шерше ля фам

— Инга, Инга, Инга, — собственное имя было испорчено протяжными гласными и откровенно насмешливым тоном, — как долго мы тебя искали. Гром замерла на пороге квартиры, не успев скинуть промокшую кожаную куртку с плеч. В гостиной, вальяжно развалившись на диване, восседал некто в странном кожаном одеянии, которое плавно переходило в черноту пространства. Разглядеть эту необъяснимую картину позволял только неяркий свет Луны сквозь огромное, так любимое Ингой, окно. Возле двери, в углу, привычно дожидалась своего звездного часа бита, купленная Гром скорее из ребячества, чем из реального умысла её применить. Ей казалось невозможным, что к ней, вполне обыкновенной курсантке полицейской академии, кто-то решит вломиться. С учетом того, что прельститься домами старого фонда каким-то грабителям представлялось довольно сомнительной идеей. А вот двинутые взломщики и, скорее всего, нарики — очень даже прельстились. По-другому ночного гостя Инга объяснить не могла. — Весь твой мыслительный процесс прямо-таки отображается на твоём лбу, — снова хмыкнул незнакомец. — Считаешь меня наглым взломщиком? Думаешь о своей бите? — Думаю, что вы сумасшедший, — Инга прошла вглубь квартиры скорее для того, чтобы не выглядеть остолбеневшей от страха. Сознание вопило, что приближаться к психопату, который, к слову, еще и знал её имя, было отвратительной идеей. Но внутренний голос подленько нашептывал, что незнакомец не проявляет никаких признаков безумия, жажды наживы или убийств — вообще-то, при ближайшем рассмотрении тот выглядел очень даже привлекательно. Холодные серые глаза в ответ изучали её силуэт, нелепо остановившийся посреди комнаты в отяжелевшей от проливного питерского дождя куртке. — И симпатичный. — Дело вкуса. Незнакомец резко поднялся с дивана, словно ему надоело играть какую-то роль, и в лунном свете сверкнули металлические вставки, оплетающие грудь мужчины. Инга успела лишь подумать, что этот костюм подозрительно напоминал ей более качественную версию костюмов косплей-чудаков, которых ей доводилось видеть на практике в полицейском участке. А потом ей пришлось задуматься над тем, какие у неё есть варианты отступления, потому как незваный гость уверенно двинулся в её сторону. «Думай», — приказала себе Инга. Прямо сейчас можно было сорвать веревки, на которых сушились скудные шмотки, но вряд ли это хоть немного затормозит психа. «Думай». Она пыталась абстрагироваться от абсурдности ситуации, продолжая пятиться спиной вглубь кухни. В одном из шкафчиков есть нож, но чтобы его достать — придётся на преступно короткий миг повернуться спиной к нападавшему, и это с учетом того, если Инга точно помнила местоположение ножа. А она не помнила. Отбиваться вилкой, которую она определенно забросила в раковину после завтрака подгоревшей яичницей? — Милая, я уже устал от твоих мыслей, — голос, как раскат грома, прокатился по позвоночнику Инги, которая уже уперлась копчиком в кухонный гарнитур. — Я не причиню тебе вреда, Инга. У меня есть четкие указания. Не успев обдумать эти слова, Гром ухватилась за пресловутую вилку и тут уже ощутила, что тело отказалось повиноваться настойчивым сигналам мозга. Она окаменела. Ей оставалось только пораженно всматриваться в темную фигуру, продолжающую надвигаться на неё. — Ядом была смазана дверная ручка? — Яд? — казалось, незнакомец действительно изумился. — Ты думаешь, что паралитический яд каким-то волшебным образом начал действовать именно сейчас, когда ты собиралась оставить во мне четыре дырки от гнилой вилки, и при этом у тебя осталась способность ворочать языком? А вы, люди, всему найдете «разумное» объяснение, — он уже откровенно насмехался. — Тебе просто пора домой, Инга. — Что за… — Гром не успела процедить вертящееся на языке ругательство, ощутив себя так, будто неведомый кукловод одним махом обрезал все ниточки, заставляя игрушку беспомощно рухнуть на дощатый пол. Но, теряя сознание, Инга подумала, что упасть ей все-таки не дали. Незваный гость ловко подхватил её обмякшее тело и, не давая себе возможности полюбоваться красивеньким личиком без привычно нахмуренных бровей, вступил в открывшийся перед ним портал. Его двадцатилетняя миссия, наконец, подошла к концу. — Повелитель уже и не верил в успех операции, — зачем-то прошептала лекарь, склонившись над мирно сопящей Ингой. Кремовый оттенок отделанных золотом простыней невыгодно подчеркивал бледность её кожи, а размер ложа — невероятную хрупкость фигуры, больше не скрытой от мужчины объемной кожаной курткой. — Он ждет тебя в Тронном зале. Заметив, что он не сдвинулся с места, лекарь с улыбкой добавила: — Я присмотрю за ней. Было немного непривычно ступать по просторным коридорам дворца, сверкающих в лучах заходящего солнца, но Тронный зал и его Повелитель — напомнили, как ничтожно мало в масштабах их жизней двадцатилетнее отсутствие советника. — Олег, — Повелитель поднялся со своего места и пошел навстречу мужчине, — ты принес радость в мой дворец и в мой мир. — Я счастлив вернуться, — впервые за долгое время улыбка на его лице была по-настоящему теплой. — Я оставил Ингу под присмотром лекаря. — Как она? — Полагаю, вам придется хорошенько потрудиться, чтобы всё ей объяснить. — А тебе — чтобы она смогла с этим жить. — Мне? — Олега эта новость совсем не обрадовала. Он давал клятву служить Повелителю, он был его советником, его серым кардиналом, но… нянькой его вновь обретенной племяннице? — Я не лучший кандидат на роль доброго друга. Повелитель только радушно улыбнулся, и Олег знал, что эта улыбка была искренней — она искренне предупреждала, что споры в данном вопросе неуместны. И то, к чему приведет этот приказ, завернутый в фантик просьбы, Олег уж точно не мог предугадать. Калейдоскоп быстро сменяющихся дней в компании Инги Гром, возвращенной принцессы Юпитера, успевал едва оставить свой отпечаток в памяти советника. Потому что Инга Гром была упрямой, своенравной и чересчур сердобольной. Хотя и довольно быстро свыкающейся со всеми «невероятностями». Олег хотел бы польстить себе же, сказав, что это его непосредственная заслуга. И Гром никогда не признается ему, что именно он был тем необходимым связующим звеном с реальностью, которая каждый миг рушилась и восставала у Инги на глазах. Олег Волков сидел на её стареньком диване в гостиной, напротив огромного окна, какие бывали только в домах старого фонда, и был той фигурой, которая доказывала Инге — она не сошла с ума. Только если этот красивый молодой мужчина с его голубыми глазами являлся некой проекцией всех её недосягаемых желаний, за которую она смогла ухватиться, лишь окончательно свихнувшись. Порой Гром так и казалось. Жизнь на другой планете, магия, принцы и принцессы, доспехи и бальные платья — все было больше похоже на сон девятилетней девочки. И всё же, когда краем глаза она могла уловить силуэт Олега, мир обретал осязаемую форму. — Это твой мир. — Волче, мой мир остался там — в темных переулках Санкт-Петербурга, в полицейской академии и постоянном страхе за собственную жизнь, — Олег уже прекратил поправлять её с этим «волче», это становилось их обыденным приветствием друг друга. — А если быть честной, за жизнь я не боялась. Скорее, я боялась саму жизнь. Нормальность. Одиночество. — Потому что это была не твоя жизнь, Гром. Не твоя реальность. Ты — это нечто большее, чем коп с обостренным чувством справедливости или, о Небо, олицетворение равенства полов, — Инга, поглядев на его скривившееся лицо, слегка улыбнулась. — Всё, о чем ты могла мечтать там, можно наконец исполнить здесь. И справедливость, и торжество истины, и помощь всем отринутым. Они стояли на балконе Дворца, глядя на заходящее солнце — это напоминало Волкову о его долгожданном возвращении на Юпитер, когда лежащая на кровати Инга Гром была для него лишь целью, его билетом в обратный путь, где всё так знакомо и понятно. Сейчас лучи медленно скользили по умиротворенному лицу принцессы, что всё же реже хмурила свои брови и всё чаще улыбалась, обнажая свою едва заметную щель меж передних зубов. Будь Олег хоть каплю романтичен, он бы признал, что она обворожительна. Несмотря на то, как расслаблено Инга облокотилась на перила, советник уже на клеточном уровне ощущал, что внутри неё что-то напряженно сжимается. Она словно ожидала продолжения его пламенной речи, каких-то вполне конкретных слов. — Ты сможешь всё, — резюмировал он и, чуть помедлив, добавил, — а я буду рядом. Гром бросила на него слегка недоверчивый взгляд, но, убедившись, что Олег не сказал это с привычной ехидной улыбкой, выдохнула с облегчением. Волче был её спасательным кругом. Её терпеливым учителем. Её ворчливым голосом разума. Её тенью. Олег думал, что это будет легко — быть приближенным принцессы, быть её наставником ровно до того момента, когда Повелитель, наконец, не убедится в том, что психика Инги Гром окончательно приняла свой статус. Это, в общем-то, и не было задачкой со звездочкой. Но все чаще советник ловил себя на мысли, что присутствие Инги начинало входить в стадию «привычное», а обратное — делало его чрезмерно раздражительным. Вечерние беседы в библиотеке в присутствии лишь догорающих свечей он начинал ценить превыше бодрого раннего подъёма. — И ты двадцать лет искал меня? — шепотом вопрошала Гром, сидя на широком подоконнике в своих покоях. Ей не хотелось нарушать доверительную атмосферу своим зычным тоном следователя, который выработался за годы обучения в академии. — Даже не зная, жива ли я вообще? — Повелитель верил в твоё здравие. А я поклялся верить ему. — Но почему он не мог спасти моего отца? Олег прекрасно понимал, что этот вопрос незримо витал между ними уже очень давно, но не спешил самостоятельно приоткрывать этот ящик Пандоры — не в его правилах было отвечать на незаданные вопросы. — Твой отец сам выбрал изгнание. Он не желал жить в рамках уготованной ему судьбы — судьбы правящей семьи. Он принял жизнь обычного человека и больше никогда не связывался с родными. — Семья презирала его? — Они очень скорбели. Но то, что тебе всё еще кажется огромным количеством пройденных лет, для нас это был лишь миг, который к тому же был омрачен войнами и интригами. Твой отец погиб на задании, но его брат знал, что у него уже появилась ты. Только вот Константин совсем не хотел, чтобы мы тебя нашли. — Почему? — Его привлекала земная жизнь — она хоть и была короткой, но умещала в себе свободу поступать так, как хочется. Твой отец это очень ценил. И наверняка хотел, чтобы однажды ты сама сделала выбор. Возможно, он оставил тебе послание, но я вернул тебя раньше. Покои погрузились в тишину: Олег продолжил невозмутимо листать книгу по целебному искусству, а Инга пыталась сформулировать вопрос, который не вызвал бы у советника лишних подозрений. Она тогда еще не была уверена, может ли ему стопроцентно доверять свои мысли, или на этой планете у неё и вовсе нет союзников, как-то было на Земле. — Гром, я не читаю твои мысли, но их копошение в твоей голове меня неизменно раздражает. — А ты вообще умеешь?.. — Умею. Инга не нашлась с ответом. И вопрос толком не подобрала. — Что, если я окажусь как отец? — на выдохе вымолвила она, отведя глаза в сторону, лишь бы не сталкиваться с пытливым взором Волкова. — И тоже не смирюсь со здешними порядками, решив быть человеком? Вы ведь вернули меня сюда силой, но я — дочь своего отца… — Повелитель очень скорбит по брату, и он так желал тебя вернуть лишь по одной причине — ты действительно копия Константина. Возможно, это кажется тебе сейчас лишь прихотью, но семья — это то, чем по-настоящему дорожит Фёдор. И я считаю это правильным. Но я также знаю, что не наделен полномочиями удерживать тебя здесь против твоей воли. — То есть я могу уйти, если захочу? Олегу понравилось это «если», которое содержало в себе неопределенный срок и оставляло возможность остаться несбыточным. — Да. Ты разобьешь Повелителю сердце, но — да. — А тебе? — Что «мне»? — Я разобью сердце своим уходом? Советник широко заулыбался, наблюдая за игривым выражением лица Инги. — Я определенно буду разбит тем, что моя двадцатилетняя эпопея завершилась таким явным провалом. Гром смеялась очень красиво, и красота эта заключалась в том, что она совсем не сдерживала смех, как это делало большинство придворных дам. Но еще, Олег считал её смех красивым, потому что, рассматривая тогда её хмурую питерскую квартиру, у него сложилось впечатление, что Инга Гром совсем уж не из смешливых. А тут, с ним, она позволяла себе такую роскошь. И все их посиделки, уроки, беседы откровенные и занудные, привели их к неминуемому сокращению дистанции и слому рамок всякого приличия. Инга, может, и училась быть леди, но что ей абсолютно не нравилось — так это то, что леди почему-то не могут прижать понравившегося мужчину к стенке и поцеловать его. Олег Волков не давал ей покоя ни днем, ни ночью, и теперь она вкладывала в поцелуй всю ту страсть, что не могла выразить человеческим словарным запасом. Олег Волков сминал её губы в ответ, осознавая, что кое-что человеческое менять в Инге Гром ему совсем не хотелось. В конце концов, кто знает, когда бы он решился на такую близость, какую без стеснения дарила ему эта девушка.