антиконвульсанты на завтрак

…ушко не знакома с концепцией личного пространства: у малышки его просто нет. нет социальной дистанции, нет контуров собственного тела, нет понимания, что пускать в свои трусы нужно отнюдь не все чужие руки подряд. границы тела ушко будто продолжаются за пределами кожи и срастаются с фигурой доктора масакрика. доктор масакрик может делать с ушко все, что захочет. это даже не донорство: милому доктору не только принадлежит пизда ушка (вульва, как скажет он научным языком), но и каждая капелька крови, каждая капелька желчи; ему принадлежит поджелудочная ушко, ему принадлежит печень ушко, ее склеры глаз, ее слюнявый язычок, ее неуклюжие пальцы рук, ее выпирающие ребра, обтянутые кожей. одним утром доктор масакрик хватает ушко за загривок, нагибается и, зафиксировав оба века, проводит языком по склере глаза. ушка так перепугалась, что возбудилась и промокла. ощущать чужой язык на своем глазу — это необычно. — давно хотел такое сделать, — говорит доктор. — ничего необычного. глазные яблоки на вкус как яблоки. чего ж маэстро маруо так помешался на них?.. — я-я рада, что доктору понравились м-мои глазки, — робко отвечает ушко и моргает часто-часто, боясь, что слюна доктора осталась на склере. можно ли заболеть глаукомой после французского поцелуя в глаз? — глазки у картошки. это глаза, глазные яблоки, oculos. да, доктор масакрик целовал ушко даже в глаз. про более нижние части тела и говорить нечего: слизистые ушко знакомы и понятны доктору больше, чем самой ушко. ушко трахают, лижут, берут образцы крови, пальпируют шрамы и внутренние органы, натягивают на член, лапают, слушают ее судорожное дыхание стетоскопом, сбивают ее генерализированное тревожное расстройство прегабалином и диазепамом, кончают ей на лицо и на шрамированный животик, раздвигают ноги, ставят присоски экг и замеряют результаты, заставляют дрочить ножками в чулках, раздевают по пояс для флюорографии и обязательно тискают грудь перед тем, как приставить к холодному экрану. на рентгеновских снимках она выглядит как последняя шлюха. зато клубничка иногда готовит вкусные пирожные, но ушко все равно боится, что однажды обнаружит иглу или обломки лезвий в бисквите: клубничка ее ненавидит, потому что она любимая пациентка доктора масакрика. клубничка считает, что она лучше. ее асоциальное расстройство личности — или какой хуйней она по-своему мнению болеет — точно можно обезболить, анестезировать членом доктора масакрика. не излечить, но на время отвлечь от мыслей об убийстве и обмане людей. на завтрак у ушко овсянка с кусочками сушеной малины и горсточка красно-белых таблеток с надписями pgn 75 mg. у доктора масакрика важное призвание. он лечит людей. но обычно калечит. и почему-то они не всегда довольны тем, что насильно попали в цепкие, ласковые руки такого талантливого доктора. у него есть диплом. ему можно доверять! иногда доктор масакрик признается, что мечтал стать стоматологом. приятно делать людям больно. колоть недостаточно анестезии. сверлить зубы. слушать их недовольное или жалобное мычание. а что поделаешь? со сверлом во рту и полным ртом слюней. однако, быть специалистом широко профиля масакрику тоже нравится. он знает почти все. медицина ему так же понятна, как пизда своей любимой пациентки, ее ушеньки. ушко верит в это. в конце концов, такой талант не может быть шарлатаном или фальшивкой. у милой ушко не так уж много обязанностей. да, она пациентка, но из доброй воли выполняет мелкие поручения на уровне санитарки: принести, отнести, перебрать… помогает отвлечься от мыслей. под лекарствами даже по-своему приятно метаться туда-сюда и сортировать пакетики крови по группам. но самая главная обязанность ушка — молча встать на колени и открыть рот, когда попросит доктор масакрик. тупая сука, тупая сука, тупая сука. антиконвульсанты на завтрак хорошо повышают настроение. в течение дня в ротик ушко суют не только член и пальцы, но и полезные капсулы. в животике ушко настоящее кладбище таблеток. клубничка накрашивает ушко: обводит ее рот блестящей помадой («гигиенической») такого живого телесного цвета, в контраст полумертвому лицу пациентки, и очерчивает тени вокруг глаз — почему-то вместо маскировки синяков под глазами получается причудливое сочетание косметики и голубых кругов недосыпа и нервного истощения. «доктор масакрик попросил», — недовольно говорит клубничка. ее нежные руки держат личико ушко так крепко, что оно вот-вот треснет и в рот провалятся пара зубов. невесомо-вишневая, полупрозрачная помада хорошо сочетается с бело-красными птичками антиконвульсантов. прегабалин. габапентин. клоназепам. клоназепам это уже кругленькие маленькие таблеточки, которые так хорошо сидят на влажном языке. — зубы почистила? — спрашивает клубничка и просовывает палец, обтянутый латексом перчатки, в рот ушка, ощупывает ее слизистые губы и зубки. — конефно! — м… молодец, — бесчувственно говорит клубничка. смазливая пациентка, анатомический манекен из медуниверситета: наверное, если бы у милейшей ушко нашли какую-то неизлечимую опухоль в голове или злокачественную кисту в репродуктивной системе, то ее бы раскрасили как последнюю шалаву-мима. прямая параллель: чем хуже твое тельце, тем лучше макияж. и прыснули бы сладких духов, чтобы перебить гнилостный запах ацетона изо рта. благо сейчас из ротика ушко пахнет приемлемо. разве что можно зацепиться за нотки, выдающие проблемы с почками, но не критично. — ох, ушко, ты сегодня такая нарядная, — улыбается доктор масакрик. — даже в платье нарядилась… вместо привычного полосатого свитера и куцей черной юбки. — особенный день, да? — улыбается доктор масакрик. — к-клубничка… попросила… — неловко, но счастливо жмурится ушко. ее хвалят. доктору масакрику нравится — нравится и ей. да, она сегодня по-своему красива, анемично-красива, услада для глаз. наконец, вместо уставшей молодой девушки со шрамами на предплечьях доктор масакрик увидит красивую леди. вместо полутрупа — миленькая кукла. доктор касается скулы ушка и гладит ее большим пальцем. приятно. антиконвульсанты растворяются в животике. — у тебя что-то на губах, — говорит доктор масакрик и нагибается. он целует ушко. ушко, скованная естеством, но расслабленная лекарствами, неспешно отвечает на поцелуй, но — тот прекращается так же резко, как начинается. напоследок ушко целует своего врачевателя в скулу, затем ближе ко рту. на губах доктора масакрика — вернее, даже на коже возле их уголков — остается немного помады. руки доктора оглаживают контуры тела ушка. — ваша девочка течет из-за… — ушко запинается. — из-за ваших прикосновений, господин… — какое робкое, неуклюжее кокетство. мне нравится. встанешь на коленочки, ушко? ушенько? ее даже просить дважды не надо. только заслышав заветное «коленочки», как ушко устраивается на них, разметав юбки платья по кафельному полу больницы. доктор масакрик поглаживает голову пациентки. нежно. перебирая волосы. ушко слегка мажет, и такие обычные прикосновения ощущаются как нечто. — и что дальше будем делать? — с издевкой интересуется доктор. — м… минет? — ты сама предложила. может, ты хотела поиграть… в шахматы. horribile dictu. — нет, я хочу сосать член. две радости в жизни — резать руки и сосать член. под транквилизаторами. противосудорожными. ушко сама слегка пугается своей смелости и прикусывает губу, сверкающую в свете больничных люминесцентных ламп. изнеможенное лицо, полное малокровной нежности. доктор масакрик берет его в руку, обтянутую латексной перчаткой — как же ушко любит латекс, — и говорит: «раз ты просишь… я не могу отказать своей пациентке». больничная давалка. семьдесят пять, семьдесят пять, семьдесят пять еще дважды — триста. можно говорить что угодно, но уставшие, залитые транквилизаторами глаза так сочетаются с этим макияжем. антиконвульсанты на завтрак. на твердом члене доктора масакрика остается слюна ушко и круглые следы помады. ушко придерживает член у основания и, глядя стеклянным взглядом, нежно целует головку. затем утыкается в него лбом и прикрывает глаза. мажет. доктор масакрик гладит ее голову. низ его живота увенчан парочкой поцелуев — смазанной губной помадой. губы ушко уже чисты.