Когда дедлайны горят

Жан уже четвёртый год учился в этой академии и уже четвёртый год опаздывал на просмотр. Было нелепо утверждать и биться кулаками в грудь, доказывая, что на этот раз он точно придёт вовремя (со всеми законченными работами!). Благо в мастерской разрешали оставаться до ночи. Ну как до ночи, до утра; ночь-таки использовалась для максимально ускоренного завершения работ. Пришлось изрядно так потратиться на акрил, потому что масляные краски не позволяли за раз сделать всё. Зато в художественном магазине наконец-то активировалась скидка постоянного покупателя (спустя три года). Во всём были свои плюсы. Папка с кучей планшетов и холстов грозилась разойтись по швам, поэтому было решено укрепить её малярным скотчем. Не лучшее решение, однако выбирать не приходилось. Глаза слипались, голова гудела — у людей за двадцать часто бывают проблемы с давлением, — плечи болели по одному: зависело оттого, на каком из них носилась папка. Иногда Жану казалось, что мышцы на одной из его рук больше, чем на другой, а правое плечо опущено ниже. По крайней мере, Жан надеялся, что ему только казалось. Но, несмотря на все эти аспекты со здоровьем, подъёмы в пять утра, бессонные ночи и экстрим от опозданий на первые пары, Жан ловил кайф от учёбы. Он привык романтизировать свою жизнь и то, что он с ней делал, неслабо сокращая её длительность, например, напиваясь текилой до беспамятства в один из немногих свободных дней, куря сомнительные самокрутки с сомнительными людьми и попивая белый (диетический) Монстр на каждом перерыве. В общем, целый стереотипный набор студента художественного факультета. Просмотр уже начался, а Жан только пересаживался на другой поезд в метро. Пока Жан своими двухметровыми шагами летел к вагону и расталкивал своей папкой формата А1 по пути случайных прохожих-работяг, его одногруппники готовились к поочерёдному расстрелу, молча и по одному осознавая весь ужас происходящего. Они хотя бы нашли силы и время прийти за день до просмотра и обустроить свои уголки, чтобы потом в панике не кидаться фанерой в присутствующих. А Жан… ну, это Жан. Жан, тревожно глядя на часы, вылезал из вагона под недовольное ворчание других пассажиров и бежал к эскалатору. Вылетев на улицу, он остановился, чтобы немного отдышаться и подумать, стоит ли ему торопиться вообще или всё безвозвратно потеряно. Однако, словно дар свыше, ему пришло сообщение от Саши с весьма занятным содержанием: «Не торопись особо, Тирион и Тайвин Ланнистеры перенесли массовую бойню на час, у них какая-то внеплановая планёрка возникла». Весьма обрадованный и успокоенный этим известием Жан направился в сторону кофейни, чтобы хоть как-то украсить это утро. Всецело веря, что капучино объёма ноль шесть хоть немного спасёт его от предстоящей гибели, Жан делает свой заказ и отходит в сторону, чтобы отписаться Саше: «Я только что убил несколько человек в метро, чтобы узнать, что они перенесли это «событие века» на целый час?! Это пиздец, Саша». Убрав телефон, Жан подошёл к стойке за своим напитком. До сих пор не проснувшаяся бариста сочувственно посмотрела на злосчастную папку, висящую у Жана на плече. Улыбнувшись изо всех сил, она протянула Жану его кофе и маленькую открытку с нелепо нарисованным котом. — А это вам комплимент от меня для хорошего настроения. Удачи на просмотре! Жан взял открытку в руки и легонько улыбнулся. Такая мелочь действительно сгладила углы с самого начала не задавшегося утра. — Спасибо, — поблагодарил Жан и потянулся в свою сумку, чтобы достать оттуда плитку шоколада, впопыхах закинутую туда перед выходом из дома. — А это вам! Тоже для хорошего настроения. Посмотрев на засиявшую бариста, Жан забрал свой кофе и вылетел на улицу, зацепившись ремешком папки за дверную ручку. Выругавшись, Жан продолжил свой забег до университета, местами замедляясь, чтобы отпить кофе из стакана. Мороз минус двадцать пять нещадно бил по рукам и лицу и заставлял сопли в носу замерзать. Отросшие волосы Жана покрывались инеем, глаза грозились заледенеть, а руки — разбиться на кусочки. Перчатки он не любил, потому что их «ну там надо достать, надеть, потом снять, убрать, а еще телефоном в них пользоваться неудобно». С набережной гнал ветер, делая утреннюю пробежку с грузом ещё более романтичной. Накручивая серпантины вокруг других прохожих, с закоченевшими руками, айсбергами в носу и на волосах, Жан-таки добрался до академии. Последние его усилия были потрачены на то, чтобы открыть тяжеленную дверь и, чуть ли не кинув в вахтёршу студенческим, продолжить бежать на место назначения, предварительно зацепившись папкой за турникет. Однако, в конце концов добравшись до своего места, он подумал, что вселенная всё же на его стороне, когда выяснилось, что морально унизить ещё никого не успели. Саша и Конни стояли на своих местах и разговаривали друг с другом, когда Жан подошёл к ним. Увидев его, ребята посмотрели на него максимально красноречивым взглядом, давая оценку его опозданию. — Где ты шлялся? — Конни весьма прозаично выгнул бровь и сложил руки на груди. — Мы тебя ждём с половины восьмого здесь, а ты заявился спустя час. Если бухаешь ночами, то будь добр ходя бы будильник ставить или типа того, — подхватила Саша, активно жестикулируя. — Ты посмотри на него: опоздал, но зато с кофе! — Саша с той толикой наглости, которая присуща только ей, подошла к Жану и забрала у него стакан, чтобы отпить. Жан, уже привыкший к такому, никак не отреагировал, лишь грустно взглянул на бывший его напиток. До начала просмотра оставалось полчаса. Благодаря Бога и его благосклонность, Жан начал расставлять свои работы по местам. Когда из папки осталось достать последний холст, замотанный в полиэтиленовую плёнку, Жан замешкался. Стоило ли вообще выставлять эту работу или можно было просто придумать какую-нибудь жалкую отговорку, мол, «собака съела композицию; не отчисляйте, пожалуйста». Ну, его бы и так не отчислили, уж слишком он ценный кадр, тем более четвёртый курс. Разве что попросят на резервный просмотр прийти или принести в другой день. Из мыслей о том, стоит ли позориться этой композицией, Жана достала Саша. — Ну-с, чё медлишь? Карлик сейчас придёт смотреть, — Саша повисла на плече Жана и пялилась на холст, который всё ещё был в папке. — Это композиция, которую нам ещё в сентябре дали. Я её заканчивал ночью, и мне кажется, что хуёво закончил, — Жан всё ещё мялся, однако достал работу из папки. Да, его действительно стоит отчислить за это. Тема «Любовь», холст, масло. Вид с обратной стороны окна: обнажённая женщина облокачивается на стекло, придерживаясь руками, голова её повёрнута вбок, помада на губах смазана, а её след оставлен на стекле, позади женщины никого не видно, только штора слегка прикрывает грудь. Вот оно — произведение четвертого курса, порнуха в чистом виде! Несмотря на бесчисленное количество обнаженок, которое рисовали студенты, это было выше всех правил. Браво! Не отчислят, но пальчиком пригрозят и скажут больше такое не рисовать. И вообще, в академию на просмотры так-то люди с детьми ходят. — Пиздец, чё за дурь ты курил, когда придумывал это? — Саша слезла с плеча Жана и обреченно принялась рассматривать написанный им шедевр. — Жан, я всё понимаю, но это чё? Заметивший какой-то кипиш Конни прилетел и, разинув рот, стал активно качать головой и изучать полотно. — Пиздец, — подытожил речь Саши Конни. Его-то пляжная романтика и близко не стоит. — А чё за девушка? — А тебя ебать это не должно, — кратко и информативно ответил Жан и с весьма обиженным видом стал убирать работу обратно в папку. — Э, а ты чё, показывать не будешь? — Саша, словно рефлекторно, схватилась за работу, останавливая Жана. — Ну еще! Репутацию портить не охота: подумают, что я извращенец и запомнят до самого диплома. — Тебе же всегда было похуй, — Конни прав, определённо прав, но Жан не в том положении, чтобы так рисковать. Работа хороша, пусть и сделана за ночь на коленке, однако кипящее в груди смущение только нарастало. — Но и я раньше такое не рисовал, — Жан хотел, было, продолжить, но его прервало появление преподавателей в коридоре. Медлить было нельзя, он и так опоздал, поэтому, глубоко вдохнув, Жан молниеносно размотал работу от плёнки и повесил её на оставшиеся гвоздики. Супер, ещё и место видное оставил, и чем только думал? Комиссия выглядела властно, внушительно и свирепо. Все в чёрных классических костюмах и с планшетами для документов. В этот раз действительно постарались. Наверное, даже дресс-код обговорили. Вот людям делать нехер, как в такую рань прилично выглядеть. Хотя Жан и сам особо не был похож на не спавшего всю ночь студента: бежевые брюки, рубашка без единой складки, а волосы у него всегда идеально ложились. Ну, может быть, мешки под глазами его выдавали, но это было у всех присутствующих. Буквально у всех. Можно часами расписывать, как хреново живётся студентам художественных вузов. Это ещё не было сказано про сонные параличи после стабильной недели, за которую вышло в сумме пятнадцать часов сна. Жан бросил свой взгляд на Ханджи Зое, которая, на удивление всех студентов, причесалась и погладила одежду, даже стрелки на брюках сделала, и, может быть, даже не пахла потом. Хотя, вероятнее всего, приодеться было инициативой Леви. Он-то всегда на работу приходил в идеально гладкой одежде, с идеальной укладкой и опрысканный каким-то дорогущим идеальным одеколоном. Позже всех в коридоре появился Эрвин. Он был с блестяще зализанной шевелюрой, которая отражала свет и в целом напоминала диско-шар, в таких же сияющих туфлях и с лицом, будто бы он идёт биться за место президента Америки. Ребята нарасхват — не комиссия сборища хипстеров и алкоголиков в депрессии, а пародия на команду свах из «Давай поженимся». Думалось Жану, что этот цирк неспроста. Обычный среднестатистический обход, который проводился ну не очень-то редко (целых два раза в год!), превратили в шоу танцев с бубнами. Вообще-то, в роли шамана с бубном Жан представлял себя после прошедшей ночи. Пытался вызвать дождь с метелью и гололёдицей, чтобы объявили чрезвычайное положение и отменили работу-учёбу-итд. Но чуда не случилось и вот — он, его друзья, шайка хипстеров и алкоголиков в депрессии стоят в коридоре академии и ждут, когда на них всех обрушится манна небесная или что-то в этом роде. Ради такого они все готовы танцевать шаманские танцы, только, вместо бубнов, у них натянутые холсты. Медленно, но верно комиссия передвигалась по коридору, параллельно совещаясь и озвучивая оценки. Все уже давно забили на суровость происходящего и вполголоса общались. Жан же в такие моменты терпеть не мог разговаривать. Ему нужно было собраться с мыслями, прокрутить в голове прошедшие дни, обдумать, куда он пойдёт после просмотра. В конце концов вспомнить, чем он занимался ночью. А потом, когда его морально унизят и сломают ему самооценку, пойти курить на набережную, потом зайти в кофейню, взять приторный раф и поехать домой досыпать. Конни и Саша трендели под ухом, создавая фоновый шум для мыслей Жана, пока то, как они резко замолкли, не вытянуло его из себя. Саша резко вытянулась в тростинку и, широко улыбнувшись, стала слушать. — Так-так… ага, да, вот это хорошо, мне нравится, — Ханджи рассматривала работы, записывая что-то на своём планшете. Эрвин и Леви задавали вопросы по поводу создания работ, а Жан с каждым их вопросом умирал внутри: они его спросят то же самое. То же, блять, самое. Ему срочно нужен кислород, приторный раф и поспать. Потом, может быть, он ответит на всё. Может быть. Уже шла очередь Конни, а счастливая Саша, получившая свои гордые и всецело заслуженные тройки, маячила вокруг Жана. — Ну ты чё такой грустный? Всё норм будет, всегда было, — да, конечно, всегда было. У Жана всегда всё норм было. А ещё у него, в отличие от большинства, были пятёрки. А за «это» ему всучат только харчок в лицо. И вот — настал этот момент. Дыхание замерло, грудь болит, воздуха не хватает. И кажется — всё, пиздец!.. — Интересная композиция, — с весьма задумчивым видом сказал себе в руку Эрвин. Сейчас диско-шар у него на голове казался Жану нимбом. Ну точно святой, прямо… — Расскажите, пожалуйста, историю создания данной работы, — ну точно пиздец. Не то чтобы Жан был стеснительным, нет, но это выходило за все рамки дозволенного. Особенно когда ты художник, особенно ты когда хипстер или алкоголик в депрессии, особенно когда вы со со своим парнем сначала курите косяк, а потом мокро целуетесь. И Жан не стесняется, вовсе нет, просто его уж очень хорошенький молодой человек, его тихий Армин, в какую-то долю секунды перебирается на его бёдра и проскальзывает языком в чужой рот. Жан кладёт свои руки на арминову талию, а после — скользит ему под футболку, оглаживая худой живот. Жан ещё ничего не сделал, а Армину уже снесло крышу. Он мычит что-то ему в рот, стонет высоким голоском и гладит его шею, перебираясь на загривок и притягивая ближе, хотя кажется, что ближе некуда. Они целуются, как в последний раз, останавливаться не хочет ни один из них. Они ведут быстро, боясь, что сейчас что-то произойдёт, что-то заставит их отстраниться друг от друга и простонать куда-то в воздух. Жан пробуждает свой рассудок, открывает глаза и отодвигает от себя Армина. — У меня работа не закончена, — он констатирует факт. Да, не закончена, не то время, чтобы курить и трахаться, нужно работать. Тем более он к своему технарю и пришёл, чтобы тот его мотивировал на рисование, а в итоге что? Лижутся и ведут непристойный образ жизни, просто во. — Мы можем вместе её закончить, — Армин улыбается во все тридцать два, приподнимается на чужих бёдрах, тянет голову, придерживая руками челюсть, к себе, чмокает Жана в нос и спускается с дивана, зовя за собой. Жан, не понимая, идёт за ним. Пьяный мозг ничего не осознаёт, просто следует за тем, чего хочется. А хочется Армина. Целиком. Они оказываются в спальне Жана, становятся возле мольберта и продолжают целоваться. Всё лицо уже в слюнях, руки липкие, а желание грязное. Армин отстраняется, берёт в одну руку руку Жана, а другой начинает копаться в коробке с темперой в поисках колеров. Найдя нужный цвет, он стягивает с себя футболку и трусы. — Ты что задумал? — Жан с интересом смотрит на действия Армина, который уже берёт в руки флакончик с льняным маслом для разбавления масляных красок и размазывает его между ног. Жан смотрит на это, медленно осознавая, к чему это всё ведёт. — Что стоишь? Раздевайся, — Армин, абсолютно голый, следит за Жаном. Выжидает. Жан быстро скидывает с себя одежду и подходит к Армину, который, очаровательно улыбнувшись, открывает баночку с колером и запускает в него руку. Работа стоит на мольберте. Просто окно, на подоконнике которого планировалась девушка, дышащая на стекло и рисующая на него сердечко. Жан всё ещё не понимает, что собрался делать Армин, но пьяный мозг попросту не позволяет воспротивиться этому. А Армин уже мажет темперой по своей груди и животу, выпячивая задницу к Жану и облокачиваясь всем телом на холст. Жан быстро реагирует, припадает к чужой спине и ведёт языком к пояснице, рукой проводя сквозь волосы Армина. Следы остаются на холсте, формируя узнаваемый силуэт фигуры. Жан поднимается, кладёт свои руки на талию Армина, а членом тычет ему между ног. Армин сжимает бёдра, громко стонет, а руки поднимает и перекладывает назад, на шею Жана. Жан же лижет шею, оставляет засосы и мысленно молится, чтобы они не сломали мольберт, холст и вообще. Он двигается между бёдер Армина и стонет ему ухо, от накатывающих ощущений хочется рыдать. Картина будет бомба, взорвёт всё. И всё взрывается от волны оргазма. Жан кончает, хватает Армина за член и доводит его. Тот скулит, закатывает глаза и блаженно улыбается. Жан отлипает от Армина, медленно скатываясь на колени от бессилия, Армин падает рядом и кладёт свою голову на плечо Жана. Они сидят так минут десять. Армин встаёт с трудом, все силы исчерпаны. Он всё ещё пьян, всё ещё хочет глупо улыбаться и целоваться, но… Да, картина. Надо закончить. — Тебе нужно дорисовать это… — Армин умиротворенно рассматривает следы своего тела на холсте. Совсем не закончена. — Я пойду спать, а ты работай. Хитро, ловко и совершенно подло. Армин увиливает в душ, а Жан закатывает глаза, кое-как поднимается и идёт на кухню, чтобы помыть руки, выпить воды и сделать кофе с двумя шотами эспрессо. Ночка обещает быть весёлой. Он, блядский холст и тревожные мысли. А Армин в зале на диване будет спать. — Ну как вам сказать… Ночка была весёлой.