***
Квартира семейства Чхве встретила Чонгука теплом, ароматом домашнего кимчи и ласковым объятиями Субина. Большой животик уткнулся в пресс гаммы, омега с кряхтением притиснулся к нему, не отпуская по меньшей мере минуту, а после немного посторонился, давая место, чтобы Ёнджун тоже мог наконец зайти, а не торчать на лестничной площадке. — А обнять любимого мужа? — альфа надул пухлые губы, расставляя руки в ожидании. — Только после того, как ты переоденешься и вымоешь руки, — Субин звонко рассмеялся, придерживая живот обеими руками, и, более не обращая внимания на кривляния супруга, забрал у него пакет с долгожданными вкусняшками и повёл Чонгука на кухню, где тот занял давно облюбованное местечко в углу, ибо: нет, Чонгук, пожалуйста, сиди, я сделаю всё сам, я беременный, а не неизлечимо больной, тебе же кружку с Железным Человеком? Чонгук невольно заострил на кружке внимание. У них дома в кабинете Тэхёна одну из полок в книжном шкафу занимают фигурки персонажей из вселенной Marvel, а другую — манга. Они такие разные, но умудрились сойтись и создать свой уникальный союз. Гамма так скучал… Тоска сжирала его напополам с обидой. Но он уже не был уверен в своих желаниях. Кажется, обними его сейчас Тэхён, он растает и простит ему любую оплошность, лишь бы больше не оставлял надолго. — Не хочешь съездить к нему в офис? — Не-а, это бесполезно, мне его секретарь сказал, что у него срочный слёт директоров в Сингапуре случился. Толку ехать в этот офис… Чонгука успешно окутывала апатия. И даже тактильная поддержка Субина не могла отогнать её. Омега сочувствующе вздохнул и ненадолго оставил Чонгука наедине со своими мыслями, отвлёкшись на закипевший чайник. Вскоре к ним присоединился Ёнджун, у которого в отличие от его мужа была другая тактика вытаскивания друга из депрессивного состояния, а именно подъёбы и миллион шуток в сторону Тэхёна и его возраста. Почему-то конкретно эта деталь никак не отпускала его, когда Ким где-то успевал провиниться. Чонгук же хихикал и иногда присоединялся, вымещая таким образом свои эмоции. Но сегодня его ничто не смешило. После всплеска в зале он был задумчив и мрачен, почти не ел и вымученно улыбался Субину, не желая задеть его и обидеть. Омега, наблюдая за старшим другом, хмурился и о чём-то усердно размышлял. Пока его супруг-оболтус без устали чесал языком, хоть как-то отвлекая Чонгука от шедеврального «а может, я просто захлебнусь в этой кружке чаем и не буду мучиться?», он мог обратиться к разуму и логике, ибо по всей видимости он был единственным, кто сейчас обладал этими полезными вещами. -… А потом можно и в горы махнуть. Что думаешь, Гук-а? Летом там такой воздух, Субину с малышом полезно будет, проветримся, полюбуемся природой, а пенсионер твой нас там не найдёт, ему колени не позволят, — Чхве весь засиял и улыбкой попытался ослепить присутствующих. Но быстро схлопотал подзатыльник и с обиженным «за что?!» уставился на своего омегу. Субин закатил глаза, наглаживая живот. — А ничего, что летом наш сын будет ещё слишком мал для таких подвигов? И ты уверен вообще, что у тебя хватит сил подняться в горы после рабочего дня и бессонной ночи? — Бессонной? — Ёнджун поиграл бровями, состроив пошлую улыбочку, однако его пыл быстро остудили, на этот раз ущипнув за бедро. — Да ты садист! — взвизгнул альфа, отскакивая вместе со стулом подальше. — Посмотрим, как ты запоёшь, когда малыш родится. В горы он захотел… Чонгук уставился на картинку Железного Человека на кружке с недопитым остывшим чаем. Точно. Горы. Горы! А ведь это вариант!***
Чонгук лежал в их постели один, смотрел в темноту, предполагая, что где-то там находится потолок, и слушал ветер, разносивший всё за окном. От этого урагана ходуном ходили плотные blackout-шторы и колыхались ветви его любимого красного клёна. Сон никак не шёл, пустующее место рядом было завалено мягкими игрушками, подушка давно согрелась, мысли наводняли голову и соперничали по уровню шума с ветром и водой в туалете — ощущение, словно сосед сверху решил принять ванну. Близился пятый час, скоро можно было вставать, встречать рассвет, а вместе с ним и надежду на возвращение блудного трудоголика, без которого категорически не засыпалось. Всё бы было именно так, находись он сейчас дома в их с мужем спальне, а не в небольшом домике среди гор, вокруг которого бегали дикие животные и, возможно, не менее дикие маньяки. А он, такой отважный и смелый, сидел в этих хоромах на старом футоне, укутавшись в одеяло с головой. Комнату освещали разноцветные огоньки гирлянды, развешанной по периметру под потолком. Режимы сами сменяли друг друга, и от резких миганий немногочисленные предметы отбрасывали страшные тени. Чонгук ненавидел своё спонтанное решение. Но на попятную не позволяли пойти гордость, упрямство и вредность, его личные три всадника апокалипсиса. Минуты текли ужасно медленно, нагруженные тяжёлыми мятущимися мыслями. Не поспешил ли он с выводами? Они ведь так и не поговорили. Может, это он где-то ошибся? Найдёт ли Тэхён его, когда вернётся? А когда он вернётся? Чонгук мог бы списать своё состояние на гормоны, будь он омегой или альфой, но его вторичному полу не свойственны подобные перепады, у него нет чего-то вроде течки или гона. Зато есть запах и внутренняя сущность, а ещё метка на стыке шеи и плеча, и все эти факторы давят на него, потому что альфа, которому он со всеми своими причудами самовольно подчинился, давно не был рядом, не касался его и не оставлял свой запах. С появлением метки в самом Чоне проснулась потребность едва не ежечасно купать в своём феромоне любимого мужчину. Собственнические замашки не давали иной раз мыслить здраво, но он действительно учился справляться с этим. И очень скучал. Ни о чём другом думать не мог, в голове сидел только Тэхён. За дверью отчётливо зазвучали тихие шаги, и внутри гаммы в первую секунду жизнь застыла и сердце ёкнуло от страха, но уже в следующее мгновение он поднялся, сбрасивая одеяло с плеч. В душе трепеталась вера в то, что это не какой-нибудь заблудший местный убийца, увидевший свет в окошке обычно пустующего дома и решивший заглянуть на огонёк, а тот, на кого он успел наслать несколько десятков проклятий и столько же раз помолиться кому угодно, чтобы вернулся живой, здоровый и домой, не в офис. Чонгук на носочках пересёк комнату и маленькую прихожую, в паре шагов от двери остановился и огляделся — каким бы сильным физически он ни был, пусть по габаритам стоял на равных со многими альфами, пришелец за дверью мог легко превосходить его, а потому ему срочно нужно что-то для самообороны. И это «что-то» быстро обнаруживается в лице старого зонта с тонким металлическим наконечником. Может, и не самое лучшее оружие, зато, если быстро среагирует, выиграет себе шанс на спасение. К собственному удивлению, Чон не чувствовал себя напуганным. До тех пор, пока домик не оглушил звонок… «Какой вежливый маньяк», пронеслось в голове. Почему именно маньяк? Да просто у кого-то слишком много времени на криминальные документалки и остросюжетные дорамы. — Крошик, я знаю, что ты там. Я слышу твой запах и чувствую твоё волнение. Это всего лишь я, мой хороший. Чонгук вздрогнул и выронил зонт, которым уже замахнулся. Крошик. Так его называл только Тэхён, чей голос и феромон дошли до его взятого врасплох сознания секундой позже. Откуда взялось это глупое милое прозвище, он и не знал. Просто для Тэхёна он всегда был крошечным, но обычная «крошка» не нравилась альфе, он считал это пошлым и обесцененным. С первым же порывом, смаргивая внезапно набежавшие слёзы, Чонгук распахнул дверь и отшатнулся на шаг назад. Из зимней темноты в полумрак прихожей ступил растрёпанный, раскрасневшийся альфа, шумно и тяжело дышащий, в заснеженном коричневом пальто, с застрявшими крупными снежинками в тёмных волосах. Наверняка замёрз и очень устал. Внезапный ушат стыда валится на голову гаммы. Он нерешительно ступает ближе к мужу, но замирает в трёх десятках сантиметров, разглядывает жадно родное лицо, задерживаясь на глубоком взгляде, карамельных радужках и чёрных зрачках, вьюга эмоций в которых делала ему больно почти физически. — Там метель? — спросил хрипло. Долго молчал и много думал, язык еле шевелится. Прежние переживания отпускают, наваливается утренняя злость. — Немного, — Тэхён по привычке слегка повёл правым плечом. Всегда так делал, когда волновался. Чон выучил этот жест одним из первых. — Я звонил тебе, — вырывается слишком обречённо. — Можно было перезвонить! Хотя бы написать! Тэхён, глаз не отрывая от злого супруга, нырнул рукой в мокрый карман и выудил оттуда телефон, отвлёкся лишь раз на мгновение. Около рта тонкие нити мимических морщинок при тусклом свете попались Чонгуку на глаза, как и складка меж широких бровей и крохотные лучики от внешних уголков в месте, где веки сходились. Ким хмурился, но не злился. Выглядел таким вымотанным, что кричать расхотелось. Чонгук сейчас замечал даже лёгкую дрожь ресниц, понимая что даже так его мужчина был самым красивым для него, с одинарным и двойным веком, нахмуренный, уставший, взлохмаченный, с каплей, что была снежинкой и, растаяв, стекала по точёной линии челюсти и пухлыми губами, поджатыми сейчас. — Я звонил тебе, — перед глазами возник экран телефона с историей исходящих звонков. Чонгук еле заставил себя перевести взгляд на страницу журнала. Тэхён действительно звонил ему. Каждый день. — Мне раз за разом сообщали, что абонент поместил меня в чёрный список. Я подумал, что тебе нужно время, что ты обиделся и не хочешь сейчас слышать меня. Знаю, ты не берёшь с незнакомых номеров, тебя это нервирует, и я не стал покупать новую сим-карту, решил, что поговорим, когда вернусь. Я написал тебе письмо, попросил секретаря передать, но, по всей видимости, он не сделал этого. Прости меня, я должен был сделать это сам. И должен был сказать про командировку, но ты не брал трубку, а приехать домой я уже не успевал. Нужно было звонить твоему другу. Я додумался не сразу, а потом было поздно… — альфа замолчал, переводя дыхание. Высказал как на духу. Взгляд, полный раскаяния, не отрывал, пока говорил. Оттого тяжелее уже гамме. Слишком честный и правильный этот Ким Тэхён. — И в итоге мы чуть не дошли до развода, — нервно хохотнул, влажной холодной ладонью проводя по разгорячённому лицу и стирая каплю, — мне на рабочий номер дозвонился Субин и рассказал, я первым рейсом сорвался. Так испугался, когда не нашёл тебя дома… — взгляд альфы слегка помутнел, будто он окунулся в воспоминания и вновь испытал те эмоции. — Ты ещё и охрану распустил. Совсем бесстрашный, — под конец Тэхён отпустил беззлобный усталый смешок. Будто он выдохся после того, как кричал песни на бегу. Но он не кричал вовсе, выговаривался, но не срывался. Свои эмоции он по дороге сюда успел пережить, обмусолить, обдумать. Стоило Чонгука увидеть здорового, в тепле, невредимого, лишь немного напуганного, и словно камень с души. — Чёрт… — Гук опустил голову, не в силах справиться со стыдом и чувством собственной глупости. — Я совсем забыл про рабочий номер. И твой… Я не… Прости, пожалуйста, прости, я не блокировал тебя целенаправленно. Ах-ха… — шестерёнки в голове усиленно работали, а он ощущал себя самым глупым человеком на свете. Лоханулся из-за ерунды и не додумался перепроверить! — Вспомнил, в день твоего отъезда я чистил контакты и спутал походу, блокнул вместо того старого номера твой нынешний… Вот я придурок! Господи, прости меня, Тэ, я устроил такую трагедию, а сам мог всё легко решить, только был бы внимательнее. Блять… Гамма, оглушённый своими эмоциями, вцепился в свои волосы, отшатываясь назад. Как можно было так ступить, накрутить себя и едва до приступа не довести собственного мужа?! Мокрое пальто с тихим шорохом упало на пол. Прохладные пальцы коснулись его шершавых, татуированных. Тэхён оказался предельно близко в один шаг и к плечу своему притянул за затылок, второй рукой обнимая крепко за талию, стройную и гибкую, ощущающуюся привычно приятно и всегда так правильно. — Ч-ш-ш, крошик, всё хорошо. У нас же всё хорошо? Ким слегка отстранился, заглядывая в покрасневшее лицо и ища любимый угольный взгляд. — Да. Теперь да. Чонгук едва удержался, дабы снова не спрятаться в крепком плече и задохнуться феромоном, которого так не хватало все эти дни. — Мы оба виноваты, — Тэхён аккуратно опустил руки Чонгука себе на предплечья, поцеловав обе ладони, и ласково заправил порядку волос, что выбилась из общей укладки, назад. — Но без ошибок и недопониманий не появляется опыт. Нам с тобой ещё столькому нужно научиться вместе, чтобы предотвратить подобное в следующий раз. До идеальных отношений нам предстоит много работать. Но мы ведь справимся? Чонгук по-детски надул губы, смеша этим альфу. Он поднял на старшего озорные глаза. — Не хочу идеальные отношения. Хочу тебя рядом и твои руки на себе. Обними меня, хён. Эти слова прозвучали настолько капризно, что Тэхён не мог не подчиниться. Он быстро выпутался из пиджака, сбросил ботинки, оставаясь лишь в тёмной водолазке и брюках. Его мальчик был таким невыносимо красивым всегда. Но сейчас, после вынужденной разлуки и недопонимания, в этом старом домике в горах, который Чонгуку в наследство оставила бабушка, с его отросшими тёмными волосами, убранными назад, в этом мягком свитере, обнажающем полоску голой кожи на талии, стоит поднять руки, в низко посаженных узких джинсах… Чонгука хотелось не просто обнять, а укрыть у себя под сердцем и никому не показывать. Тэхён едва сдерживал безумную, как ему казалось, улыбку, чувствуя себя влюблённым до лёгкой одержимости. У него восхитительный муж и нестерпимое желание поцеловать его. Альфа привык не отказывать себе в том, чего очень хочется. — Строптивый, своенравный, ревнивый, чертовски умный и… Мой. Моим самым лучшим решением за всю жизнь был брак с тобой, бестия. Ещё ни разу я не пожалел о том, что именно ты стал моим мужем, Гук-а, — шепчет он в сладкие губы, налетая на своего мужчину без стеснения. Они целуются торопливо и жадно, стремясь занять лидерство и выпить друг друга до дна. Чонгук крепко цепляется за своего мужа, обеими руками держится за его шею, повисая на нём и чувствуя себя в этот момент самым счастливым. У него невероятно понимающий и горячий мужчина, которого сейчас необходимо было выпутать из этой многочисленной одежды и уложить на футон, забраться сверху и хорошенько объездить, чтобы он забыл дорогу на работу и в принципе о том, что помимо Чонгука есть другой мир. В сексе гамма обычно доминировал. Умудрялся командовать своим альфой, сидя на члене, вот как это выглядело. И Тэхён с удовольствием выполнял его желания, какими бы они ни были, всё, что в его власти. Не так спешно, как в первые минуты, смягчаясь и сбавляя обороты, они перешли к тягучим влажным поцелуям, слишком шумным, пошлым, слюна склеивала их подбородки и капала на ключицы. — Хочу вылизать тебя, — доверительно прошептал Ким в распухшие от несдержанных покусываний губы. Чонгук содрогнулся в сильной волне возбуждения, не мог не представить это, вспомнить предыдущие разы. От одних фантазий грудной стон рвался наружу. — Ты же позволишь? Тэхён играл с ним, стискивал до лёгкой приятной боли кожу на талии сквозь мягкий свитер, мизинцем цеплял набор серёжек в левом ухе, слегка оттягивая колечки с подвесками. И целовал так вкусно, как никто не умел — Чонгук без раздумий от первого и каждый последующий, все поцелуи мужа записал в лучшие, и сейчас наслаждался, отдаваясь во власть горячих губ и ещё более раскалёного языка. От нехватки ощущений, жажды, которую он ощутил, дорвавшись до родного тела, закатывались глаза, закрывались веки и под ними цветные пятна расплывались. Стоило разомкнуть губы на секундную передышку, и гамма склонился к шее, прямиком к пахучей железе, дабы забить лёгкие таким необходимым феромоном, пропахнуть насквозь химонантом, таким несвоственным альфам, но как ничто другое подходящим Тэхёну, тонким свежим ароматом цветов, что распускаются в конце декабря раньше листьев. Собственный ирис путается в сильном запахе, сплетается с ним и оседает на бронзовой коже. Чонгук жадно дышит и языком прикасается, лижет смело, размашисто, на язык черпает любимый феромон. Водолазка жутко мешает ему, сначала пальцами оттягивает ворот, не заботясь о треске ткани, спустя минуту скулит нетерпеливо разочарованно. Тэхён со снисходительным смехом отстраняет капризно надувшего искусанные губы супруга и на радость ему водолазку стаскивает, из рук выпускает на пол к ногам, ибо в объятия падают слишком резко, запрыгивают на бёдра с немалым весом. Ким со смехом пошатывается, но на руках удерживает и ладони широкие беззастенчиво располагает на округлых ягодицах — на них в зале и дома тратилась львиная доля времени на радость альфе. Очень уж ему полюбились упругие полушария, особенно оставлять на них следы от укусов и пальцев. Чонгук заластился вновь к теперь открытой шее, сгорбился в сильных руках, наклоняясь ниже и о ключицы потираясь щеками. Заострённые клыки царапают выпирающие дуги, кожа на них мгновениями позже бордовыми цветами красится, а он оторваться не может и совершенно не сдерживает своих восторгов, скуля и шепча в кожу о том, как сильно он нуждался все эти дни в этих прикосновениях, в запахе, в руках, державших его крепко… Во всём Тэхёне нуждался слишком. — Считаю нечестным тот факт, что действуешь только ты, — с ухмылкой произнёс альфа, чувствуя, что шея не выдержит долгого стояния с запрокинутой головой. — Давай-ка переместимся, крошик. Гамма голову поднял, волосами растрепавшимися щекоча подбородок мужа, и в губы его звонко чмокнул, прежде чем дать согласие резвым кивком. Пусть он не уступал своему мужчине в росте и развитой мускулатуре, держался образа брутального делового парня, как-никак супруг президента большой компании, да и сам не лыком шит — занимал место генерального директора в сети художественных школ, но ему безумно нравилось чувствовать себя маленьким и защищённым, когда Тэхён вот так держал его на руках и нёс в постель, прижимая к себе крепко, не удерживаясь от лёгких поцелуев в плечо сквозь одежду. Чонгук лопатками почувствовал неровно брошенное одеяло поверх футона и расцепил руки, позволяя альфе распрямиться меж его разведённых ног, а самому приподняться и помеху вытащить из-под себя, дабы головой упасть на подушку. Тэхён быстро стянул с него джинсы и бельё, помучившись лишь с ремнём, по его мнению, слишком затянутом. Свитер, хоть и нравился обоим, тоже теперь явно был лишним. Обнажённые стройные ноги упали по обеим сторонам от альфы. Желая поцеловать скорее так давно нетроганные губы, вперёд вдоль прекрасного тела подаётся и ладонями по ногам ведёт к бёдрам. — Люблю тебя, бестия, — зашёптывает ласково мелкие ранки, следы их несдержанности, прежде чем заглушить требовательный полустон развязным медленным поцелуем. В этих горячих касаниях растворяются, трогают и выцеловывают, лишь бы запаха и следов побольше осталось на чужой коже. Обоюдные метки хочется обновить вне гона, прямо сейчас, но клыки благоразумно удерживаются. Чонгук руками ласкает широкие плечи, в плен длинных ног берёт талию, скрещивая лодыжки на пояснице, и к кромке брюк подбирается проворно, быстро выпутывая из шлёвок ремень и с ширинкой расправляясь. Он стопами себе помогает стянуть ненужную ткань и пальцами пробирается в боксеры, но едва успевает коснуться сочащейся смазкой головки, явно желающей разрядки скорее, и почувствовать под руками дрожь, как его запястье мягко перехватывают и выуживают из белья, укладывают на упругую накачанную грудь и прижимают своей ладонью да в глаза заглядывают. — Эй! — Чон смотрит обиженно-возмущённо, на что получает ласковый, предельно нежный поцелуй в область сердца и вновь этот всепонимающий, но такой властный взгляд. — Ч-ш-ш, сначала я. И ему не оставляют шанса на сопротивление, когда скользят с влагой поцелуев вниз и собственные ноги ненавязчиво вручают, придерживают, дожидаясь, пока разомлевший гамма сообразит подхватить себя под коленями и устраивают ладони раскалённые на ягодицы. На их коже давно сошли следы их последней близости, и Тэхён немедленно приступает к исправлению этой оплошности: примыкает к правой ягодице, левую сжимает ощутимо, прикусывает, недолго играясь, потому что раскрытая промежность слишком манит к себе, чтобы уделять прелюдиям больше времени. Ким широко лижет расселину, собирая ту немногочисленную смазку, что выделяет организм гаммы. Ему мало и хочется больше, выпить его до дна, пробраться глубже, что и делает. Придерживая большими пальцами у краёв сфинктера, оттягивает ребристую кожу немного и кончиком языка давит, обильно смачивая слюной. Чонгук под его руками дрожит и стонет громко, надрывно, задыхаясь от того кипятка возбуждения, что давит на член и узел в животе. — Х-хён!.. Трясущиеся ноги, несдерживаемые слабыми руками, валятся на мускулистые загорелые плечи и дрожащие пальцы стремительно путаются в чёрных лохмах, ещё влажных после снега и таких мягких. Чон сильнее сжимает в кулаке волосы мужа и направляет его голову ещё ближе к себе, заставляя языком войти глубже и стеночки чувствительные огладить. Ким ускоряет движения языка, губами звонко присасывается к краям сфинктера и в стонах любимых купается, понимая, что свой стояк едва в футон не упирается и долго альфа такими темпами не протянет, слишком горяч его муж, когда не сдерживает себя и доминировать стремиться. В достаточно разработанный и увлажнённый анус скользят сразу два пальца, проходят туговато, и Ким уже приподнимается, дабы найти смазку, что должна была остаться где-то в доме после их прошлого отдыха здесь почти год назад, но полупустой тюбик падает под руку, метко запущенный Чонгуком. — С-смазка, — уточняет он, столкнувшись с растерянностью на лице альфы. Тэхён кивает слегка заторможенно и ускоряется. Гамма взгдрагивает от перепада температур, чувствуя холод смазки на разгорячённой коже, но эту мелочь быстро сносит плавное и точное движение. У Тэхёна идеально длинные пальцы и отличное знание всех чувствительных зон, он быстро находит простату и касается её подушечками, разминает тугие мышцы тщательно и на поцелуи не скупится, украшая ими внутренние стороны сочных бёдер. Когда терпеть скрупулёзность альфы не остаётся сил, Чонгук из-под футона выуживает еле нащупанный у края презерватив и его тоже подкидывает увлечённому супругу. — Я до безумия обожаю твои пальцы, дорогой, но прошу тебя, дай мне уже свой член, — задыхаясь, потребовал Чон. Его возмущение обрывается смешком Тэхёна. Он выныривает, весь красный и мокрый, ужасно растрёпанный и слишком сексуальный, с ногами на плечах, и улыбается обольстительно, а у самого в глазах черти мешаются со смешинками, так и искрит от него. Чонгук не может не залюбоваться своим восхитительным мужем, человек, что принадлежит ему и которому принадлежит он. Тэхён входит медленно, желая, чтобы прочувствовали процесс оба, и, притянутый к распахнутым призывно губам, поддаётся на уловку, пленённый ласковыми руками, что за щёки держат крепко, и глазами угольными. Огонь от губ расходится по всему телу. Чонгук на каждое движение бёдрами плавно толкается вверх, до шлепка кожи о кожу и плотного соединения, глубоко и трепетно до немоготы. — Узел? — бормочет вопросительно альфа, зализывая укус на груди. Ему трудно сдерживаться рядом с любимым, подступающий оргазм давит на низ живота. — Да, пожалуйста… — скулит Чонгук, едва разбирая слова. Ему чересчур хорошо и к разрядке хочется приблизиться как можно быстрее, и получить ещё больше удовольствия от распирающего чувства после. Тэхён ускоряется, входить начинает наотмаш, глубоко, и едва не до конца выходить. Сам не сдерживает стоны, глушит их в сгибе чонгуковой шеи, крепче стискивая упругое бедро, второе на весу придерживает, сильнее раскрывая мужа. В череде быстрых фрикций Чонгук вскрикивает резче, горячее семя выплёскивается на его живот и грудь, пачкает Кима, но он внимания не обращает, с завершающими толчками замедляется и замирает. Протяжный хриплый стон Чон ловит в свои губы, крепко прижимая альфу к себе всеми конечностями. Узел внутри него стремительно набухал, растягивая эластичные стенки сильнее и заставляя вздрагивать обоих от микрооргазмов. Чонгук к ароматной железе пробрался, потираясь о щёки и волосы мужа носом и скулами, и мелко зализывать стал кожу поверх канала с запахом, покусывая и урча. Тэхён со смехом прижался щекой к его щеке, зажимая лицо гаммы меж своей головой и плечом и чмокнул куда-то в волосы за ухом. Оба старались сильно не шевелиться, чтобы не тревожить узел и не делать друг другу неприятно. — Что ты делаешь? — грудь Кима сотрясалась от тихого смеха и от этого начинал вибрировать и улыбаться Чон. — Оставляю на тебе побольше своего запаха. Сначала я помечу тебя, а затем свяжу и запру в спальне, никто не поможет тебе и не станет искать, я скажу всему миру, чтобы больше не беспокоили тебя, — прошелестел ревностно гамма, наминая мышцы на чужой груди. Тэхён перестал смеяться, но улыбку влюблённую не скрывал. — Крошик, я тебя так люблю. Просто до сумасшествия, ты знал? И альфа с трепетом опускается к алым губам мужа, растворяя в них их улыбки и вздохи. И Чонгук. Он тоже до сумасшествия.***
— Куда пошёл?! — голос гаммы прогремел прямо в ухо. Тэхён съёжился, вжимая голову в плечи, и боязливо медленно развернулся. За спиной его ожидал суровый чёрный взгляд. — Я тебя ещё не отпускал. Смачный чмок перед работой на удачу. — Милый, ещё один такой чмок, и я совсем опоздаю, — альфа попытался незаметно потянуться к своим брюкам, но был пойман раньше, чем успел найти их глазами. Коронным захватом его завалили обратно на футон. — Ты начальник, тебе можно, — фыркнул Чонгук, седлая чужие бёдра. Тэхён по устоявшейся традиции на автомате разместил руки на обнажённой талии, старался не смотреть ниже. Хотя даже это не спасало: чересчур сексуальный Чонгук, в котором проснулась его властная сторона, сносил голову и не оставлял шансов. Ким бросил тоскливый взгляд на электронные старые часы, показывавшие без пятнадцати десять. Он безбожно проспал и опоздал, зато чувствовал себя отдохнувшим. И под строгим взглядом больших любимых глаз его всё меньше мучила совесть. — А что, если я захочу ребёнка? Ты тоже будешь пропадать неделями? — Чонгук взглянул на него обиженно, словами огорошивая и заставляя талию его стиснуть неосознанно сильнее. Тэхён бы очень хотел малыша в их семью. Может, даже не одного, а пару-тройку. — Крошик… Нет… Конечно, нет. Всё закончилось, я дома, я рядом. Ты хочешь малыша? Альфа обхватил ладонями мягкие щёки супруга, большими пальцами поглаживая нежную кожу под глазами. Он внимательно всматривался в родное лицо, раз за разом понимая… — А ты? — Чонгук сморгнул почти скатившуюся от большой эмоциональности слезу. — Только от тебя, Гук-а. Очень хочу. Если ты… Если мы готовы, мы можем… — зашептал Ким доверительно, наклоняя гамму к себе ближе и располагая на своей груди. Он чувствовал, как заполошно бьётся его сердце, и прижимал теснее, поглаживая по волосам. — Пообещай, что не оставишь меня больше одного надолго, — пробубнил Чонгук и щекой удобнее притёрся к острым ключицам. — Мне было так плохо, что я выел Ёнджуну весь мозг. И, кажется, меня скоро попросят из тренажёрки, — смешок, — потому что я абсолютно не умею себя вести. Ким улыбнулся. — Не переживай, мы найдём новый зал, намного лучше. — И на свидание сходим? — Сегодня же вечером. — А к созданию малыша тоже приступим сегодня вечером? — хитрая улыбка озаряет лицо гаммы, когда он приподнимается и заглядывает в глаза с карамельными радужками. — Как пожелаешь, крошик.