Наконец-то я нашел тебя

      В крытой колонаде было до безумия душно. Яркое солнце словно желало испепелить всё вокруг, отсвечивая от белых камней, грея землю и делая воздух ещё жарче. Ненавистная боль сдавила голову, словно раскаленным обручем. Пилат старается не двигаться, пробегаясь глазами по тексту. У него появляется ощущение, словно такое уже происходило. Словно он сидел точно также, мучаясь от боли и читая пергамент, буквы на котором скакали и никак не могли собраться в осмысленные слова.       — Приведите арестованного, — рот Понтия совсем высох от этой жары, слова получились сухими. Он не поднимает глаз, когда бродячего философа приводят к нему. Почему он знает, что тот философ и бродяжничает? Почему все кажется таким… Прокуратор поднимает глаза на приведенного. Перед ним в старом голубоватом хитоне стоял худой парень, со светлыми волосами по плечи, что ярко отсвечивали на солнце. На подбородке его была растрепанная и не ухоженная борода. Отчего-то вид философа совсем не удивил Пилата, а наоборот, показался знакомым. Имя тут же завертелось у него на языке. — Скажи мне своё имя.       Арестант в ответ молчит. Пилат нервно сжимает подлокотники своего кресла, бросая взволнованный взгляд на одного из легионеров, приведшего обвиняемого. Тот тут же подбирается, вставая прямо, как по струнке и громко говорит, чуть ли не крича, от чего прокуратор немного скривился, ведь голова его сильней разболелась.       — Некто Иисус Христос, Царь евреев, игемон!       Нет… он не Иисус. Не может быть он Иисусом, царем евреев. Понтий медленно поднимается, спускаясь к арестанту, обходя его вокруг, заглядывая в его лицо. Такое знакомое лицо… имя всё скользит на языке. Пилат шевелит губами, пытаясь его вспомнить. Оно похоже на то, что ему назвали… но быть Иисусом этот человек просто не мог. Тем более не мог сказать, что он царь евреев. Он был обвинен в заговоре о разрушении Ершалаимского храма, прокуратор прекрасно помнит, как вынес ему смертный приговор.       Пилат останавливается, смотря прямо на арестованного, что не поднимал глаз.       — Посмотри на меня… — имя тут же вспоминается. Холодный пот скользит по спине прокуратора. — Иеуша…       — …Га-Ноцри — на выдохе шепчет мужчина, вскакивает в постели и тут же хватает блокнот и ручку, судорожно записывая имя, что он запомнил, из своего сна. Ручка выводит буквы, сильно вдавливаясь в бумагу. Мужчину трясет, он смотрит на лист и текст на нём. Иешуа Га-Ноцри. Человек, что посещает его сны уже несколько месяцев. Наконец он запомнил его имя. Он осматривает комнату. Взгляд его останавливается на картинах, с одним и тем же лицом, разной степени детализации. Краска и вода валяется повсюду, руки мужчины и сами заляпаны в чем-то. Он уже не помнит в чем именно. Красный цвет, смешавшийся местами с черным и желтым, сильно выделялся на фоне бледных рук. Казалось, будто это кровь. Он поднимается, шаркающей походкой идя к раковине. Вода быстрым потоком ударяется о керамическую поверхность, а мужчина сует под струю руки. Он сжимает зубы, когда ледяная вода окутывает его руки. С трудом он смывает с себя цветастое месиво, смотря, как в сливное отверстие стекает розовато-красная вода. Действительно будто кровь.       Мужчина вытирает руки и выключает воду, вновь смотря по сторонам. Он подходит к картинам. Пальцы его трясутся. Он проводит ими по полотнам, всматривается в нарисованное лицо. Все эти картины он рисовал в момент, как проснулся, пытаясь запомнить как можно детальнее того мужчину, что вновь и вновь посещает его во снах. Имя же каждый раз ускользало от его памяти, только сейчас он смог запомнить его. Это заставило вздохнуть по новому. У него появилась новая зацепка.       — Иешуа, Иешуа, Иешуа, Иешуа, Иешуа… — он проговаривает это имя, как мантру, проводя пальцами по полотнам, вновь и вновь всматриваясь в одно лицо, нарисованное на каждом. — Где мне тебя найти, Иеуша…       Казалось, он обыскал весь свет, пока пытался найти одного единственного человека. Человека из его сна. Это даже звучало смешно! Как может в мире существовать человек, что приходит к нему в грёзах? Он может быть в другой стране или на другом континенте, давно умереть или даже не родиться. Его могло просто никогда не быть на Земле.       Мужчина возвращается к своему блокноту. Он пролистывает страницы, на которых были выписаны кучи-кучи адресов, которые он вычитал из всевозможных источников про Понтия Пилата. Отчего-то он точно знал, что во сне он был прокуратором Иудеи. Собственное имя потихоньку забылось, теперь оно казалось неправильным. Отвратительным. Не тем, что характеризовало его как-либо. Понтий Пилат. Вот кем он является и, кажется, являлся всегда. Страницы блокнота продолжают пролистываться перед глазами. Он посетил огромное количество мест, которые хоть как-то были связаны с Иисусом или Пилатом. Но это ни к чему не приводило. Он нигде не мог найти его. Во всех местах он проводил долгое время, чтобы точно не упустить его, но тот был словно призрак, ускользающий от своего охотника. Церкви также были частым местом его появления. Но даже там он не мог найти того, кого искал. Может быть этот человек даже и не верующий. С чего он взял, что тот, кто приходит ему в образе Иисуса, обязательно верующий? Перед глазами всё плывет, пока он продолжает листать. Надо продолжать искать. Продолжать, пока он не найдет. Пока не сможет спокойно уснуть. Пока не успокоится эта сводящаяся голову боль. Он останавливается. Несколько адресов не были зачеркнуты, значит он еще там не был.       Короткий взгляд на сегодняшнюю дату ставит в легкий ступор. Он перепроверяет, не веря своим глазам. Рождество. О, боги, боги… сегодня же Рождество! Руки слегка затряслись, а голова закружилась. Человек из снов обязан найтись. Именно сегодня. Нет больше другой идеальной даты, чтобы ему вдруг появиться. Но не значит ли это, что Понтию придется за один день посетить все места, которые он посетил за месяца беспрерывного поиска?.. эта мысль смутно осела в нём. Нет, надо просто проверить эти несколько церквей. Просто вести себя так, будто сегодня любой другой день. Любой другой. Самый обыкновенный, ничем не примечательный. Просто в этот день он обязательно найдет его.       На улице было необычайно пусто. Видимо все уже были по домам и готовились к празднику. Он же в одиночку шел к нужным адресам. Это должны были быть церкви, только они оставались в конце списка, просто потому что он уже не знал, где можно найти своё реальное видение, прошерстив чуть ли не весь Рим. Его отчаянная жажда поиска заводила его в самые тайные закоулки и отдаленные точки мира. Он действительно хотел во чтобы то ни стало найти своего Иешуа. Первые сны с ним казались забавным совпадением, но после, когда вместо снов приходила бессонница, которую нельзя было побороть ничем, даже снотворным, Иешуа начал казаться чем-то священным и до безумия дорогим. Только в ночи, когда он приходил, получалось выспаться. Но приходить он стал реже. Отсутствие сна пошатнуло рассудок, весь мир начал рушиться, как и отношения с людьми. Он уходил глубже в свое безумие, тратя все деньги на холсты и краски, рисуя лицо, снившееся ему. Он мог говорить только о нём. Только он имел для него действительно важное значение, более ничего не интересовало его в этом мире.       Белые стены храма отсвечивали яркое солнце, что в общем-то не грело. Входя в церковь, он робко вздыхает, внимательно осматриваясь. Нет. Здесь его точно нет. Пусто, пусто, пусто в божьем храме, нет в нём духа божьего сына. Он жмурится. Голова идёт кругом, а стальной и жгучий обруч боли сжимает виски и затылок со лбом. Можно даже не осматривать это место, его здесь быть не может. Нет в груди робкого волнения, что появляется, стоит взглянуть на картины или подойти к храму. Лишь войдя в него по одним только ощущениям он понимал, есть ли в нём то, что он ищет. Тишина давит на него, забираясь в уши, словно вата. Надо уходить. Идти дальше. Продолжать искать.       Ему пытались помочь. Друзьям не было все равно на мучения его, но он не давал им возможности. Закрывался от всех в своей квартире, целыми днями бездумно ходя по ней кругами, мучаясь от бессонницы и забыв, что такое нормальная еда. Он исхудал за это время, скулы на лице проявились сильнее, а вся одежда стала выглядеть на размер больше, чем должна быть. Когда ему приносили еду, он забывал о ней, вспоминал лишь когда запах от неё доходил до комнаты его. Он заполнил полки свои религиозными текстами, читал всевозможные писания, где мог найти хоть что-то действительно важное. Искал любую информацию, пытался найти его страницы в соцсетях, наивно полагая, что он сможет точно вспомнить лицо, являющееся ему в непостоянных снах. Но это не приводило ни к чему. Он стоял с кучей красных клубков в руках, запутавшись в нитях, пытаясь постепенно выбраться оттуда и найти начало той нити, что сможет продвинуть его на шаг вперед. Несколько месяцев он был без новых подсказок из сна, пытаясь уже днем вспомнить имя, что вечно ускользало из памяти, стоило ему открыть глаза. Но сейчас он его знал. Имя скользило на языке, он произносил его шепотом, пробовал на вкус, смаковал. Оно было идеальным. Идеально подходящим к тому, кто приходит к людям во снах.       Стены этого храма были слегка голубоватыми. Вновь он входит и робко вздыхает. В зале все также никого. Это даже странно. Лишь несколько священников и бабушек, продающих свечи. Он сглатывает, в страхе. Оставался один адрес. Если его не будет и там, то… он уже не знает, где искать. Нет больше мест на его уме. Лишь постепенно обыскивать каждый город каждой страны.       Стоит ему подойти к воротам, как внутри все вдруг колыхается. Он встает на месте и смотрит по сторонам. Что же это… такого раньше не происходило. Волнение возле церквей было обычным делом, но это… это было что-то совершенно другое. Это не страх перед священным местом, нет… это как… предчувствие встречи со старым другом. Холодный пот скатывается по спине. Он осторожно идёт мимо храма, стараясь не смотреть в окна. Чувство внутри становится сильнее. Оно сжимает горло, заставляет руки дрожать. Он слышит шаги навстречу. Кажется, его внутренности делают несколько кульбитов, когда к нему навстречу выходит человек. Человек с его картин. Человек из его сна.       Он моргает. Нет. Простое наваждение. На него смотрел юный мальчишка, коротко-стриженный, с молодым пушком на лице.       — Вы чего-то хотели? — даже голос отличается. Точно не он.       Он разворачивается и уходит. Боль сдавливает голову всё сильнее, пока ему в спину смотрели два карих глаза.       Когда пришла бессонница, пришла и боль. Головная боль, мигрень, гемикрания. Она мучила его, не позволяла уснуть. Но даже во снах она была с ним. Лишь Иешуа мог его спасти. Только он мог облегчить эту боль, а то и избавить от неё полностью. Никакие таблетки решительно не помогали, отчего боль стала ещё одним стимулом для своего бесконечного поиска.       Иешуа был действительно словно Иисус. Похожий на него лицом, юный философ, с бесконечно добрыми голубыми глазами. Он вздохнул. Есть ли у него хоть один шанс встретить Иисуса на земле? Найти его, перерыть весь мир, посетить все города всех стран, потратить на это хоть всю свою оставшуюся жизнь, но найти. Хоть шанс… ему нужно знать, не бессмысленны ли все эти поиски? Быть может, Господь Бог, в которого так верит Иешуа в его сне, действительно существует и он ему поможет. Внемлет его просьбам, увидит все его старания и мучения. Быть может, у него наконец-то получится спокойно заснуть. Солнце, поднимающееся над Римом, слепит глаза. Обувь тихо стучит, пока он идёт по тропинкам в своем саду. Он не помнит, зачем идет через сад, куда направляется и отчего ему так хорошо на душе, но он старается не думать об этом слишком долго. Голова не болела. Впервые её не сдавливал ужасный металлический обруч. Но это в то же время казалось неправильным. Где же бродячий философ, что помогал ему отпустить все свои плохие мысли и избавиться от мигрени? Он следует за тропинкой и заворачивает за ствол дерева, сталкиваясь с кем-то. Он падает на снег, не сразу вставая. Что это… где… он несколько раз моргает, не веря и не понимая, что произошло только что. Ему подают руку, он её принимает, поднимаясь и еле стоя на шатких ногах. Он задремал? Задремал пока шел? Видимо, он слишком…       — …сильно устали, да? У вас, видимо, плохая должность на работе, раз вы спите, пока идёте, — приятный голос заливается в уши, ощущается теплым мёдом. Он хочет уснуть, пока слушает незнакомца. — У вас случайно не болит голова? У меня есть лекарство от мигрени, должно вам помочь.       Незнакомец роется в своих вещах, когда он наконец поднимает взгляд. Он даже трет глаза, пока пытается сообразить. Неужели… да быть такого не может…       — Вы… Вы случайно не Иешуа? — он подходит ближе, заглядывая в лицо. Такое аккуратное, практические божественное. Только губа его была разбита и из ранки выступала кровь, тут же замерзая на холоде. Видимо прокусил её, когда они столкнулись, ведь других увечий у него на лице не было. — Иешуа Га-Ноцри… бродячий философ.       — Простите, мы знакомы? — нет ни тени подозрения на его светлом лице. Пилат рвано вздыхает, плечи его опускаются, будто спал с них тяжкий груз. Он улыбается, вглядываясь в голубые его глаза, мягко берет его руку, с облегчением не видя на ней ни капли крови, ни отметин от веревок.       — Живой. Ты живой. Живой стоишь передо мной, — шепчет он, падая на колени. Слезы застилают глаза его, он крепко обнимает Иешуа, а тот даже не думает отталкивать странного незнакомца, лишь осторожно кладет руки на его голову и молчит. — Наконец-то я нашел тебя, Иешуа…       — Должно быть, вы очень устали пока искали меня, — он улыбается, и Пилат сто раз успевает убедиться, что он не ошибся. — Только что нам теперь делать? Я ведь вас совсем не знаю.       — Это не важно. Оставайся, молю. Я не смогу без тебя спокойно жить. Лишь с тобой я мог спокойно заснуть, лишь с тобой эта ужасная боль не терзает мою голову. — Иешуа опускается на колени и осторожно проводит пальцами по чужому лицу, вытирая слёзы, что замерзали и сковывали кожу. Глаза его излучали лишь бесконечную доброту.       — Я не уйду, если вы того хотите.       Благодарная улыбка трогает губы Пилата, когда он теряет всякий контроль над эмоциями. Наконец он сможет обрести покой, рядом с ним.