Уникальный случай или мистер Хорнер будет недоволен

      Макс никогда не славился репутацией пай-мальчика в своей школе. Он, на самом деле, нигде ей не славился. И пусть он не был стереотипно-шаблонным хулиганом из американских комедий про подростков из двухтысячных, прозвище Mad Max крепко за ним закрепилось. У него был взрывной характер и горячий нрав, из-за чего он заводился с пол оборота и постоянно встревал в перепалки и драки. Нельзя было назвать его жестоким или отбитым, но Макс Ферстаппен никогда не умел держать себя в руках.       Сложно вырасти другим, когда самый наглядный пример поведения — твой отец. Твой отец, который никогда не выбирал выражения для спора или никогда не подавлял приступов внезапного гнева. На его фоне Макс всё ещё был спокойным и уравновешенным.       Впрочем, если не брать во внимание раздражительность, впитанную с детства с молоком, Макс был чуть ли не главной гордостью школы. Спортсмен, отличник, победитель всех олимпиад по географии — чудо, а не ученик. Если бы не спорил с учителями на уроках, цены бы ему не было.       Но Макс спорил. Макс спорил со всеми, с кем не сходился во мнениях. Не специально, не совсем осознанно и явно не преследуя цель с кем-то поссориться. Для него спор был таким же диалогом, как и все остальные. И если многие считали эту его черту странной, Макс считал странными тех, кто никогда и ни с кем не вступал в дебаты. Истина, как плесень, рождается в спорах, он не обязан был соглашаться со всеми.              В какой-то момент большинство адекватных людей в школе решило, что лишний раз спорить с Максом себе дороже. А потом появился Леклер.              Шарль Леклер перевёлся в их школу пару месяцев назад и бил все возможные рекорды с первых секунд своего пребывания в её стенах. Ему потребовалось ровно 24 минуты и 17 секунд на то, чтобы сойтись с Максом в ожесточённой словесной баталии. На то, чтобы стать главным оппонентом Макса в спорах ему понадобилось всего лишь 3 с половиной дня. Льюиса никогда не забывали так быстро.       Леклер был уникальным случаем. Он был единственным, кто бесил Макса на постоянной основе. Не в каких-то моментах, не в определённых ситуациях или спонтанных случаях, а всегда. Перманентно. Своим поведением, своими словами, своим присутствием. Шарль был невозможным.       Шарля либо любили, либо отпускали о нём далеко не всегда безобидные шутки. Третьего пути не было, он не оставлял равнодушным никого. Леклер был новеньким, над которыми вечно прикалывались, а ещё был ярким, живым и эмоциональным. Он притягивал к себе внимание везде, куда бы ни шёл, не прилагая к этому никаких усилий. У него получалось это слишком естественно и непринуждённо.       По скромному мнению Макса, Шарль просто был понторезом. Громким, вездесущим и раздражающим. Его манера речи строилась исключительно на гремучей смеси сарказма и флирта, сменяясь почтительным тоном только в адрес учителей. Шарль никогда не лез за словом в карман, зато вот на рожон лезть был горазд. Помимо острого языка он мог похвастаться только смазливой мордашкой и достаточно худощавой фигурой, что преимуществом вряд ли можно было назвать. Макс старался лишний раз не думать о том, почему считает Шарля красивым.       Шарль увлекался модой, от чего были без ума все девчонки, но что вызывало у парней лишь насмешливое фырканье. А ещё ему нравился футбол, в котором он был абсолютным нулем на всех занятиях по физкультуре. Макс точно помнил то, как Шарль закатывал глаза на шутку о том, что он смотрит футбол не из-за игры, а из-за красивых мужиков. На одну из многих подобных шуток.       Над Шарлем шутили все, кому не лень. Над Максом не шутил никто, кроме Шарля. Леклер обожал выводить его из себя. Он намеренно искал спора, отпускал язвительные комментарии и непременно принимал такой ангельский вид, что его глаза на фоне всего остального казались сущей преисподней. Шарль невинно хлопал по-девичьи длинными ресницами, но в зелени его радужек плясала целая дюжина чертей.              Макс готов был задушить каждого из них своими же руками просто потому, что Леклера в его жизни стало слишком много. Шарль был таким же отличником, хотя едва ли мог отличить Латвию от Литвы, активистом и вторым любимчиком мистера Хорнера. И это, на самом деле, был нонсенс. Макс считал директора чуть ли не вторым отцом и то, что какой-то французский мерзавец так бессовестно перетягивал на себя одеяло, его бесило. Всё своё обучение в этой школе он был единственным явным и не скрываемым фаворитом мистера Хорнера.       А Шарля это, казалось, только забавляло, потому что он всегда появлялся там, где был Макс. Он будто бы специально подстраивал их встречи, чтобы кидать на Макса снисходительные улыбки, нахально подмигивать и глупо шутить, позоря Макса при всех.Макс понятия не имел, почему до сих пор спускал это на тормозах, не заходя дальше шумных споров в коридоре.       Любой другой на его месте давно бы поправил самодовольную усмешку на губах Шарля, которые он постоянно облизывал. Этот жест бесил Макса так же сильно, как и всё остальное. Морозный климат, нервозность или намеренная провокация — не так важно. Юркий кончик языка пробегался по его губам в подавляющем большинстве случаев перед тем, как на лице Леклера появлялась ухмылка. Ухмылка, непременно адресованная Максу. Шарль никогда не стеснялся смотреть на него с вызовом, глаза в глаза.              И всё равно что-то внутри Макса противилось идее драки с Леклером. Хотя, едва ли это одностороннее избиение можно будет назвать дракой. Шарль выглядел таким щуплым, что звание местного твинка давно перешло от Джорджа к нему. Джордж хотя бы был высоким, Шарль, ну… был Шарлем. С его этими яркими зелёными глазами, острым языком, дурацкой причёской Джастина Бибера и неуклюжестью, порой доходящей до абсурда. Смотреть Шарля на физкультуре было исключительно уморительно. Особенно если они играли в баскетбол. Его спиной максимум можно было обтирать стены в школьном коридоре или чьи-то шкафчики там же. Его руки не выглядели так, будто бы Шарлю не будет жалко разбить на них костяшки в драке. Они выглядели скорее так, будто бы их каждый вечер намазывали увлажняющим кремом, а оба запястья поместились бы в одну достаточно крепкую руку. Драться с ним не хотелось даже теоретически.       Да и на практике никто никогда не видел его участником драки, хотя за то, с какой частотой звучали шутки о его ориентации, подраться было можно. Макс бы точно подрался. А Шарль закатывал глаза, пренебрежительно фыркал и выплёвывал комментарий ещё более уничижительный, чем слышал в свой адрес. С Максом не спорили из-за его репутации, с Леклером не спорили из-за того, что переспорить его было практически невозможно. Иногда казалось, что у него либо припасён козырь в рукаве (вроде канцелярского ножа в кармане или внезапных знаний дзюдо), либо полностью отсутствует инстинкт самосохранения. Иначе объяснить его поразительную самоотверженность в спорах не получалось.              Так, в какой-то момент спорить перестали и с Шарлем. Над ним всё ещё шутили, но дальше пары реплик конфликт никогда и не заходил. Все будто бы смирились и с его присутствием в школе, и с его повадками. Да и поводов Леклер особо не давал. Шарль был послушным учеником, стабильно давал списывать одноклассникам, придерживал девчонкам дверь и стрелял младшеклассникам деньги на шоколадки из столовой. Он шутил с парнями из параллельного класса, хорошо общался с выпускниками, без проблем задерживался после урока, чтобы помочь учителю с чем-то.       Словом, Шарль Леклер был абсолютно нормальным человеком со всеми, кроме Макса. В присутствии Ферстаппена он превращался в несносную бестию. И если Макс мог объяснить, почему сам вёл себя, как упёртый козёл, то поведение Шарля, начавшего их расприи, было загадкой. Макс не мог свалить это всё на их вражду. Шарль бесил Макса и Макс старался свести к минимуму их контакты. Если Макс так же бесил Шарля, на кой чёрт этот придурок таскался за ним по пятам?       Терпеть его на уроках получалось лучше всего. К этому Макс привык и зачастую даже не раздражался, глядя на очередные попытки Шарля его задеть. Дэн как-то раз в шутку сравнил эти потуги с нападками котёнка, у которого режутся зубы. С тех пор Макс не мог выкинуть это сравнение из головы. Оно было до нелепого правдивым. Если сначала все выходки Леклера выводили из себя, сейчас они и правда больше напоминали кошачье хулиганство. Неприятное, надоедающее, но такое наивное и забавляющее, если смотреть со стороны.              Терпеть Шарля после уроков Макс не планировал вовсе. Шарль, очевидно, думал иначе. Он сдружился с Карлосом и теперь ошивался около Макса ещё чаще, постоянно маяча перед спортивным залом. И ладно бы только ошивался. Вопреки распространённому мнению, Макс всё ещё был адекватным и не бросался на людей просто так. Но Леклер то ли не умел держать язык за зубами вовсе, то ли не делал этого намеренно. Оба варианта бесили Макса одинаково сильно, потому что Леклер доводил его своими шутками в любом случае.       — Отсосал ты конкретно, приятель, — звонкий смешок раздаётся в пустом туалете оглушающе громко.              Макс сжал руки на раковине и сделал глубокий вздох, не оборачиваясь. Конечно это был Леклер. В опустевшей ещё четверть часа назад школе не могло быть никого другого. Не мог же Шарль Леклер просто взять и упустить возможность поязвить, в самом-то деле. Сценарий почти несбыточный, едва ли не невозможный. Тем более, когда тренировка у Макса и правда выдалась не очень.              — Повторить не хочешь, м? — Шарль за его спиной снова усмехается. Макс смотрит на его отражение в зеркале и поджимает губы. Леклер вальяжно откинулся спиной на стену и без стеснения пялился прямо на Макса. Ни стыда, ни совести. Ну да, типичный Шарль, точно.              Макс недовольно фыркает и переводит взгляд уже на своё отражение. После тренировки он выглядит так же помято, как и рубашка на нём. Не помог даже душ, в котором он намеренно проторчал 20 минут. Пытался то ли с мыслями собраться, то ли дождаться, пока все уйдут. Не хотел подколы лишний раз слышать, ага. Как же.       — Или ты порядочный, в туалете таким не занимаешься? — Шарль заинтересованно склоняет голову и растягивает губы в снисходительной улыбке. Макс ненавидит и то, как Шарль снова нервно облизывается, и то, как в ужасном освещении туалета на его губах влажно блестит слюна.              Макс снова пересекается с ним взглядами в отражении. В глазах Шарля озорной блеск, в обычно светлых голубых глазах Макса сгущаются тучи и сверкают молнии. Макс злился. На себя, на Шарля, на ситуацию. Он не должен был смотреть на Шарля, но смотрел. Шарль не должен был нести весь этот бред, но делал это.              — Так и будешь молчать, сладкий? Ну же, скажи что-нибудь, — не унимается Шарль. Макс чувствует, как дёргается его глаз.       Леклер отрывается от стены и делает шаг в его сторону. Макса ведёт. Он безуспешно боролся с приступами гнева с самой тренировки и ему казалось, что он почти это сделал, почти победил. Если бы не ебаный его рот Леклер. Шарль не был бы Шарлем, если бы просто прошёл мимо. Ему нужно шутить свои гейские шутки, ему нужно докучать Максу и быть невыносимым засранцем.       Макс толкает Шарля обратно к стене, прижимая спиной к холодной плитке. Тот лишь издаёт удивлённый вздох, но не двигается. Шарль прекрасно осознаёт своё положение, зажатый между руками Макса. Чертёнок напуганным не выглядит ни капли.       — Ты педик, что ли, я не пойму, — раздражённо шипит Макс. Шарль снова неосознанно проходится языком по нижней губе в быстром нервном жесте и поднимает на Макса взгляд. Прищуренный, по-лисьи хитрый. В край ахуевший, если спрашивать Макса.       — А ты с какой целью интересуешься, проверить хочешь? — Макс замер на миг, удивлённо вскинув брови. Шарль не язвил, не закатывал глаза и не посылал его. Обычно именно это он делал в ответ на шутки о его ориентации.       Макс никогда раньше не задумывался о том, что люди вкладывали в слово «кокетливый». Просто одно из тех словечек, которыми Макс не воспользовался бы никогда в жизни. Но глядя на Шарля, в голове всплывало только оно. Шарль был воплощением долбанного кокетства, игриво наматывая галстук Макса на руку. Даже Келли из выпускного класса не смотрела на Макса так, как делал это Шарль.       Шарль всё ещё был самым невозможным человеком в жизни Макса Ферстаппена.       — Ты ебанутый? — обескураженно выдаёт Макс. Весь его запал внезапно кончился.Он больше не выглядел угрожающе хмуро, не пыхтел недовольно громко. Макс просто был в ахуе.       Шарль заливисто смеётся, откинув голову назад. Как только головой о кафель не приложился, бесноватый. Макс залипает на звуке его смеха, на его кадыке, на очаровательной родинке на шее.       Макс не осмеливается двигаться, замерев на месте. А Шарль внезапно поддаётся вперед, потянув его за галстук. Так нагло и уверенно, будто бы имеет на это полное право. Без страха и нерешительности, будто бы не его прижимают к стене в школьном туалете. Шарль вёл себя так, будто бы это он владел ситуацией. Хотя, с каждой секундой Макс сомневался в этом всё меньше.       Леклер прижимается к его губам в быстром, дразнящем поцелуе. Он больше шутит, чем действительно его целует. На его губах снова самодовольная ухмылка, а в зелёных глазах искрится веселье. Макс отшатывается от него в ту же секунду, едва дотрагиваясь рукой до губ. Машинально и не задумываясь. Макс не знал, что хотел там найти, но находил лишь фантомный след Шарля. Снова издевающегося над ним Шарля.       Макс упирается в него хмурым взглядом. Шарль невинно хлопает ресницами и поводит худощавым плечом. Вот они и вернулись в изначальную точку. Макс снова злился, а Шарль снова торчал здесь непонятно зачем, переминаясь с ноги на ногу. Надо же, кому-то стало неловко.       Трель звонка раздаётся внезапно. Она резко разрезает повисшую тишину и бьёт по ушам. Макс, признаться, думал, что последний звонок на сегодня прозвенел ещё час назад. Это всё, о чём он успевает подумать перед тем, как Шарль срывается с места.       Макс, конечно же, срывается за ним. Он не даёт себе отчёта в том, что делает. Макс просто бежит. Возможно, чтобы спросить, что только что произошло и что позволяет себе этот придурок. А возможно, чтобы поинтересоваться, что всё это значило. В любом случае, явно не с целью избить Шарля. Хотя, преследующий кого-то Макс Ферстаппен выглядел жутко в любых обстоятельствах.              Это, наверное, одна из причин, по которым Шарль ожидаемо не останавливается, даже когда запыхавшийся Макс кричит ему предложение остановиться. В перспективу нормального спокойного разговора не верил никто, но попытаться стоило. По крайне мере просто потому, что бегать Макс ненавидел. Он занимался боксом. Ему нравился баскетбол. Картинг по выходным был его тайной страстью. Но вот бег. Бег был худшим из возможных времяпрепровождений. Хотя бы потому, что сегодня вместо разминки был бег. На ужасной тренировке, которая пошла не по плану и привела его сюда.       Шарль же, судя по всему, Максу был абсолютно противоположен. Он ловко маневрировал в поворотах, не сбавляя скорости, перепрыгивал через ступеньки и даже не скользил по полу в своих этих моднявых кроссовках с разными шнурками. Расстояние между ними не сокращалось, сколько бы Макс не пытался.       Осознание того, что ситуация всегда была и до сих пор находится в руках Шарля, бесило. Облегчение от того, что Леклер нырнул в пустующий открытый класс прошло так же быстро, как и появилось. Макс прекрасно знал этот класс, потому что совсем рядом, за стеной, был кабинет директора. Шарль знал, что делал. Шарль был слишком хитрой лисицей, предусматривающей для себя отходные пути во всех ситуациях. Макс же его действиями был стеснён максимально. На любой шум мог явиться директор. Перспектива ни разу не привлекательная. Мистер Хорнер явно будет недоволен, если застанет обоих своих любимых учеников за дракой.       — Что, набегался? — Макс прикрывает за собой дверь и делает пару шагов в сторону Шарля. Шарль предусмотрительно делает пару шагов назад. Этакая игра в кошки-мышки. Ха-ха, как забавно.       — Глупый, — снова снисходительно улыбается Леклер, качая головой. Макс поджимает губы и предпринимает очередную попытку сблизиться. Неудачную попытку. — Я участвую в марафонах дольше, чем ты можешь себе представить. Я могу бегать весь день. Мне просто стало жалко тебя.       Шарль легко пожимает плечами. На нём ни одного признака недавнего внезапного спринта. Он не запыхался, не зарделся и даже причёска осталась такой же, какой и была, не выбилось ни одного волоска. Макс раздражённо фыркнул.       — Что ты устроил в туалете? Какого чёрта это было? — вкрадчивым голосом спросил Ферстаппен. Шарль всё равно слышал в его голосе хорошо скрываемую злость.       — А на что было похоже? — притворно наивно, снова раздражающе кокетливо интересуется в ответ Шарль. Макс жалеет, что не укусил его тогда за губу. Возможно, он бы улыбался не так довольно сейчас.       Макс не отвечает ему. Не словами уж точно, хотя реакция его всё равно вполне красноречивая. Он делает внезапный рывок и всё же подбирается к Шарлю ближе. Всё ещё недостаточно близко, но Макс делал успехи. Шарль отскакивает от него тут же, используя одну из парт как барьер между ними.       — Мне кажется, всё было вполне очевидно, нет? Напряги свои мозги. Или твоя хвалёная гениальность заключается только в том, что ты зачем-то знаешь полный список всех исторических памятников в Лондоне? — Шарль оскалился в очередной ухмылке. Как это похоже на него.       Макс рыкнул и зло сверкнул глазами. Он считал Шарля придурком за то, что тот не мог назвать столицу Португалии. Шарль считал Макса придурком за то, что он мог, даже если там никогда и не был. Ни один из них не упускал возможности пошутить над этим.       — Давай на чистоту, Макси. Ты бы давно нашёл ответ, если бы он был приемлемым для тебя. Это не моя вина, что ты не понимаешь. Или не принимаешь, — удивительно серьёзно произнёс Шарль, пожав плечами.       Макс резко мотнул головой. Из него вырвался раздражённый выдох. Он решительно не понимал, о чём толкует Шарль. О чём намеренно запутанно толкует Шарль, что раздражало ещё больше. С какой стати ему, Максу, знать, что взбрело в голову Шарля, когда он решил его поцеловать? Половина школы была уверена, что Леклер ни капли не заинтересован в девчонках. Макс не удивился бы, если это в один день окажется подтверждённым фактом.       — Да что ты несёшь? Ты хоть сам понимаешь бред, который ты говоришь? — Макс злится. Макс снова пытается достать до Шарля, поймать того за руку, ухватиться за свитер. Шарль делает ещё несколько шагов назад.       — Я сказал то, что сказал, — надменно фыркает Леклер. Весь его вид говорит о том, каким глупым и наивным он находит Макса. — Не стремись понять то, что ещё не готов принять. Ответ тебе вряд ли понравится. А потом и понимать, и принимать, и жалеть уже поздно будет.              Шарль отступает в последний раз. В его поясницу упирается массивный учительский стол. Ни один мускул не дёргается на его лице. Он упирает руки в столешницу за своей спиной и лениво откидывается на них. Приближение Макса ни сколько его не напрягает. Шарль спокойно смотрит на него снизу вверх.       — Хватит разговаривать загадками, — Макс переходит на громкий шёпот. Он не может позволить себе повысить тон, но раздражение пытается найти выход хоть в чём-то. Если не в крике, то хотя бы в его имитации.       — Хорошо. Будь по-твоему, — подозрительно сговорчиво, слишком покладисто соглашается Леклер. Без насмешек и сарказма, без напускного гонора и ехидности.              Макс ожидает подвоха. Макс ищет его везде. В каждом взгляде, в каждом движении Шарля. Не мог этот прохвост сдаться так просто, явно же задумал что-то. Макс подходит вплотную и повторяет жест за Шарлем. Он упирает руки в стол по обе стороны от бёдер Леклера. На этот раз сбежать у него не получится. Макс готов был отпраздновать свой триумф. Если бы Шарль не поднял на него свой взгляд.              Лицо Леклера не обещает ничего хорошего. Шарль снова облизывается и растягивает губы в наглой улыбке. Макс задерживает на них взгляд. Он помнил, какими мягкими они оказались. И помнил, как приятно было ощутить их на себе, когда Шарль поцеловал его в туалете. Макс внезапно хмурится. Картинка в его голове выстраивается, события снова обретают последовательность и причино-следственную связь.              Это не было игрой в кошки-мышки, а Шарль не был ни жертвой, ни добычей, ни кем бы то ни было ещё. Всё было куда сложнее и спланировано намного заранее. Всё это время Макс играл в изощрённые головоломки Леклера, который открыто над ним забавлялся. Улыбался так мягко и тихо посмеивался. Почти умилительно, если не брать в учёт то, как сильно вся ситуация выводила Макса из себя. С самого начала. С момента перевода в их школу Шарля.              Леклер вскидывает на него свой взгляд и впервые смотрит открыто. Не с насмешкой, но с искренней заинтересованностью и едва различимой нежностью. Её так явно показывать он себе запрещает. Не время, да и не место. Он поправляет на Максе рубашку, задравшуюся из-за бега, расправляет ткань на его плечах, специально задерживая на них ладони. С самого начала Шарль знал, чего он хочет. И сейчас, полностью завладев вниманием не смеющего даже выдохнуть Макса, Шарль доверительным шёпотом произносит всего две фразы.              — Ты мне нравишься. Достаточно понятно?              Две фразы, которые полностью меняют в сознании Макса несколько последних месяцев его жизни. Оглядываясь назад с этим знанием, ответ и правда был очевидным. Шарль флиртовал с ним так открыто и упорно, что Макс счёл это за странные шутки. Очень навязчивые и выставляющие его в не лучшем свете. Макс, в отличие от Шарля, никогда о симпатии к парням и не задумывался.       Хотя, возможно, стоило. Шарль Леклер не зря был уникальным случаем.