***
В конце концов ему удалось увидеть это снова. Прошло несколько месяцев, когда ему наконец разрешено было регулярно целовать ее, даже несмотря на то, что она все еще не принимала ярлык его девушки. Они были в поместье и после ужина пошли в его комнату, зная, что Альфред какое-то время будет слишком занят уборкой, чтобы их застать. Ему нравилось целоваться с ней. Ни у кого из них не было опыта в этом деле, но они оба с рвением стремились научиться вместе. После первых нескольких раз он позволил своим рукам начать блуждать, но всегда поверх ее одежды и в безопасных местах. Однако сегодня вечером она взяла его руку и сунула ее под кофту, прижав к теплой коже своей талии. Он нежно двигался вперед, и она застонала от этого прикосновения, целуя его более агрессивно. Затем она села, и он был ошеломлен, увидев, как она сняла кофту, обнажив под ней очень простой черный бюстгальтер. Она снова легла рядом с ним и вернула его руку на свою талию, но он застыл, глядя на изгибы, которые теперь были гораздо более открыты его взгляду, чем когда-либо прежде. В конце концов она начала хихикать: — Ну вот, опять. — Что? — глупо спросил он. — Это точно так же, как когда я была в ванной. Ты не мог перестать пялиться. Он покраснел от воспоминаний. Она наклонилась и поцеловала его: — На этот раз ты можешь не только смотреть, Брюс. Я предлагаю тебе воспользоваться этой возможностью. Он сглотнул, все еще не двигаясь, и она снова взяла его руку и провела ею вверх по своему телу, пока не оказалась над одной из её грудей, все еще прикрытых лифчиком. —Прикоснись ко мне. Он сделал это очень нежно. Кожа была невероятно мягкой, и она застонала, когда он прижался к груди чуть выше бюстгальтера. Она снова начала целовать его, и он на время отвлекся от своего исследования. Однако в конце концов ему удалось начать работать в режиме многозадачности. Так продолжалось до тех пор, пока Альфред резко не постучал в дверь: — Дверь открыта, мастер Брюс.***
Первой, кто позволил ему увидеть свою грудь без бюстгальтера, была Грейс. Ее грудь была приятной, но даже тогда он думал о Селине и о груди, прикрытой лифчиком, к которой у него когда-то был доступ. То же самое происходило и с другими девушками во время часто забываемых встреч в те забытые месяцы. Завоевав ее доверие и прощение, он не стал сразу же пытаться вновь разжечь пламя, которое когда-то горело между ними. Но всегда существовала та неизбежность, тот магнетизм, который притягивал их друг к другу. В этот раз их отношения как "просто друзей" были весьма непродолжительными, а затем они снова стали встречаться с привычной легкостью, но с новой силой. Он как никогда восхищался ею в тот вечер, когда она наконец-то спустила для него лифчик, а вместе с ним и свою защиту. Ее грудь была совершенна, как и ее уязвимость, которую она наконец позволила ему увидеть, как и израненное сердце, которое она доверила ему, как доверила ему свое тело. Нежно поглаживая ее нетронутую плоть, осыпая поцелуями ее вздымающуюся грудь, он молча пообещал, что сделает все возможное, чтобы оправдать ее доверие, защитить ее тело и ее душу. В последующие месяцы его поклонение этой части тела только усилилось, даже когда он хорошо познакомился с остальной частью ее тела. Во время холодных ночей в Зеленой зоне, когда контакт кожи к коже был связан с обменом теплом так же часто, как и с началом секса, его руки не переставали находить ее грудь, когда они лежали вместе. По утрам они просыпались с его руками, обвивающие ее драгоценную округлость, и он находил время для поклонения, даже если они знали, что Альфред ждет за дверью. В ту ночь, когда он сел в самолет, они были той ее частью, о которой он думал, но не из-за того, что они собой представляли, а из-за всего, что они стали для него значить, девушки, которая всегда защищала себя, кроме него, который ослабил ее бдительность и позволил ему по-настоящему узнать ее.***
Он думал о ней каждую ночь. Прошли годы, пока он упорно тренировался, решив стать темным защитником своего города. Она никогда не покидала его мыслей, даже в те ночи, когда он позволял Талии соблазнить его в своей постели. Его сердце принадлежало ей, билось рядом с ее собственным в идеальной груди, которая была святыней его преданности. Он знал, что между ними никогда не будет ничего прежнего, и все же не мог сделать ничего другого, кроме как разыскать ее, как только вернется. Он просил ее вернуть бриллиант, зная, что она этого не сделает, и втайне радуясь, что она все еще остается тем же упрямым бойцом, которого он когда-то знал, эгоистично защищая свои интересы от всех, кто попытается ее сломить, по обе стороны закона. Когда ему удавалось прервать ее грабежи, он пускался в погоню, зная, что никогда не сможет по-настоящему наказать ее, и зная, что каждая такая встреча заканчивалась одинаково - коротким молчаливым признанием их общего прошлого, после чего они расходились по своим дорогам. Она появлялась на торжествах в объятиях неизвестных мужчин, которые значили для нее гораздо меньше, чем их толстые кошельки и дорогие часы. Она больше не одевалась так скромно, как раньше, научившись использовать свое тело как оружие, как когда-то это делала Сильвер. Ее настоящая броня теперь была под ее кожей, но охраняла ее сердце так же надежно, как и всегда. Никто из тех, кто прикасался к ней, кто видел совершенство ее поверхности, не мог даже помять броню, которая открывалась только для него. И ее тело никогда не будет значить для них так много, как для него. Затем наступила ночь, когда их погоня закончилась на вершине башни, которую он приобрел для Фонда Уэйна, прямо над пентхаусом, который, как она знала, он только что закончил обставлять. Она одарила его своей обычной чеширской ухмылкой, но на этот раз она была немного другой. — Я надеялась, что ты проведешь для меня экскурсию, Бэтмен. Он запнулся и уставился на нее. Втянув когти, она поднесла руку к молнии на передней части комбинезона и опустила его так, что стали видны самые верхушки грудей. Затем она направилась к нему. Он уставился на обнаженную кожу, и в его голове промелькнуло воспоминание о том дне в ванной, когда он впервые увидел эту часть ее тела. В одно мгновение ему снова стало четырнадцать, и он ошеломленно смотрел на нее. Она остановилась прямо перед ним и протянула руку, чтобы погладить открытую часть его лица. Ее улыбка померкла. — Ты понимаешь, как ты меня обидел, Брюс. — Понимаю. — Ты был единственным человеком, которому я доверяла. — Я знаю, Селина. В ее глазах появилась мягкость, которую он не видел более десяти лет, которую никто не видел более десяти лет. — Я никогда не смогу полностью простить тебя. Его сердце немного дрогнуло: — Я знаю. — Но я так скучала по тебе. А потом она поцеловала его, и пламя, которое так и не погасло, несмотря на десять лет расстояния, запылало так же ярко, как и прежде. Он привел ее в пентхаус и впервые снял капюшон - маску перед кем-то, кроме Альфреда. Он действительно провел ей краткую экскурсию, потому что она попросила об этом, но вскоре они уже были в спальне, ее когти царапали его броню, пока не стало слишком жарко, чтобы они могли оставаться защищенными друг от друга. Металл, кевлар и кожа упали на пол, а его тело вновь запело гимн преданности, когда перед ним снова открылась ее грудь. Он возобновил свое поклонение, с легкостью вспоминая все, что ей нравилось, и напоминая ей, что он единственный любовник, способный по-настоящему овладеть ее телом, и она доказала, что ее память о нем столь же глубока. Их игра продолжалась, несмотря на свое развитие. Некоторые ночи были такими же, как и прежде: погоня, секунда уязвимости, а затем расставание. В другие ночи они снова оказывались вместе, поглощенные старой и новой страстью. Его сердце, как и прежде, находилось в ее власти, хотя он знал, что она все еще не впустила его по-настоящему и, скорее всего, уже никогда не впустит. Но они стали помогать друг другу, как когда-то. Они всегда защищали друг друга, неоднократно спасали друг друга. Она дважды обещала ему, что будет рядом, когда он будет в ней нуждаться, и вот теперь она снова помогала ему пробиваться через бандитов Пингвина и ловушки Загадочника, а также всегда держала под рукой запасные противоядия на случай встречи с Пугалом или Ядовитым Плющом. Ее опыт передвижения в тенях обширного преступного мира Готэма оказался бесценным для разведки и ухищрений. Они были такой же эффективной командой, как и раньше. И очень медленно она снова начала его впускать. Его доступ к ней стал более чем поверхностным, поскольку она позволила своей привязанности к нему взять верх над рефлекторной эмоциональной замкнутостью, как и все эти годы назад. Броня между ним и ее сердцем начала ослабевать, и поцелуи, которые он прижимал к ее груди, стали резонировать с ритмичным биением внутри. — Неужели тебе это никогда не надоест? — спросила она его однажды ночью, когда они лежали вместе, прижавшись грудью к его боку и положив голову ему на плечо. — Я никогда не смогу устать от этого, Селина. Только не с тобой. Она закатила глаза: — Я не имею в виду секс, Брюс, я имею в виду то, что происходит до него. Драки. Погони. Травмы. Она осторожно провела пальцем по синяку на его ребре, где нестандартный боеприпас Дэдшота сумел пробить несколько слоев кевлара. Он поморщился: — Я не могу остановиться. — Почему? — Она подняла голову и посмотрела на него своими ярко-зелеными глазами. — Я наблюдала за тем, как ты это делаешь, всю нашу жизнь, Брюс. С той ночи, когда я впервые увидела тебя, стоящего на коленях в том переулке, ты всегда боролся. Ты боролся с преступностью, с коррупцией, с монстрами. Иногда ты даже не знаешь, против чего сражаешься, а иногда, мне кажется, ты даже не знаешь, за что сражаешься. — Я всегда знаю, за что борюсь. — Ты думаешь, что всегда сражаешься за Готэм, за меня, за Альфреда, Джима и Барбару, но так ли это? Я думаю, что иногда ты сражаешься просто потому, что ты такой, какой ты есть, кем ты стал. — Может быть. — Но разве ты не устал от этого? Сражаться, чтобы спасти город, который отказывается быть спасенным? От того, что тебя чуть не убивают снова и снова, когда ты получаешь ранения, а потом выздоравливаешь, а потом снова получаешь раны? Потому что я знаю, что это так. Брюс, я так устала беспокоиться о тебе каждую ночь. — Ты беспокоишься обо мне? Ее взгляд стал острым: — Ты знаешь, что да. Он встретился с ней глазами, его взгляд столкнулся с ее взглядом в битве воли, надежд и страхов за будущее темного рыцаря Готэма. Но оба они знали, что ничего не изменится, по крайней мере в ближайшее время.***
— Селина? Он сонно моргнул, отыскивая в темноте тень, стоявшую перед открытым сейфом. Она смотрела на что-то маленькое в своей руке, и он насторожился, как только понял, что это. Брюс? — Его имя прозвучало на ее губах так же, как и на его. Она повернулась к нему, держа в руках кольцо с бриллиантом - то самое, которое когда-то украшало палец его матери и с тех пор лежало в сейфе, пока он не забрал его на прошлой неделе. Он уставился на нее, наблюдая за той частью ее лица, которую он мог видеть под маской. Но затем она сняла маску, показав ему вопросы в своих глазах. — Не так ты должна была это узнать — тихо сказал он. Она посмотрела на кольцо. — Для кого оно? — Что? — Это Вики? Он покачал головой, гадая, не ослышался ли он. Конечно, она могла так подумать. Он все еще иногда приглашал Вики на ужин, но только когда ему нужно было написать статью для фонда. С двенадцати лет он знал, что есть только один человек, которому он может подарить это кольцо. Встав с кровати, он подошел к ней. Ее рука дрожала, и он накрыл ее своей: — Оно твое, Селина. Оно всегда было твоим. Она пристально смотрела ему в глаза, и он не был уверен, надеется ли она на подтверждение или опровержение его слов. — Я планировал довольно красивое предложение, если можно так выразиться, но, полагаю, придется обойтись этим. Взяв кольцо, он опустился перед ней на одно колено. И когда он поднял на нее глаза, ему снова было двенадцать лет, и он смотрел на девочку, державшую в руках пятисотлетнюю китайскую вазу. Ему было тринадцать, и он наблюдал, как она выходит из-за занавеса, чтобы увести его с глаз долой, когда на торжественном вечере раздался выстрел. Ему было четырнадцать, и она говорила ему, что обвила его вокруг пальца. Это было так же верно сейчас, как и тогда. Это всегда будет правдой. Он глубоко вздохнул: — Селина Кайл, ты… Она не дала ему закончить вопрос. Ее губы прильнули к его губам, а затем они оказались на полу комнаты, ее кожа и кевлар прижались к его коже. Прошло совсем немного времени, и ее костюм был снят, а ее грудь прижалась к нему. Он целовал ее челюсть и шею, пока не достиг своего любимого места, поклоняясь ей так, как делал это всегда. — Ты уверен? — спросила она его потом, глядя на кольцо, которое теперь было единственной вещью, которое было на ней. — Я не совсем та, кого Готэм видел бы в качестве следующей миссис Уэйн. —Я никогда ни в чем не был более уверен, Кошка. Когда мне было двенадцать, я знал, что когда-нибудь ты наденешь это кольцо. Она усмехнулась: — Ты был амбициозным ребенком.***
И снова его доступ к ее груди перестал быть исключительным. И впервые он не был единственным, кто имел доступ к ее сердцу. Он наблюдал, как она кормит Хелену, прижимая к себе новорожденную гораздо нежнее, чем когда-то вазу. Ее голова, как это часто бывало в последнее время, устало покоилась на его плече. Он взглянул на окно, где прожектор на вершине GCPD осветил ночное небо символом, вселившим в Готэм надежду. Сегодня вечером там были Дик и Барбара, и Дик снова надел свой новый костюм летучей мыши. Готэм по-прежнему будет под защитой Бэтмена, даже если ночные приключения Брюса сменятся борьбой с неуправляемыми преступниками на борьбу с неуправляемым режимом сна его дочери. — Я люблю тебя, — прошептала Селина, и было непонятно, к кому она обращается - к Брюсу или к Хелене. Скорее всего, она говорила это им обоим. Тем не менее, он был единственным, кто ответил: — Я тоже тебя люблю. Он поцеловал ее кудри. Затем он потянулся вверх, чтобы слегка погладить нежную грудь, которую Хелена в данный момент не занимала, и она одобрительно замычала. Когда он встал, чтобы вернуть Хелену в кроватку, она пошла в ванную и набрала себе ванну, чтобы расслабиться. Он вошел и увидел, что она прижимается грудью к прохладному фарфору и смотрит на него снизу вверх. Он замер, снова вспомнив тот день, который прошел много лет назад. Его взгляд неизбежно упал прямо над бортиком ванны, где перед его взглядом предстала верхняя часть ее груди. Она щелкнула пальцами, выводя его из задумчивости, и на ее лице снова появилась нотка веселья. — Не стой и не пялься, Брюс. Они все твои, и ты можешь играть с ними, пока она снова не проснется. Я предлагаю тебе воспользоваться этой возможностью. Он усмехнулся и, раздевшись, присоединился к ней в ванне. Первой его целью стали губы, но грудь не отставала, и он нежно поцеловал соски, только что выдержавшие натиск Хелены. Она счастливо вздохнула, прижав его голову к своей груди, пока он занимался тем же преданным поклонением, которое он всегда испытывал и будет делать всегда.