***
Среди множества смятых мокрых бумажных салфеток на стеклянном кофейном столике примостились три пустые кружки с редкими зелеными чаинками на дне, ненавязчиво жужжал на фоне телевизор с каким-то музыкальным каналом, а на полу уже валялась пустая коробка из-под пиццы. — …так вышло, что мой будущий работодатель был на этом дне рождении со своим сыном и после смены предложил мне должность! Так что теперь я учу детишек, — гордо выпятив грудь, сообщил весельчак, сияя ярче солнца от очередной возможности рассказать историю своего ошеломительного успеха. — Ого, это очень здорово, Майки! — не скрывая своего удивления сказал Лео и уточнил, — в младшей школе? — В детском саду, — ответил за него Донателло, на что блондин с еще более важным видом вздернул подбородок, — он там единственный мужчина в коллективе, — неоднозначно посмотрев на возлюбленного, добавил умник. — Я — живой пример того, что у профессий нет гендерной принадлежности! — весельчак поднял указательный палец вверх, чтобы добавить важности своим словам. Гений только согласно кивнул, а Лео улыбнулся с умильной нежностью, представляя младшего, окруженного толпой неуправляемых детсадовцев. — А как успехи с твоей карьерой в науке, Донни? — спросил Лео, глядя на брата через непроницаемые темные линзы. Очки он так и не снял, но пара не обратила внимание на такую мелочь, хотя Майки почти сразу отметил их «крутизм». — О… — умник неловко почесал затылок, отводя взгляд в сторону, — оказалось, что в нашей великой стране невозможно пробиться в этой отрасли, если ты не кто-то вроде Илона Маска, — грустно улыбнулся он, сцепив пальцы в замок, — но… — Но это не проблема, ведь мой парень делает такие деньги на своем программировании, что мы наконец-то смогли себе позволить собственное жилье! — радостно выкрикнул Майки, обводя руками комнату, а затем обхватил лицо гения и звонко чмокнул в щеку. Повисло недолгое молчание. Леонардо вопросительно поднял бровь, наклонившись ближе к своим собеседникам, ненавязчиво намекая, что хотел бы услышать подробности. — О… Точно, ты же… Ты же не в курсе, — хлопая густыми ресницами протараторил Майки, переводя беспомощный взгляд от одного брата к другому, — что-то у меня… в горле пересохло! У вас нет? — быстро нашелся весельчак и подскочил с дивана, — давайте я организую нам лимонад, а Донни пока расскажет про… всю эту ситуацию! Золотые кудри всколыхнулись в воздухе, и младший мгновенно испарился из гостиной, оставив смущенного до безобразия гения наедине с Лео. — В общем-то да… Это… оказалось очень прибыльно, сфера айти сейчас развивается… — начал было изворачиваться Дон, но, увидев добрую понимающую улыбку старшего брата, осекся, опустив взгляд в пол, и принялся нервно перебирать пальцами, собираясь с мыслями. А затем почувствовал осторожное, мягкое прикосновение к своему предплечью. И этот небольшой жест значил гораздо больше, чем любые слова. Ладно, возможно, не любые. Потому что потом Лео сказал своим проникновенно-успокаивающим голосом: — Я люблю вас. И очень горжусь вами. Откуда-то сзади послышался тихий всхлип. Еще один. Гений с улыбкой повернулся к вновь расчувствовавшемуся Майки и позволил утянуть себя вместе с Лео в долгие, крепкие объятия. Вновь воссоединившись, никто из братьев не проронил ни слова в момент этой по-семейному проникновенной близости. Пока Донателло случайно не посмотрел на настенные часы. Тогда он осторожно толкнул своего возлюбленного плечом, и по одному только выражению лица младший все прекрасно понял, но раскрасневшиеся от слез глаза и сжимающие футболку Лео до побелевших костяшек пальцы говорили сами за себя. Он тоже боится его отпускать. Но старший сам плавно выскользнул из их рук и потянулся к розовой коробочке с бумажными салфетками. — Я не могу передать словами, как я счастлив нашей встрече, — аккуратными движениями промакивая влагу с лица сказал он с несколько печальной улыбкой, — но я хочу…проведать отца. — Если тебе негде остановиться, пожалуйста, останься у нас! — выпалил Донни, подавшись к старшему. — Лео! — в один голос с гением воскликнул Майки, протянув было руку к плечу брата, но почему-то резко остановился. Дрожащие пальцы сжались в некрепкий кулак. — Передавай ему привет от нас, — тихо сказал весельчак и, проглотив слезы, широко улыбнулся. Испещренная мозолями от долгих изнурительных тренировок ладонь потянулась в его сторону, сначала обхватив руку брата, будто ощупывая, после чего Леонардо отбил кулак и улыбнулся в ответ. — Обязательно, Майки.***
Старое кладбище Гринвуда — уединенное, тихое и спокойное место, заросшее зеленью и каменными статуями печальных ангелов, где душа, наконец-то, обретает свой покой и свободу от бренных забот физического мира. Иногда здесь появляются группы туристов в поисках необычных мест для фотографий, иногда художники и писатели, желающие обрести вдохновение, но самые частые посетители — это, конечно, скорбящие по покойным или провожающие их в последний путь в компании католических священников. Их отец придерживался учения Будды, но деньги у братьев были только на запущенный клочок земли в самом дальнем конце кладбища Гринвуда. Сам Рафаэль не считал себя верующим человеком, потому что любой бог отвернулся бы от такого подонка как он, так зачем умолять спасти его жалкую жизнь, если сам мужчина с таким упорством гробил ее столько лет? И тем не менее, каждый раз приходя сюда, Рафаэль приносит различные заумные книжки или сборники хокку, кропотливо избавляется от сорняков и прочего мусора, зажигает благовония, которыми всегда пользовался Йоши, и молится. По-своему, конечно же, так как никогда в жизни не видел, как это делается правильно, да и не особо горел желанием учиться. — Привет, пап, — тихо поздоровался он и поднес зажигалку к ароматической палочке, — это снова я. В холодном осеннем воздухе встрепенулись искры, и струйка дыма взмыла куда-то ввысь. Он молча смотрел в этом направлении, на серое небо, затянутое свинцовыми облаками, сквозь которые лишь иногда проглядывали теплые солнечные лучи. Рафаэль расценил это явление как ответное приветствие. — Как у тебя дела? — немного помедлив спросил он, бережно вытирая ладонью слой грязи с черно-белой фотографии. Отец, как и всегда, смотрел на него серьезным, проницательным взглядом, в котором, если присмотреться, помимо великой, перенятой от предков, мудрости, затаилась некая хитрость. Будто он молча ухмылялся, глядя на непутевого сына, и поглаживал свою тонкую бородку, собираясь преподать какой-то ценный урок. — У меня все идет… не так гладко, — выдохнул Рафаэль и опустился коленями на холодную землю, — я скоро женюсь, — печально усмехнулся мужчина и облизнул пересохшие губы, — звучит как хорошие новости, а? А вот и нет… Он потянул носом — сандаловое дерево, корица… и что-то еще, настолько неуловимо-сладкое, что Раф не может вспомнить название, но очень похожее на парфюм его невесты Мона Лизы. Мона появилась в его жизни, как спасательный круг для уже обреченного утопающего, и за волосы вытащила из того болота, в которое он добровольно нырнул с головой. Он не любил ее. Просто чувствовал себя обязанным. Обязанным всем. Она была простой девушкой из Конро (штат Техас), которая, как и многие, переехала в большой город в поиске перспектив, но достаточно скоро столкнулась с жестокой реальностью. Обучение в медсестринской школе стоило неоправданно дорого, но Лиза оказалась достаточно упрямой, чтобы, скрепя зубами и совмещая тяжелую учебу с работой в баре, добиться своей цели. Она рассказала об этом в их первую встречу в госпитале, когда Раф снова нахреначился до алкогольной комы и был весь утыкан иголками, а девушка, словно ангел в нежно-розовой форме, сидела на краю больничной койки и гладила его ладонь. Он тогда ответил, что она очень сильно напоминает ему человека, в которого он безнадежно и обреченно влюблен. Она смеялась и смущенно краснела. А потом Рафаэлю понадобилась пересадка печени. По иронии судьбы Мона Лиза оказалась ближайшим подходящим донором, потому что ни с кем из братьев так и не удалось связаться. Да и не факт, что их ткани прижились бы в его гниющем теле, ведь они все были приемными сыновьями Хамато Йоши — великого мастера с большим сердцем и необъяснимой любовью к творчеству итальянских художников эпохи ренессанса. — Тебе бы она понравилась, — кивнул своим собственным мыслям Рафаэль, — держу пари, это ты договорился там наверху, и ее отправили спасать мою задницу! — сипло хохотнул он и снова коснулся родного изображения, — но сердцу же не прикажешь и все такое, да?.. Поджав губы, мужчина достал из-за пазухи наполовину опустошенную бутылку виски. Он был в завязке на протяжении трех лет, до этого момента. — Наверное, я никогда не смогу отпустить его… — еле слышный шепот слился с шелестом листьев, поднимаемых порывами ветра, и Раф, зажмурившись, сделал несколько глотков, — я все еще люблю этого проклятого Лео! — со всей горечью и болью выкрикнул он в вечерний сумрак. Горло обожгло от надрывного крика и крепкого алкоголя. Тяжелое прерывистое дыхание отдавалось болью в легких с каждым вдохом, а мысли об утерянном старшем брате напоминали о пульсирующей дыре вместо сердца. Ветер больше не дул, но листья продолжали шелестеть. Рафаэль заерзал и сел на пятую точку, обхватив дрожащие колени руками и уткнувшись лбом в гладкий могильный камень. — Мне очень не хватает тебя, пап…***
Он давно привык к этой темноте, вечно следующей за ним и обволакивающей все вокруг, словно мягкое пуховое одеяло. Она больше не вселяла страх неопределенности в его сердце, ниндзя научился прекрасно пользоваться остальными чувствами, включая мистическое шестое. Их дальние названные родственники из клана Хамато, что тщательно скрывались в одной безымянной деревушке, оказались не такими уж дружелюбными и открытыми по отношению к юнцу, посмевшему назваться сыном Йоши, ведь по их мнению душа мастера обрела покой еще много лет назад в пожаре после схватки с Ороку Саки. Их доверие стоило Лео очень дорого. Его братья. Его зрение. Его прошлая жизнь. Все это он положил на алтарь взамен на мудрость и мастерство. Жалеть о принятом решении времени не было — одно его появление разожгло давно утихшее, но никогда не затухавшее пламя многовековой клановой войны. Дух Хамато Йоши и сердце его сына, Леонардо, наконец-то могли обрести спокойствие, ведь мечник привел их семью к победе, отомстив за своего мастера на его родной земле. Но после встречи с братьями все естество воина наполнилось тревогой и сомнениями, и он пришел к сенсею уже не с победой, а с раскаянием. «Мастер, все это время я защищал не ту семью…» Его сердце разорвалось в клочья, когда истошный вопль, словно гулкий раскат грома, пронесся по всему кладбищу, и мечник бездумно ринулся вперед, совсем позабыв о скрытности. Короткими вспышками слабой боли отдавались удары хлеставших по лицу веток, холодный воздух остужал воспаленный недобрыми мыслями разум, а шум ветра где-то в кронах деревьев и хлопанье птичьих крыльев напоминали ему, что он все еще жив. Как и… — Рафаэль, — судорожно выдохнул он, сжав кожаный материал на плече брата и рухнул рядом, второпях нащупывая родное лицо. Голова закружилась еще сильнее, когда его одним мощным рывком отлепили от надгробия, а мутный взгляд никак не удавалось сфокусировать на человеке перед ним. Чужие руки зашарили по телу и лицу, ощупывая каждый шрам и каждую морщинку, и почему-то Рафаэль не мог даже толком сжать кулак. Он замер, подобно каменным ангелам, позволяя тонким изящным пальцам исследовать, пока, наконец, до его хмельной башки не дошло. Раф перехватил дрожащее запястье брата, призывая тем самым остановиться. Теперь его очередь изучать. — Ты галлюцинация? Или призрак? — хмуро спросил темперамент, вглядываясь в почти не изменившееся бледное лицо. — Ни то, ни другое, — еле выдавил из себя Леонардо, даже не пытаясь вырваться из слабой хватки. Мужчина хмыкнул. Он уже проходил через это и не один раз. Воображаемый Лео периодически посещал его во снах, но чаще всего он объявлялся, когда темперамент вливал в себя что-то высокоградусное, причем чем больше, тем реальнее ощущалось его присутствие. Но сейчас-то он выпил всего ничего, а старший брат его уже облапать успел с ног до головы… Неужели эта новая печёнка настолько хилая, что не выдерживает и половины бутылки хорошего бренди? — Не пиз…ври! — попытка подняться самостоятельно закончилась полным провалом, и Леонардо, ловко подхватив брата под локоть, оттащил к ближайшей скамейке. — Я пришел навестить отца и услышал твой голос, — объяснил мечник спокойным внятным тоном, будто говорил с ребенком. — Ага, — все еще не веря в реальность происходящего сплюнул Рафаэль, намереваясь прикончить остатки виски, чтобы задержать эту чертову галлюцинацию. В конце концов, они уже слишком давно не виделись… — плевать. Просто побудь со мной, — прохрипел мужчина, нащупывая под курткой стекло. Но стоило только ему выудить бутылку, как этот слишком реалистичный для пьяного видения Лео одним молниеносным движением отправил дорогущий бренди в последний путь до асфальта. Раздался звон бьющегося стекла и, похоже, слабого сердца заядлого алкоголика. С открытым в немом возмущении ртом Раф уставился на брата, глупо и часто моргая. — И зачем ты это сделал?! — яростно выпалил темперамент, указывая ладонью на разорванную последнюю нить, соединяющую его с безнадежной влюбленностью. — Тебе уже хватит, — строго ответил старший, все еще поддерживая Рафа за талию, чтобы избежать других травм, помимо, определенно, психологических. — Но ты ведь тогда исчезнешь! — отчаянно выкрикнул мужчина, из последних сил хватая брата за шиворот, — и я никогда тебя больше не увижу, ведь мы с Моной женимся, и она ни капли не даст в рот взять! — Женитесь? — тихо переспросил Леонардо. Все конечности тут же стали такими же тяжелыми, как и камень вины на его израненном сердце, но мечник быстро взял себя в руки и, тряхнув головой, твердо сказал, — становится холодно. Назови свой адрес, я провожу тебя. — А ты как будто его не помнишь… — невнятно пробормотал Рафаэль, и, прикрыв глаза, уткнулся носом в острое плечо старшего. Раф оказался намного тяжелее, чем Лео помнил. И намного горячее. Не хватало еще, чтобы простудился на этом собачьем холоде. Как бы наперекор его мыслям, хлынул сильнейший ливень, и мечнику пришлось перебежками передвигаться по укрытым местам, дабы не усугубить состояние младшего брата, но непокорная стихия оставалась беспощадной, и на пороге отчего дома они стояли в обнимку, до нитки промокшие. — Просто… побудь со мной… еще немного… я прошу… — продолжал бессвязно бормотать в бреду кое-как стоящий на ногах Рафаэль, цепляясь ослабшими пальцами за грубую джинсовую ткань. — С этого момента я всегда буду рядом, — прошептал Леонардо и, убедившись, что брат все-таки может удержать равновесие на несколько минут, стянул с себя куртку и осторожно накинул на его плечи, — я обещаю. — Обещаешь значит? — грустно усмехнувшись, мужчина поднял затуманенный взгляд и наклонил голову, хмурясь, — и почему ты в этих дурацких очках? Ниндзя замешкался, нервно улыбаясь, в попытках придумать оправдание, но в итоге просто снял аксессуар, открывая Рафаэлю вид белых, словно молоко, давно безжизненных глаз. Многие его соратники принесли в жертву одно из своих физических преимуществ в целях укрепить свой дух, и в клане не обращали внимание на то, что в обычном обществе считается уродством. Потому реакция брата была для Леонардо крайне…неожиданной. — Так-то лучше, — удовлетворенно кивнул Раф и, зарывшись холодными пальцами в выбившиеся из прически влажные волосы, резко притянул старшего к себе. Сквозь поцелуй ощущалось прерывистое дыхание и горячие, соленые слезы обоих, как и вся боль прожитых в разлуке лет, тоска по дому и семье, отчаяние оставшихся однажды в полном одиночестве и затем вновь воссоединившихся людей. Чуткий слух уловил шаркающие шаги за дверью, и Леонардо мягко отстранился, в последний раз ощутив под пальцами осунувшееся щетинистое лицо любимого человека. Он растворился в темноте, из которой объявился недавно, она вновь прильнула к его существу, мягко поглаживая по голове, стараясь успокоить взволнованное сердце. Теплый свет из дверного проема озарил потерянно оглядывающегося по сторонам Рафаэля и миниатюрную девушку, которая со смиренным вздохом вышла ему навстречу и забрала обратно в свое размеренное «долго и счастливо».***
В крошечной комнате дешевого мотеля Леонардо с тяжелым вздохом стянул с себя намокшую одежду и равнодушно бросил на пол. Горячий душ немного расслабил напряженные мышцы и очистил дух, что так легко вышел из равновесия, стоило ему только оказаться в этом пыльном мегаполисе. Теперь он полностью понимал требование своих наставников оставить свою прошлую жизнь позади и оборвать все контакты с братьями. Но мечник, сам того не подозревая, обманул учителей и самого себя, запрятав все воспоминания и чувства где-то глубоко-глубоко в сердце, куда даже при большом желании он не мог заглянуть самостоятельно. Еще не обсохшее тело резко обдало холодом — окно было настежь распахнуто. — Вы удовлетворены нашей поездкой, мастер? — тихо спросила Хамато Мива из-за его спины. — Более чем, — спокойно кивнул Лео, позволяя женщине надеть на него шелковое светло-голубое кимоно — цвет спасения и умиротворения. — Значит, мы можем возвращаться? — с надеждой в голосе поинтересовалась она, подвязывая ленты вокруг талии и плеч своего лидера. С легкой улыбкой мечник прикрыл глаза, с наслаждением вдохнув запах дождя вперемешку с горьким сигаретным дымом. — Боюсь, нам придется задержаться в этом городе на неопределенное время…