Харам

      В Саудовской Аравии жарко, душно и Дену совершенно не нравится, несмотря на выигранный Рияд. Но Мага, которому с каких-то хуев вдруг захотелось показать Сигитову «красоту исламского мира», не объяснить, что он в рот ебал любую красоту в сорок с лишним градусов по Цельсию. Ден к такой жаре не приспособлен. Ден в ней плавится, как оставленная на солнце жвачка.       Но Мага просит, и Ден соглашается. Они гуляют по улице, и Сигитов пялится на проходящих мимо женщин, за размытыми силуэтами некоторых и женщину-то не разобрать. Мага говорит, что в этом и смысл. Мага объясняет, что женщину надо оберегать от чужого взора, и иман мужчины состоит еще и в том, чтобы контролировать свой навз и опускать глаза при виде чужой жены.       Ден смеется, говорит, что красивой женой надо гордиться и хвататься, а не прятать под слоями ткани. Мага вздыхает и пытается объяснить ему снова. Когда Ден в шутку предлагает Маге перестать говорить и просто показать, он рассчитывает на простой и понятный секс, горячий, как раскаленный песок пустынных днем улиц. Но Мага игнорирует, не отследив мысль.       Ден говорит об этом снова утром за день до вылета в Белград. Мага сонный и разнеженный холодным кондиционированным воздухом лежит в постели и никак не может проснуться.       — Есть ебанутая идея, — выдыхает Ден Халилову на ухо.       Мага вяло шевелится, выныривает носом из подушки и комментирует:       — Как и любая другая твоя идея.       — Нет, эта особенная.       От собственной дерзости у Дена перехватывает дыхание. Он подбирается к Маге еще ближе, еще плотнее, и тихо шепчет ему в самые губы, не разрывая зрительного контакта:       — Как насчет надеть на меня хиджаб, или как эта хуйня называется… И поебаться.       Мага смотрит прямо и несколько секунд молчит. Потом абсолютно ровным голосом спрашивает:       — Ты рофлишь?       Ден не отводит взгляда, пытаясь понять, о чем думает Мага. Но Мага точно так же всматривается в его зрачки, внимательно и остро, и Сигитову приходится сдаться первым и выдохнуть:       — Не рофлю. — У Маги дергается лицо, и Ден торопливо добавляет: — Но если собираешься бить мне ебало, то рофлю.       — Я тебе только за измену могу, если по Шариату.       Целую одну долгую минуту они смотрят друг на друга молча, и Ден этого темного, почти черного Магиного взгляда не выдерживает.       — Это да или нет? — на грани слышимости спрашивает.       — Да.       Ден улыбается, мгновенно приходя в себя; подскакивает с постели, вдруг осознав, что весь этот короткий диалог пролежал, вообще не двигаясь, что для него обычно испытание на уровне задачи со звездочкой.       — Тогда с тебя тряпки, с меня узкая небритая жопа, — обещает Сигитов. И уходит, пока разговор не зашел куда-нибудь не туда.

***

      Когда Халилов уходит за шмотками, Денис закрывается в ванной; намывается на несколько раз, выстригает волосы на лобке. Мог бы сбрить нахуй, но Мага же собирается ебать его как целку, а целке положено не быть гладкой, как шлюха. Хотя Ден не знает, может, мусульманкам положено. Его это вообще не сильно ебет, если честно.       Тихое «Ден?» разносится по номеру, в котором без их вечных перепалок становится гнетуще тихо. Сигитов выползает, одетый в одни свои дурацкие штаны со слонами, и впивается взглядом в Халилова, который разоделся, как если бы ему предстояло торжество: пиджак, брюки, застегнутая до последней пуговицы рубашка. Все черное, и все без излишеств; никаких тебе галстуков, бутоньерок и запонок из платины.       Мага стоит рядом со столом, на котором гордо и устрашающе возвышается огромный брендовый пакет; стоит, вытянутый, как струна, напряженный и очень-очень красивый. Дену бы прямо сейчас упасть перед ним на колени и сосать-сосать-сосать, пока не отвалится рот.       — Нихуя ты вырядился, — комментирует он. — У нас че, похороны?       Похороны девственности Сигитова.       Ден подходит ближе и дергает Магу за лацкан пиджака. Дорогущего, наверное, — как и то, что лежит в пакете, Ден просто уверен, что Мага выебнулся на радость своему эго и спустил кучу бабла на тряпки, которые они все равно уделают спермой.       — Расслабься, — улыбается. — А то инфаркт схватишь.       Долго сосредотачиваться на том, какой Мага красивый, невозможно без опасности словить стояк, поэтому Ден меняет фокус внимания и тянется рукой к пакету.       — Че купил, показывай.       И получает по руке острый удар. Мага быстро вспоминает, кем его воспитывали.       Ден заглядывает ему в глаза и читает там преамбулу: пусть до сегодняшнего дня они оба друг друга не знали; пусть Ден – красивый до невозможности, покладистый и готовый на все; пусть он хочет от Маги детей, ползать в его ногах и благодарно целовать ему руки, несущие в их дом достаток. Но Ден пока этому сдаться не готов.       — Не трогай. Я буду подавать тебе, а ты примеряй.       Мага заметно старается Дениса игнорировать — не смотрит на его тело сам, и Сигитову не дает смотреть на его: рукой, удерживающей запястье Дена над пакетом, перехватывает за подбородок и, грубовато отвернув от себя, приказывает:       — Разденься.       Ден этого Магиного действия не понимает и в глаза все равно смотрит — потому что не знает, что нельзя. Он вообще нихуя не знает, кроме того, что от такого Маги у него слабеют колени и очко.       Халилов издает раздраженный смешок.       — В пол смотри, — подсказывает он, предупреждающей пощечиной отворачивая Сигитова от себя уже во второй раз, и оставляет ладонь поверх его скулы — угрожает без единого слова.       «Нахуя мне смотреть в пол, если я хочу смотреть на тебя?» — хочет спросить Ден. Но решает все-таки отвести взгляд.       — Ебать ты вжился в образ, — отшучивается он, в секунду стаскивая штаны и отбрасывая подальше, чтобы их никто до завтра не нашел.       А сам думает: может, вот это настоящий Мага? Может, так и должно быть, чтобы у Дениса от одного тона его голоса в голове оставалось только желание упасть ему в ноги? Может, они с Мирой были пиздец как неправы, когда шутили про «подпорченного дагестанца»?       — Норм? — спрашивает Ден, чуть отодвигая одну ногу в сторону. — Я не стал брить до конца, но если надо, пойду добрею.       — Перестарался.       Мага смотрит вниз лишь мельком, и этого Денис тоже не понимает, но когда Халилов с каким-то сытым внутренним довольством произносит следующую фразу, до него наконец доходит.       — Ничего, сейчас мы спрячем это.       Мага достает из пакета коробку, ставит ее на стол и тянет за ленты. Снимает крышку. Как в слоу-мо Денис смотрит, как он мягко, с искренней нежностью и трепетом берет одну лежащую поверх перчатку.       В пакете все черное. Матовое. Денис видел здесь несколько женщин, одетых в такое, и отчего-то тот факт, что Мага решил упаковать его по всем канонам, вызывает в нем страх, пополам замешанный с любовью.       Вообще-то ему казалось, что они с Магой собирались просто весело поебаться в этих восточных тряпках, но если он хочет отъебать Дена как благочестивую мусульманку… ну, блядь, Ден всегда за эксперименты. Только стоило ему хотя бы кратко объяснить, как себя вести. Потому что прямо сейчас Ден наверняка нарушает еще какое-то правило, спрашивая:       — Нахуя ты вообще такой красивый, если смотреть нельзя…       И Магу это, кажется, смягчает. В лице он не меняется, удерживает выражение ядовитого безразличия, но Ден знает этот взгляд, чувствует кожей: влюбленный, теплый и ласковый.       — Ты сможешь смотреть потом, хорошо?       Мага обходит его неторопливо, становится позади, берет левую руку под локоть и, вытягивая ее вперед, начинает облачать в шелковую перчатку.       — Потом ты сможешь много чего. Потому что ты будешь покрытым, а покрытый — значит достойный.       Он прячет в черном шелке вторую Денисову кисть и, собрав ткань складками на запястье, раскатывает ее вверх, скрывая руку выше локтя. Денис выдыхает, поджимая живот, и прикрывает глаза, впитывая кожей нежные прикосновения шелка, Магиных ладоней и его дыхания.       — Тебе нравится? — тихо спрашивает Халилов.       Ден слышит в этой фразе гораздо больше вопросов: нравиться быть послушным? нравится быть моим? ты от меня ничего не скроешь.       И Дена мажет с этого просто пиздец как. Дену хочется… он не знает, блядь, чего конкретно, но чтобы Мага продолжал говорить с ним так, будто он одновременно самое ценное, что мог подарить ему Аллах — и просто мусор под ногами. Ден не знает, как у Маги это получается, но ему нравится, ему просто охуеть как нравится.       — Да, — тихо выдыхает он.       — Мне тоже нравится.       Денис слышит: прости меня за это, если сможешь.       Если бы Мага только знал, как горит у Сигитова в груди от желания принадлежать — не только сегодня, а всегда. Эта маленькая игра должна была стать чем-то вроде простого животного удовлетворения Денисова интереса, но, видимо, станет чем-то гораздо большим.       Потому что Сигитов чувствует, как его тело перестает принадлежать ему. Потому что теряет остатки своих желаний, потому что хочет только того, чего хочет Мага, а на нем пока всего лишь дурацкие перчатки.       Интересно, будет ли так же чувствовать себя его жена? Интересно, когда Мага женится, он бросит Дениса?       — Покрытым ты будешь любить меня больше? — тихо спрашивает Сигитов, хотя обычно они не говорят о любви.       Мага выпускает из своих рук его, спрятанные в невесомую ткань, и тянется к зияющему шелковой чернотой ящику Пандоры, чтоб вытянуть оттуда хиджаб. Он зачесывает кудри Дениса пальцами, хватает их на затылке у самых корней, дергает, заставляя запрокинуть голову, и накидывает сверху подхиджабник.       — Любить сильнее попросту некуда. Я бы не стал тебя покрывать, если бы сомневался в своих чувствах даже на йоту.       У Дена дрожат колени. На несколько секунд мир скрывается под непроглядно темным шелком, и он думает: оставь так, я не хочу ничего видеть, я хочу только чувствовать твои руки.       Но мир снова обретает краски, и Ден осознает, что его голову вокруг мягко обволакивает ткань, опадая шелком на плечи. Магины пальцы отпускают волосы, и Ден почти стонет от необходимости вернуть эту ласку обратно.       — А в моих чувствах не сомневаешься? — тихо спрашивает Сигитов.       Хотя и сам не знает, как можно в нем сомневаться. Ден собачка. Ден послушная девочка. Ден для Маги — все, чего он только захочет, и Халилов об этом знает. Но услышать это его словами, его голосом кажется сейчас очень-очень нужным.       — Как я могу?       Сигитов в воздухе слышит его улыбку: по-восточному сдержанную, мельком дрогнувшими уголками — прямо в покрытый загривок. Его руки расправляют спадающую на плечи ткань, стараясь не касаться обнаженной кожи ладонями, и Денис уже по ним скучает.       — Ты безумно красивый сейчас, — шепчет Мага на ухо. — Я хочу, чтобы при других ты ходил только так.       Они оба знают, что это не воплотить в реальность — и слава богу. Слава богу, что Мага не может быть собою каждый день. Что вместо намаза Мага выбрал паблики на имморталах, и что цивилизация его дрессирует.       Денис чувствует его поцелуй в шею — голодный, с нахрапом, прямо через спрятавший ее шелк. Мага вгрызается, возбужденно сопит и пачкает не столько слюной, сколько животной похотью, которую в нем чудом сдерживают лишь пара заговоренных тряпок.       В следующую секунду Мага отталкивает себя от Дениса, лезет в коробку и достает абайю.       — Надень. Только не делай это, как шлюха.       Денис берет в руки нежную струящуюся ткань, и даже пошутить ничего не может. Слова застревают в горле, будто бы дурацкая тряпка душит его, но вместе с тем приходит ощущение какой-то… правильности. Будто под этой тканью он как под броней, и если он покроется полностью, Мага уже никогда не посмеет его оставить.       Он осторожно расправляет платье и расстегивает на нем вереницу мелких пуговок, обшитых тканью. Как надеть это не как шлюха, Денис понятия не имеет, но старается быть максимально осторожным, когда собирает юбку в ладонях и головой проскальзывает в ворот.       Ткань опадает на тело прохладой и нежностью; у Дениса в голове мутнеет мгновенно, и он с трудом пытается застегнуть пуговицы неловкими в перчатках руками — а они как назло из пальцев выскальзывают и скачут в стороны.       — Помоги, пожалуйста, — бессильно просит Ден.       Мага кивает, подхватывая ткань складками, чтобы распределить ее и позволить свободному платью правильно заструиться вдоль тела. Он касается Дениса сквозь нее, отыскивает под шелковой бесформенностью изгибы и линии его плеч, талии, бедер — и выглядит глубоко потрясенным.       Сигитов любуется им, пока Мага не видит, занятый застегиванием пуговиц от нижней к верхней и затягиванием лент на вороте, который окончательно прячет Дениса ото всех... В том числе и от самого Маги.       Его руки замирают, продолжая держать кончики черных лент в пальцах, и Мага смотрит так, будто видит что-то правильное, красивое, строгое в своих формах и представлениях.       — Знаешь, — наконец выдыхает он, — я бы позвал тебя замуж, если бы мог.       Денис тает от этих слов. Обычно ему все эти слова любви до пизды, потому что он человек действия, и ему гораздо важнее, что Мага для него делает, чем то, что он говорит, но сейчас слова как будто бы что-то весят. Как будто бы Магины слова сейчас, в этой странной обстановке — дороже бриллиантов и ценнее нефти.       Мага вытягивает из коробки последний, завершающий покрытие элемент — полу-бурку, полу-никаб — плотную вуаль с льняной сеткой в месте прорезей для глаз, скрывает лицо Дениса последним элементом одежды, и Сигитов погружается в странный кокон. Мир становится намного уже, и он не может понять, как себя чувствует — как в тюрьме или под защитой.       Голову простреливает мысль: если бы Денис в таком виде вышел на улицу, никто не опознал бы в нем мужчину. И он тихо, как будто бы надеясь, что Мага его не услышит, произносит:       — Не хочешь меня… выгулять?       И Халилов почему-то соглашается на это безумие, не произнося ни слова, только уверенно кивая перед самым Денисовым лицом.       — Идем.       Мага берет его под локоть, отводит в прихожую и, преклонив колено, ослабляет шнуровку на кедах, которые подбирает с пыльного ковра.       — Смотри под ноги, не заговаривай со мной первым, а если я тебя о чем-то спрошу, просто кивай «да» или «нет».       Он заныривает под струящийся подол платья и берет стопу Дена в ладонь; подносит к губам, касается ими кончиков пальцев; целует, закрыв глаза, и дорожка из нежных тихих чмоков оставляет у Сигитова на сердце странный горящий след.       На улице жарко, но палящее солнце не касается Денисовой кожи. Ничто ее не касается — ни чужие взгляды, скользящие будто бы мимо него, ни собственные пальцы, обычно нервно ковыряющие лицо. В коконе из темного шелка спокойно и предельно ясно, что делать: идти за своим мужчиной по пятам, молчать и слушаться.       Слушаться Денис умеет, как никто. Если бы Мага надел на него ошейник и заставил быть дрессированным песиком, Ден бы ему это позволил. Если бы Мага заставил его носить хиджаб при посторонних всегда…       От того, как ткань скользит по телу на каждом шаге, Ден впадает в какое-то абсолютно медитативное состояние. В какой-то почти-транс. И хочется Маге об этом сказать, хочется дать понять, что его уносит, но говорить запретили, и он просто осторожно, почти незаметно касается кончиком скрытого перчаткой пальца Магиной руки.       Халилов каким-то чудом понимает его без слов, заводит в магазин, покупает воду и, отведя в сторону, заныривает под вуаль, чтоб приложить к сухим губам горлышко бутылки. Вторая его ладонь касается Денисовой щеки, чтоб удержать поверх лица ткань, и гладит сквозь нее кончиками дрожащих пальцев.       Ден глотает воду, как сок амброзии. Не смотрит Маге в глаза, потому что нельзя, подозревает, что трогать тоже нельзя — а как выразить благодарность по-другому — не знает. Поэтому просто мягко кивает, надеясь, что этого будет достаточно. И что это не публичное оскорбление чести его молодого мужа.       Ден смотрит на них в отражение витрины магазина, когда они проходят мимо, и ахает от того, как они смотрятся рядом: он, почти-женщина в этом наряде, и Мага, стройный, высокий, вытянувшийся гордо и смело. Будто безликий силуэт рядом с ним придает ему статуса, уважения других мужчин и какой-то собственной глубокой убежденности в правильности и природной естественности происходящего.       Ими любуются, ведь со стороны они выглядят, как молодая, но уже состоявшаяся и состоятельная пара, планирующая десяток детей, вторую жену, их первый хадж. Ден чувствует, что Маге это приятно почти физически: что люди вокруг не знают, как выглядит его пара, но восхищаются ее покорностью и покладистостью, ее иманом, который Денис так достоверно играет.       Дену страшно, что Мага вспомнит, кто он на самом деле, и уйдет от него. Бросит. Оставит. Но Мага забирает в свою ладонь его пальцы, спрятанные ото всех под невесомым слоем шелка, и гладит их, интимно сцепляя со своими в замок.       — Я бы отвел тебя в мечеть.       И Дена до усрачки радует это «бы», потому что ему не хочется умирать молодым.       — Хочешь помолиться со мной в номере? Я прочитаю тебе намаз.       Денис понятия не имеет, как молятся в исламе. Он вообще ни разу не слышал, чтобы Мага молился, а сам он нехристь ебаная, без креста и без Христа, — Мага называет таких кяфир, — но сейчас это все неважно абсолютно, потому что ткань творит с ними обоими вещи, которые Ден никогда бы не смог в себе заподозрить.       Ден в этом шелковом коконе выходит на совершенно новый уровень откровенности, доверия и подчинения. Впервые Ден готов доверить Маге все, что угодно — даже свою никчемную жизнь.       — Хочу, — тихо выдыхает он. — Но я не знаю, как, — еще тише, так, чтобы точно никто не услышал, никто не узнал, что Ден ебаная пародия на приличную жену.       — Тебе и не нужно знать. Просто будь.       «Рядом со мной, — мысленно заканчивает за него Ден. — Всегда, что бы я ни сделал, что бы ни сказал, пожалуйста, принимай меня до последнего».       Мага улыбается ему, но вымученно и больно, смотря в глаза сквозь черную канву поверх них. Люди вокруг не слушают их: не смеют, потому что боятся Маги, упаковавшего свою благоверную слишком строго даже по меркам саудитов.       — Пойдем обратно, — говорит он и звучит так, словно приказывает; поправляет на лице Дена ткань и отводит взгляд.       В номере Мага ставит его на колени, сам становится перед ним и, беря в свои руки покрытые ладони, говорит:       — Я хочу помолиться за нас так, будто сегодня мы заключили никах.       Ден только по контексту понимает, что никах — это брак. Боже. Может, если бы Ден был девочкой, Мага и правда взял бы его в жены, привез в Дагестан, представил семье, и Ден бы даже принял ради него ислам.       Ден смотрит на Магины губы, которые двигаются медленно и медитативно, и думает: пожалуйста, хватит, раздень меня и выеби, или не раздевай, облапай прямо через ткань, оголи кусочек моей кожи и отъеби за то, что не прикрыл аурат.       Но Ден молчит, потому что Ден послушная сучка. Потому что Ден хорошая покладистая жена.       Мага тоже замолкает, наклоняется и, коснувшись лбом пола прямо у колен Дена, отпускает его руки.       — Иди ко мне, — шепчет ему, когда выпрямляется, и откидывает наверх ткань, под которой от него спрятаны губы Сигитова.       Теперь их можно поцеловать. Можно сунуть в их узость член, — и Денис это знает только потому, что он слишком любопытный.       Мага облизывает уголок его рта, берет Дена за подбородок и, наклонив его голову к плечу, жадно, с языком засасывает. Если бы Сигитов был целкой, после такого он бы дал Маге все, что он захочет, и Ден (не)играет свою роль, подставляя губы для поцелуя со всей покорностью и покладистостью.       Ему жарко под своим облачением и Магиным взглядом.       Ему так сильно хочется, что член смазкой изнутри пачкает нежную ткань.       Ему так нужно, чтобы Мага потрогал везде — но он не смеет просить, только подается навстречу любимым рукам, предлагая себя.       Денис тихо вымученно стонет, лишенный возможности решать; сегодня Мага выбирает, что они будут делать, в какой позе Ден будет выебан и кончит ли он в итоге. Ноги сами разъезжаются в стороны, но юбка сковывает колени, не дав им разойтись слишком широко: еще один слой защиты, еще один гарант его верности.       Мага расстегивает ширинку на своих брюках, не переставая душить Дена поцелуем; вытаскивает сквозь ее прорезь член и дрочит себя ему на колени, а второй рукой лезет под слои ткани, касается напряженных бедер, шлепает по нежной коже с внутренней стороны, гладит и мнет, пачкает следами цепких пальцев.       Член игнорирует — наверняка намеренно, потому что Сигитов сегодня — девочка, а его задница — это девственная вагина, плеву в которой он берег для благоверного. Мага касается места между анусом и яйцами, разглаживает морщинки по краям сжатой дырочки, трет подушечкой пальца и просит шепотом:       — Покажи мне себя. Хочу посмотреть, что я взял в жены.       Дениса жжет изнутри собственной похотью. Он не знает, должна ли так себя чувствовать новоиспеченная жена, но он — чувствует и буквально умереть хочет от того, как сильно ему нужен Мага внутри.       Он разрывает поцелуй, и вуаль падает вниз; опираясь на колени, Ден разворачивается, ложится грудью на пол, а длинную юбку гармошкой собирает на спине. Выгибается, чтобы Маге лучше было видно. Радуется, что его лица Халилову не разглядеть.       Ден не готовился к этому сексу намеренно, чтобы быть узким, как целка, и так же дергаться от боли, когда Мага ему засадит. Они не договаривались, но сейчас, кажется, оба понимают: не будет никакой растяжки, Мага трахнет его как есть, Мага его порвет, чтобы Ден закровил ему на член как девочка в свой первый секс.       На душе так грязно, так копотно и нефтяно черно, что, видимо, гореть в Аду Сигитову все равно придется. Но разве сделать мужу хорошо сегодня и всегда — не главная цель его жизни?       Мага помогает расслабиться касаниями и напоминанием, насколько Денис желанен; раскрывает перед собой чуть шире, засматривается на дырку, вокруг которой Ден оставил немного светлых мягких волос.       Мага наклоняется и, совершенно не брезгуя, вонзается в него сразу на всю длину языка; держит за ягодицу, чтобы не дергался, и Ден задушенно стонет, смущаясь, как положено девственнице. Магин язык сегодня не ласкает, как это бывает обычно, а буквально ощупывает внутри, проверяет свое, вынимает из него душу одним только движением.       Денис пыхтит и переступает на месте коленками, едва слышно скулит, радуясь, что лишние звуки скрадывает никаб. В нем сегодня тесно так, что движения языка ощущаются распирающими, и он не представляет, как вообще сможет принять Магин член, не сдохнув от боли на месте. Но даже если сдохнет — неважно, главное, что в него кончат, он получит семя своего мужа. Сегодня Денис — его женщина, его собственность, предсказуемая и верная, замечательная, вся без остатка для него.       Мага настойчиво разъебывает языком его непослушную дырку, берет ее силой, обхватывает губами, сосет, прилизывает вокруг волоски; сплевывает обильно, так, что слюна течет у Дениса по яйцам, и встает позади так, чтобы головкой мазнуть между ягодиц.       — Я люблю тебя. Даже не сомневайся.       Его рука заныривает под складки абайи, чтобы надавить на поясницу, и Денис выгибается кошечкой, пытаясь расслабиться. Он знает, что будет больно. Он знает, но так сильно этого хочет.       Головка Магиного члена растирает по его дырке слюну, и этого мало, просто до ужаса недостаточно, но Ден должен быть хорошей женой, Ден должен течь при одной только мысли о своем муже. Он и течет. Жаль, что эта смазка впустую капает на пол.       Мага чуть давит головкой, и послушное тело пропускает ее внутрь. Сухо. Похуй на зад — лишь бы Мага уздечку не порвал… Сигитов выдыхает первый болезненный стон, и Мага толкается сильнее.       Тело взрывается болью — резкой, сильной, и Денис дергается, на одной силе воли удерживая свои бедра на месте. Боль растекается по всему тазу — невыносимая, острая, и Ден глубоко дышит, чувствуя, как с глаз начинают течь слезы.       Хорошо, что Мага не видит этого — он видит лишь покрытые перчатками Денисовы пальцы, пытающиеся ухватиться за гладкий пол, лишь его хаотично сжимающуюся дырку, которую Сигитов просто не может сейчас контролировать.       Денис сопротивляется собственному телу, отдавая этому последние силы, и в итоге обмякает, позволяя насадить его до шлепка яйцами о задницу. Он чувствует, как лопается нежная кожа, как рвется его поджавшаяся дырка, и ему хочется только одного: знать, есть ли там кровь.       Мага сверху рычит совсем по-звериному; и Ден знает, как сильно ему хочется взять больше, разорвать в клочья, обглодать и поглотить целиком; это нездоровое желание в нем породила религия, которая объяснила, что со своим только так и нужно. Что свое — это принадлежащее тебе и твоим прихотям. Что достаточно лишь помолиться, совершив непостижимое, и Аллах тебя простит.       Ден это знает, и не понимает, как к этому относиться. И стоит ли думать об этом сейчас, когда Халилову так хорошо. Он доносит это до своей суки каждым глубоким движением в порваном анусе, и Денис молча плачет, уже не различая движений внутри.       Ему просто невыносимо больно, а все остальные чувства заглушаются до едва слышного шепота на краю сознания — кроме одного, которое громко и звонко кричит Маге сквозь Денисову черепушку: я твой, делай со мной, что хочешь, я принадлежу только тебе.       Наверное, прежде чем делать что-то такое, стоило купить обезбол и что-то кровоостанавливающее, потому что в этой стране с такими повреждениями в больницу нельзя. Денис надеется просто не истечь кровью через жопу, потому что это была бы самая тупая смерть из всех, на какие он способен.       Член опадает, не пережив болевого удара, но Ден этому даже рад. Он не обрезан, он грязный, он похотливый, а Мага сделает так, чтобы Ден стал чистым и послушным.       Халилова надолго не хватает — и это хорошо; он трется пахом о жопу Дениса, шлепает по ягодицам, садится сверху, зажимая его бедра своими, и шепчет почти ласково:       — Я благодарен Всевышнему за то, что первым пробую тебя, что могу законно наслаждаться тобой и твоим телом.       Его руки, дрожащие перед оргазмом, едва слушаются, но все-таки стягивают с Дена никаб; ладони касаются щек, вытирают с них слезы, поглаживают успокаивающе.       — Спасибо за то, что подарил мне свою невинность, — зубами Мага сдирает с него хиджаб и зарывается носом во взмокшие кудри. — Я люблю тебя больше жизни.       Ден вымученно улыбается и пытается заглянуть Маге в глаза. Не получается — и, наверное, к лучшему, потому что игра еще не окончена. Нет, пока по Денисовой коже струится шелковое платье.       Но есть кое-что, что Дену нужно сказать Маге прямо сейчас, даже если это очередное нарушение правил. Потому что этот секрет Ден хранил целый год — постыдный, как ему казалось, нелепый, неловкий и не заслуживающий того, чтобы о нем говорили вслух. Но сейчас, кажется, самое время. И Маге от этого, кажется, только слаще будет вспоминать об этом дне.       — Мага, — сквозь слезы шепчет Сигитов. — Ты правда был у меня первым… И единственным.       Кажется, что Мага кончает именно от этих слов. Он упирается руками в пол, едва держится, чтобы не рухнуть на Дена всем весом, и выходит медленно, вытаскивая себя сантиметр за сантиметром.       Мага падает на бок рядом, обнимает Дена дрожащими руками и лепит по всему лицу поцелуи.       — Мне жаль, что ты у меня не первый. Но единственный и на всю жизнь — это я тебе обещаю.       Ден тяжело дышит и тычется носом в Магу — куда придется. Боль утихает, едва его перестает натягивать член, и жить становится легче. От Магиных слов на душе тепло до тянущей нежности под ребрами, и Ден ворочается, сминая под собой шелк, чтобы в Маге целиком раствориться.       — Спасибо, — выдыхает он. И, с трудом собирая слова в осознанное предложение, признается: — Это не то, чего я ожидал, но даже лучше.       Теперь я окончательно твой.       Теперь ты знаешь об этом.       Теперь мы оба знаем.       Мага убирает член в штаны, застегивается, поднимает Дена на руки и несет в постель; раздевает на скомканных еще с утра простынях и, укрыв одеялом, кивает в сторону абайи, зияющей на белом хлопке шелковой черной дырой.       — Мы это здесь оставим или заберем?       Денис улыбается, зарываясь в одеяло. Ему бы жопу помыть, чтобы не уделать тут все смазкой, и кровью, и чем еще похуже, но так лень… он согласен идти в душ только если туда его Мага тоже отнесет.       — Давай заберем, — почти беззвучно просит он.       Потому что это одеяние шибает по нервам острым чувством принадлежности сильнее, чем шибанул бы любой ошейник. Это одеяние будет напоминать им обоим, кто они такие и где их место.       — Может, я потом еще надену… Хочешь?       Мага прикрывает глаза и улыбается — и для Дениса ответ очевиден.       Он напрашивается на ручки и в душ, где Мага бережно помогает смыть пот и прочие жидкости, а потом приносит в спальню аптечку, которую, как сын тревожных родителей-медиков, таскает в чемодане на каждый турик. Мази, антисептики, противовоспалительные и даже глюкокортикоиды.       — Арабская ночь перетекла в медфетиш-сессию, — лениво и сонно бормочет Ден, которого Мага переворачивает на живот и заставляет раздвинуть руками ягодицы; льет в дырку Мирамистин, смазывает противовоспалительной мазью и лезет к стопам, чтобы расцеловать их в благодарность за ебейший опыт.       — Тебе сегодня и завтра желательно… ну… не срать.       — Да я в курсе, что моя жопа этого не переживет, — хрипло отзывается Сигитов, морщась от щекотки. — Я хорошо помылся и собираюсь не жрать пару дней.       К Дену возвращается его Мага: понятный, тревожный, смешливый и тактильный. Без железного лома, застрявшего в пищеводе, он выглядит обычным человеком, которого Ден полюбил всем сердцем, но теперь он знает, что так же сильно любит и другие, темные грани его личности.       — Хотя я голодный пиздец, — бормочет он в подушку.       Сейчас Мага закажет в номер еды, хотя к тому моменту, как ее принесут, Денис уже наверняка будет смотреть десятый сон; приберется в номере, соберет их вещи, упакует оба чемодана. И разбудит Дена за час до выезда в аэропорт, потому что еще полчаса они будут просто бесцельно тискаться, пока не прозвенит третий, последний, безоговорочный будильник.       В самолете Ден натянет на глаза черную шелковую маску и так и не сможет уснуть, поглаживая кончиком большого пальца ее нежный край. А Мага будет смотреть на него, едва дыша, и обещать себе, что в их Белградской квартире он снова заставит Дена плакать и кричать, но уже от удовольствия.       Потому что темный шелк на светлых кудрях подчинил и его.