Место не для оркестра

Вы бы знали, как трудно пробиться на репетиции к Прокофьеву! — Мальчик, вы куда? У театра нет спектаклей в это время, — процесс тормозила женщина охраняющая билеты и, соответственно, вход. Шостакович достал своё рабочее удостоверение и представился. Женщина как могла отговаривала его от затеи искать зал и того самого композитора. — Этот, знаешь, сожрёт вместе с потрошками, если смеешь нарушать рабочую обстановку! У нас, когда оркестр расходится, даже уборщица боится заходить, пока мужик этот невоспитанный не уйдёт! Ух, высокого мнения о себе! А ты хорошенький такой, — женщина закончила монолог, погладила лацкан Митиного пиджака и улыбнулась ему. Шостакович смутился, это действо напомнило ему случай у Мейерхольдов. Такого типа женщин он боялся, поэтому смущённо кивнул и быстрым шагом двинулся в сторону зала — искать защиты у «большого и грубого». Оркестр ритмично и шумно передавал объёмную, пластичную мелодию, в которой ясно различался почерк Прокофьева. Шостакович направился туда, откуда можно было попасть на сцену, чтобы послушать, и, конечно же, посмотреть на Сергея свысока. Саркастические нотки души Шостаковича возрадовались и идея подшутить над Серёжей, когда оркестр разойдётся закрепилась. Митя представил, как сидит на краю сцены, как просит Прокофьева, чтобы то снял его, и тот переместит его в оркестровую яму. Вот длинные ручища тянутся поближе к Шостаковичу, придерживают его за пояс, а Митины ладони в это время упираются в плечи Прокофьева… Как он хочет увидеть удивлённо-возмущённое лицо Серёжи! Сейчас же Шостакович шествует на краешек сцены, чтобы присесть и вслушивается. Затем он обращает внимание на Сергея, который совсем не замечает его, увлечённый за дирижёрским пультом. Хотя дирижирует он лицом к сцене. Оркестр слушается его бесприкословно, внемлет ему, его красивым рукам, которые изящно управляются с палочкой и радуют воздух выверенными движениями. Как бы Митя не хотел в своё время, но дирижировать самому ему не понравилось. Пианист — да, композитор — да. Он снова взглянул на Сергея: рубашка и жилет сидели точно по фигуре композитора и придавали ему шикарный вид, а очки, немного закруглённые, смягчали его вытянутое лицо и от того он выглядел симпатичнее, чем он есть. Шостакович залюбовался, пропуская мимо ушей происходящее в оркестровой яме. Он расслабился и мог клюнуть носом вниз, но звуки трубы пробудили его от транса и композитор снова переключился на слушание. Ближе к концу репетиции всё ещё было заметно, как Прокофьев воодушевлён. Как горячо он благодарит оркестр за репетицию, как лояльно указывает на некорые недочёты музыкантам и как распускает их по домам. Шостакович немедленно дал знать о себе: — Что-то, Сергей Сергеич, вы нарушаете скрепы. Здесь такое говорят, вы, злыдень! — Кто же такое говорит? — поинтересовался Прокофьев, приближаясь к Мите. Затем он протянул большую ладонь собеседнику и мужчины поздоровались. Митя опасливо оглянулся по сторонам и склонился к Сергею, чтобы чмокнуть его к губы. — Снимешь меня, я скажу тебе кое-что, — перебил начавшего было возмущаться Сергея Сергеевича. Прокофьев, как и думал Шостакович, без лишних вопросов обхватил Митину талию мощными ручищами и тот только пискнуть успел от лёгкого страха, но оказался внизу. — Я только что смотрел на тебя свысока, почти как ты сам, — Шостаковичу нужно было опасаться близости Сергея, но он благополучно забыл отойти. — Ты знаешь кто? Козявка! — вспыхнул Прокофьев, полушутливо браня собеседника. Митя потянулся к пуговицам прекрасного жилета, говоря с Прокофьевым таким тоном, будто он решил искусить его: — Серёжа, прекрати. Я тут узнал, что никто не заходит сюда, пока ты не уйдёшь, и, да… Я приготовился дома. — Это правда. Я их натренировал. Но, Митя, я бы хотел услышать, как тебе моя работа? — Сергей перехватил Митины ладони и провёл по ним подушечками больших пальцев. — Великолепно, Серёжа! Великолепно всё, да так, что я чуть не свалился от счастья! И ты такой прекрасный сегодня, стильный, какой-то светящийся весь. Я хочу разочек здесь, пожалуйста, м? Прокофьев сверился с часами. Потом строго посмотрел на Шостаковича и кивнул. Затем добавил: — Выбери место. Шостакович оглядел оркестровую яму: здесь остались ударные, арфа, стулья, дирижёрский пульт, нотные станы и в углу сиротливо спрятался рояль. Митя захлопнул крышку инструмента, а затем присел на его краешек. — Мы будем быстрыми и тихими, — велел Прокофьев строго. Конечно, он боялся возможных проблем, но и хотел поддержать Митину хотелку. От того, что зажёгся сам. Шостакович нисколько не смутился, притянул любимого за галстук ближе и заткнул душного Прокофьева требовательным поцелуем. Сергей тоже времени зря не терял, расположив ручища на заднице Мити и ощупывал её, оглаживал, притягивая партнёра ближе к себе. — Я так соскользну, — ойкнул Шостакович. Прокофьев послушался, но не придумал ничего лучше, как пожертвовать свой жилет для того, чтобы застелить им участок фортепьяно на который Митя, по его мнению, сейчас приземлится оголённым участком тела. И, конечно же, Сергей постарался с чужими пуговицами на брюках и немного приспустил последние вместе с бельём, чтобы можно было свободно вставить, и, при случае, быстро вернуть на место бельё. Митя расстегнул ремень Сергея, пуговицы на брюках, после он немного изловчился, приспустив трусы так, чтобы показался член любовника. Шостакович вытащил из брюк партнёра полувозбуждённый пенис и аккуратно застегнул ремень на бёдрах Прокофьева так, чтобы он не светил голой задницей. А затем макушка маленького хитрого композитора оказалась на уровне клавиш рояля и он взял естество Сергея в рот, посасывая, вылизывая — умело приказывая тому возбудиться. Прокофьев с пылкостью поднял Митю с коленей и усадил обратно на жилет, а затем поцеловал первым. Дерзкий и страстный поцелуй был прерван Митей, который призвал любовника действовать. Рисковали они нешуточно, но риск только поддавал жару и страсти. Сергей Сергеевич вошёл, и, плавно шлёпнувшись несколько раз, ускорился. Он наблюдал за тем, как Митя закусывает губу и одновременно пытается дышать ровно, ещё изо всех сил вцепившись в Серёжины предплечья, силится не соскользнуть на пол, но не капельки не заботится о возможных синяках на коже партнёра. Прокофьев дышит глубоко, со лба капельками стекает пот и он старается на Митино благо, надрачивая ему почти в такт собственным толчкам. Шостакович блаженствует, особенно, когда партнёр ласкает его шею, особенно, когда попадает по заветной точке внутри, и, Митя, ведомый удовольствием, расслабляется и ахает весьма громко, после чего кончает на Серёжину рубашку. Прокофьев рад и немного зол, но ничего не говорит, по-прежнему закрывая Митю своим телом. Митю, отошедшего от краткой послеоргазменной истомы, и решившего стремительно додрочить Сергею своей музыкальной ладонью. Мужчине немного трудно в такой обстановке, но случайный скрип, подстроенный Митиной ногой, толкает его к краю и он кончает и только потом настороженно осматривается по сторонам. Шостакович поправляет одежду, довольный собою, и по всей видимости, уже придумывает новое местечко, где бы они с Сергеем воссоединились вновь.