Сине мәңге яратырга вәгъдә бирәм

Когда Кащею сообщают, что Адидас отправился к праотцам. Кащей вопреки ожиданиям просто выпивает залпом стопку водки, и приказывает себе больше не думать об этом. Жизнь она же довольно странная штука. То, что раньше болело и горело огнём, может стать пеплом стылым. И образ остроскулого мальчишки со сбитыми костяшками, и не по годам умными карими глазками, что по пятам ходил за тобой, он сменяется чужим образом «рожи автоматной», что стояла в стороне, когда тебя гасили толпой. Когда у них всё накрылось медным тазом, сейчас и не упомнишь. Может, когда он укатил на пятёрку из-за дурацкой шапки, которую хотел Вовке подогнать. А может, когда захмелевший пацан полез с неумелым поцелуем, а ты его отшил « а это уже лишнее, родной». И Вова тогда так посмотрел, словно делал для себя какие-то выводы, что потом спустя года подтолкнут его к перевороту в системе, что оттачивалась годами. Это всё былое, да и неважно на самом то деле. В книжках, которые любила мама Кащея, герои могли годами страдать по потерянной любви. А в жизни всё куда прозаичней. Мама для маленького Кащея была целой вселенной, но её не стало, и батя, когда он сам ещё сопли жевал, да рыданиями давился. Просто сказал, что это пройдёт. Всё проходит. И образ тёмноволосой женщины, с мягкой улыбкой на пухлых губах поистёрся с годами из памяти. Как и отец, и те женщины, что появлялись в их квартире после. А когда остался он один. То как-то и спокойнее пошло. На самом то деле. Потеряв всё, довольно легко двигаться дальше. Вот и сейчас он просто шагнул в своё «не прекрасное далёко». Перевёз Людочку к себе домой, подстраивался под новые реалии, заводил новые полезные знакомства, подтягивал и прошлых «друзей». А куда эти болезные пошли бы? Вовочка то их весь кончился. Растворился на стыке времён, даже семья Вовочки, которую он так любил. Позорно бежала из Казани, вычеркнув из семейного древа Вову, как позорную оплошность. Вот так просто. Был человек, и не стало. Когда проверенные люди начинают говорить, что надо залечь на дно, и переждать. Он понимает, дело пахнет, да что там. Откровенно несёт дерьмецом. Со смерти Зимы у него предчувствие появилось, что это вопрос времени, когда придут и за ним. Прошли те времена, когда за беленькой, да занюхивая рыбку вы могли порешать проёбы. Сейчас подвязаны огромные бабки, и замешаны люди, чьи имена вслух называть не стоит. Людочка только посмеивалась сперва. Мол, ты из любой передряги можешь сухим из воды выйти. Вот только Людочка уже неделю, как не объявлялась. И честно, он бы даже принял тот факт, что она сбежать решила. Да вот только всё это довольно сомнительно. Когда в квартире прокуренной насквозь и с грудой пустых бутылок объявляется Он. Кащей вспомнить не может, хоть ты лбом об стену расшибись. Стоит весь из себя такой, каким запомнил его ещё до Афгана. Без усов этих щётку обувную напоминающих, с чуть отросшими волосами, и острыми скулами. Он стоит в углу, словно сиротка, которую первый раз в дом пустили. И смотрит молча, взгляд не отводит. Вовочка себе не изменяет, как при жизни мог одним взглядом опустить ниже плинтуса, на душе гаже сделать. Так и после смерти. Словно он лучше намного, да чище. Только вот говно на палке на самом то деле Адидас. Он тогда ведь до последнего поверить не мог, что тот мальчишка, которого он курить цыганочкой учил, и с которым одну бутылку на двоих гасили. Вот так просто его предаст. И ведь в первые дни, когда ныли кости, нос разбитый, да растоптанная гордость. Он ждал, что вот-вот, в дверь постучится Вова. Хотя бы проверит, как он. Как в прошлом, когда он с лихорадкой слёг, а Суворов суетливо крутился рядом. Холодное полотенчико на лоб прикладывал. Кащей ему тогда в забытье, чуть не проговорился. А после Вова так поглядывал ещё. Тепло, как только мать смотрела в давно позабытом детстве. Турбо звонит, и говорит, что сейчас подъедет, дела порешать. Ты только выйди. Голос дрожит у Валерки. А Кащей, он ведь не тупой. Да и не больно совсем от очередного ножа прямо в спину. Что там ему предложили? Кусок от пирога гнилого, девку на которую дрочил усердно??? -Не ходи Вова стоит такой, каким был в их последнюю встречу, и взгляд свой не отводит. Кащей закуривает сигарету и оборачивается, чтобы ответить что-то едкое, да вот только в прихожей он один. Уже на улице, когда в него стреляют из затонированной тачки, и сознание начинает медленно гаснуть. Он понимает, что это были не те слова. «Прости», то, что так давно хотел услышать. А может это и вовсе разум выдаёт желаемое за действительное.