знаю. — Но я никогда не думала, что ты тоже любишь меня — Ну вот и узнала, я люблю тебя….» Пальцы ещё крепче вцепились в пожелтевшее письмо. Бумага с каждым входом становилась более влажной от слёз и холодеющих рук. Состояние дрожи всё никак не отпускало, воздуха становилось всё меньше и меньше. К гортани подступал ком скорби и сожаления, безысходности. В тоже время, мужчина обратил внимание на иной звук, доносившийся за дверью. Едва вслушавшись, Наоки понял, что это всхлипы его маленькой принцессы. Бесшумно встал с кровати и плавным движением приоткрыл дверь в комнату. Через маленькую щель, он увидел маленький комочек, лещащий на полу и тихо плачущий под порогом. — Котоми, что с тобой? Почему ты плачешь? , — встревоженный отец, как ошпаренный, стал проверять температуру и пульс, — Тебе больно? Ты, ты, не дышишь? На что получил уже навзрыд плачущую девочку, закрывающую лицо ладошками. — Папочка, не плач, я тоже скучаю по маамее! , — градом стекающие слёзы, остриём вонзились в сердце Наоки. Тут следовало взять себя в руки, чтобы дочь не думала, что потеряла надежду, только не сейчас. — Котоми, девочка, — он взял её на руки и завёл в свою комнату, бережно положил на кровать и присел возле неё, — Я просто вспомнил, что мы делали с мамой вместе и от смеха немного заплакал, такое бывает — выражение бровей девочки расслабилось, но глаза всё так же на мокром месте. — Я же знаю, что ты скучаешь, и я скучаю, сильно, — немного помяла пальцы и устремила взгляд на отца, — Но больше всего мне страшно оставлять тебя, — глаза Ириэ расширились, — Ты всегда любил меня, маму. Но когда её не стало, у тебя словно забрали краски. А если не будет меня? , — риторический вопрос повис в воздухе. — Ты тогда станешь серым? Слова дочери, будто отравили ум панически расшатанного мужчины. Ведь это он должен быть опорой для неё. Всегда поддерживать и быть на её стороне. — Солнце, — Наоки прижал дочь к себе. — Мы с мамой всегда любили и будем любить я тебя, чтобы ни случилось. Ты не должна переживать за меня. Главное, чтобы у тебя всё было хорошо. Большего мне и не надо, — ещё крепче сжал. — Со мной всё будет хорошо, ведь вы оберегаете меня. Мама. Хочу обнять её, — девочка вновь хотела заплакать, однако одна хорошая идея, возможно способна помочь развеять слёзы. — Котоми, а давай сейчас, тайком, поедем до фиолетового озера? — Ириэ пытался бодро завести дух азарта. — Где много рыбок и цветов? — Да, там сейчас должно быть видно большое созвездие водолея, — Давай? Девочка неспешно перевела взгляд, а затем привстала с кровати и молча ушла в комнату. Наоки не раз поражался способности Котоми брать себя в руки в трудные времена. «—Они и правда похожи». Сине — фиолетовое небо, усыпанное сияющими звёздами, горело яркой новогодней гирляндой. Расстелившийся слой нежно фиолетового снега, хрустящим ковром переливался в галографическую палитру красок. Лёгкий свежий ветерок, равномерно обдувал уши, а перед глазами предстало огромное прозрачное зеркало в потайной мир— озеро гортензий. В свете луны, картина небесвода копией отражалось на водной ряби. Два любящих сердца, устремили взгляд на прекрасное ни на секунду не отрываясь. Восторженные глаза Котоми олицетворяли потрясение и радость. В свою очередь, Наоки ощущал спокойствие и гармонию. Здесь он впервые с Котоко прокатился на лодке, мечтал, смеялся и искренне любил. Вопреки легендам и цветущим летним гортензиям. Именно здесь он чувствовал её физически и духовно. — Папочка, здесь очень красиво! — Здесь твои мама и папа впервый раз влюбились в друг друга. — А вот и не правда! , воскликнула девочка, — Мама всегда любила тебя! — Хм, — первый искренний смешок, — Ладно, возможно я влюбился, но точно не подал виду. — Мда, папочка, это ведь ты. — Что это значит? , — с дружелюбным азартом уточнил Ириэ. — Ты бы точно шутил над мамой, чтобы она ещё больше злилась и дразнила тебя. Да и к тому же кто устоит перед такой женщиной, как мама? Она самая жизнерадостная из всех людей на земле! , — улыбка во весь рот ослепила холодное мужское сердце. — Самое прекрасное, что было в моей жизни, — почти щёпотом промолвил Ириэ, слово отправляя послание к звёздам. — Солнце, а давай сделаем из бумаги цветочки и посадим в цветочное озеро? — Давай! , — девочка достала из портфельчика фиолетово-синюю бумагу и принялась потихоньку складывать оригами. По чуткий руководством и помощью, получилось 7 красивых цветков. — Папочка, а мама любила гортензии? — Думаю, да, особенно когда мы проплывали на лодке, — пролетела едва заметная улыбка. — Мамочка, надеюсь ты слышишь нас и оберегаешь. Я люблю тебя очень-преочень! Дай мне сил жить дальше и защищать нашего папу от злых мыслей. Мы же с тобой всегда будем командой спасения для папы, верно? — влажные глаза, полные решимости, вновь окунули Ириэ в воспоминания. Взгляд. Тот самый. Ни с чем не сравнимый. Котоко. — Котоко, мы с Котоми скучаем по тебе, но мы будем идти вперёд из-за всех сил, ради твоего счастья и спокойствия. Я люблю тебя, дорогая. , —они одновременно положили цветки на воду и пустили в плавание. — Целая дорожка гортензий! Как красиво! , — Котоми ухватилась за руку отца и сжала её посильнее. — Дорога говоришь? , — задумчиво Наоки в очередной раз провалился в дебри сознания. В любой ситуации представлялась она. Котоко единственная причина не сдаваться сейчас, когда их дочери, пусть и на заведомо трагичный конец, нужна отчаянная решимость бороться до конца. И Ириэ намерен сражаться, во что бы то ни стало. Чтобы дорогу, которую они проложили вместе с Котоко, не унесло холодным ветром зимней темноты.