Неделимые.

Инуи сейшу — ебаное божество, ибо как описать взгляд Коконоя, который вот прямо сейчас засунет свое эго и гордость далеко в задницу и привселюдно начнёт на коленях ему молиться — не понятно. Будь проклят клуб чёртовых Хайтани и удачно подписанный очередной контракт для Бонтен. Будь проклят Сейшу в этих ебаных чёрных туфлях на стройных и подтянутых ногах. «Ты так смотришь на эти туфли, хочешь?» «Коко, отстань. Вот получу деньги за задание и куплю» «Считай, это подарок на годовщину» «Она через год, придурок» Он хочет его забрать и увести куда подальше. Желательно в их квартиру. Желательно разложить Инуи или самому под него лечь, смотря в какой тот кондиции, ибо без черных мыслей не взглянешь на это. Инуи Сейшу — ебаный искуситель, ибо то, как он вытанцовывает бедрами точно личное наказание Коконоя. Классический костюм жемчужно-черного цвета, который буквально мерцает в свете софитов, вместе с шёлковой красной рубашкой — смотрится пиздец как съедобно. Коко одновременно и проклинает, и боготворит тот самый вечер, когда Инуи пошёл за ним по кровавой дорожке, точно красный ковёр, своими ногами. «Ты выбрал хорошего человека» Инуи хватает его за грудки и смотрит. Очень зло, с такой вселенской обидой, что они резко забывают про Ханагаки, который без пяти минут и мертвец, ибо по голове приложили знатно. Спасибо Майки, удружил. «Ты че нахуй несёшь? Два года назад я бы может и согласился уйти в сторону, но ты сам ко мне пришёл, а значит я расцениваю это как приглашение. Я иду с тобой и ты закрываешь рот» «Инупи, не лезь» Пощёчина прозвучала слишком громко. Щека пылает и его сильнее перехватывают за форменный плащ. Инуи держится из последних сил. Он его больше не отпустит — ясно как белый день. «Закрой рот и слушай меня. Сейчас я завожу машину, мы затаскиваем туда Такемичи и вместе едем в больницу, а после решаем проблемы по мере их поступления. У нас есть весомый аргумент на руках, Майки не откажется от дуэта драконов в составе Канто. Я за тобой в ад спущусь, если это потребуется» «Ну, вот, Инуи, мы и в аду, а ты наверно решил стать главным дьяволом» Инупи было принято решение отдать на попечение Какучо, они быстро сработались. Коконой попытался вылезть грудью на амбразуру и забрать того к себе в тыл, в финансовый отдел, хоть и сам понимал, что Сейшу там как минимум бесполезный. Зато Майки торжественно вручил свое главное сокровище ему точно в руки. Приказал выдрессировать из него помощника, ибо не гоже казначею марать руки самому. Вот так Ханагаки и пристроили. Не сказать, что Коконой был уж сильно этому рад, но с появлением бывшего командира его же отряда и, по совместительству, главу, стало и правда легче. Тот быстро хватал материал и был полезен. Ханагаки и Инуи так тоже было проще. Страшный дуэт, ибо Майки не надолго хватило и буквально за шкирку вытянул Такемичи домой, у Коко выдержки побольше, но ещё немного грейпфрутового джин тоника и он поплывёт окончательно. Он не может спокойно на него смотреть. Он прекрасен. Он безумно красив. Он упертый, как баран и очень безумно рад, что все-таки они не разошлись. Музыка набатом стучит по ушам. Мысли плывут, все плывёт перед глазами, но лишь Инуи остаётся самым чётким изображением, точно икона. Сколько те двое выпили, чтобы вылезти на гребаный танцпол — загадка. Инупи не много нужно, чтобы разогреться, но чтобы так — это удивительно. Коконой чувствует странное, и только позднее он понимает — его поймали. Взгляд пойман, а он будто падает с обрыва. Глаза Инуи блестят лучше любых драгоценных камней, он и отсюда это видит, почти кожей чувствует, плавится. Черт. Ему бы не в карательном отряде с Какучо морды бить, а моделью расхаживать в одеждах Мицуи по подиуму. Инуи Сейшу — личный искуситель. Очередной прогиб в такт музыки, смотря чётко в его глаза и он чувствует, что ещё пару таких вот выкрутасов, и Коконой утащит того в блядский туалет, как чёртову проститутку. Стоило на минуту закрыть глаза, в попытке восстановить самообладание выходит максимально хуево, как Коконой чувствует влажный горячий язык у себя на кадыке. Проглатывает грозящийся вырваться стон, и вслепую находит затылок Инупи. Кожа разгоряченная, влажная от танцев и духоты. Глаза открыть даже не пытается, он знает его тело вдоль и впоперёк, чувствует его. — На меня смотри, Хаджиме. Боже, блять, он готов кончить чисто от этого голоса. Повинуется. Кто бы мог подумать, что только одной фразой можно заставить чувствовать себя безоружным и жалким финансового гения всея Бонтен. И он исполняет приказ. Только ему. Только с ним. Их нужно вытаскивать отсюда. В срочном порядке. Но его точно впечатали в барный стул. Не шевелится, только в глаза смотрит напротив. Они сверкают. Позеленели на несколько оттенков. Блядские зелёные глаза, которые ничего хорошего не обещают, но нежностью задушат и прикопают с этой же лаской. Коконой готов разложиться прямо тут. «Забери меня отсюда» — Инупи. Домой. Нам нужно домой. — А ты дотянешь? «Не уверен, но попытаться стоит» Коконой крепче перехватывает основание шеи, чтобы не смел шевелить своей светлой головой. У самого в глазах потемнело от подобной картины. — Мы едем домой. Я не позволю наблюдать кому-либо за тобой в таком виде. Его лаконично кусают за ухом, и Коконой не терпит, хватая за талию мужа, пусть и не по закону, но по воле случая и судьбы, и выводит двоих подальше. Домой. Вечер давно перестал быть томным. Его душу сегодня съедят, не иначе, но кто сказал, что Хаджиме против? В такси Коко молится всем богам, о которых читал еще со школьных времен, чтобы Инуи не остановился. За окном мелькают яркие огни шумного города, смешиваясь в единый световой комок, таящий в себе тайны грешных людей, потерявшихся в этих улицах. В машине было темно, играла тихая незамысловатая музыка, но Хаджиме слышит только тяжелое дыхание Сейшу над ухом, который жадно целует его шею, оставляя после себя влажную дорожку, от которой, стоило на нее выдохнуть, по телу парня бежали мурашки. Коконой безрезультатно пытается перехватить бледные руки Инупи, но пьяный парень, игриво улыбаясь, что точно даже во сне редко увидишь, продолжает попытку запустить свои длинные пальцы под свободный костюм Коко, шелковистый на ощупь. С хлопком двери машины Хаджиме все еще держит себя в относительно здравом сознании. С тихим щелканьем автоматических створок лифта Коко термит легкую туманность в двоящихся глазах. С хлопком входной двери предохранитель в теле парня срывает и, не жалея ни о чем, Коконой легко впечатывает Инуи в стенку их собственной прихожей, жадно схватив его губы, вкушая привкус сладкого кокосового ликера и чего-то ягодного. Сейшу знал, что делает, несмотря на алкоголь, циркулирующей в его крови. Он едва скрывает улыбку, когда Хаджиме подхватывает его и тащит в спальню, из которой открывается лучший вид на ночной город, ведь их квартира расположена на тридцатом этаже в самом сердце Токио. Отрываться от сладких в прямом смысле губ не хочется, но Коко делает это, роняя тело блондина на постель, сам оказываясь сверху. Приподнимаясь, он демонстративно облизывает своим длинным языком губы, так похожий на змея искусителя, что у Сейшу внутри все сводит от сладкой истомы. Изящно, как умеет лишь грациозный в своем повседневном существовании Хаджиме, парень хлопает два раза ладонями и спальню озаряет приглушенный золотистый свет подсветки, развешенной вдоль потолка. Теперь Коконой может лучше видеть очертания любимого лица и желанного тела. Опускаясь, опять же, с грацией не присущей ни единому существу в этом мире, Хаджиме ласково проводит пальцами по худым лодыжкам, заставляя Инупи тихо выдохнуть. Каждое прикосновение вызывает мурашки и взрыв невидимых фейерверков под кожей, а Коко знает и играет этим, почти невесомо погладив подушечками пальцев вторую ногу, чтобы снять одновременно с Сейшу дорогие каблуки. — Ты выглядел в них просто потрясающе. — Хрипло шепчет Коконой, откладывая черные туфли с золотым каблуком в сторону, ухмыляясь про себя, вспомнив, какой длинный ценник стоял прямо под ними. Он мог жалеть деньги на что и кого угодно, но только не на Инуи. Одного взгляда бездонных зеленых глаз в сторону чего-либо достаточно, чтобы Хаджиме принес это на золотом блюдечке, лишь бы увидеть слабую улыбку на бледном лице. И понимать – тебя любят, но куда важнее – понимают, что ты любишь в ответ. Не сказать, что их языки любви схожи, но когда знаешь друг друга со школьной скамьи, невольно привыкаешь к тому, кто как проявляет любовь. Хаджиме, чтобы сказать «я люблю тебя», надо осыпать возлюбленного деньгами и золотыми картами, а желательно еще и бриллиантов в ванную насыпать, чтобы наверняка. Отчасти это можно притянуть к такому языку любви, как внимание, но с работой Коко внимания, если говорить откровенно, очень не хватает. Сейшу же, на самом деле, достаточно прикосновений для проявления любви, поэтому после дождя из драгоценностей он обязательно притягивает Коко к себе, чтобы оставить на нем тысячу поцелуев. Пухлые от поцелуев губы снова скользят по тонкой шее, на ощупь добираясь до уха, игриво прикусывая его, заставляя Сейшу слабо вздрогнуть. Он времени тоже не теряет, ловко распутывая завязки на алом костюме Хаджиме, пока легкий шелк не сползает с поджарого тела, отпадая куда-то на пол к дорогим каблукам. Трогать Коко – приятно, особенно пока он сам ластится, никак не имея возможности насытиться своим потерянным возлюбленным, покрывая его шею легкими укусами, перебирая светлые волосы. Хаджиме пахнет дорогим парфюмом и совсем немного маслами, в которые так любит погружаться в ванной после утомительной работы. Его длинные серебристые волосы, похожие на расплавленную в воде луну, струятся легко и красиво, как раз и источая аромат сандалового масла, щекоча лицо и шею Инуи. Даже страсть у них по всем законам эстетики, не такая, как у всех – особенно трепетная, поданная как самое дорогое блюдо в ресторане, пышно и чересчур переиграно, но все, что окружает Коко, такой привкус имеет по умолчанию. Следом за костюмом Хаджиме летит и рубашка Сейшу, открывая бледное тело, к которому тут же прижимается язык. Коко обводит ключицы, опускается к соскам, слегка прикусывая, отчего с уст блондина срывается легкий стон, вызывая толпу мурашек по спине возлюбленного. Инупи гладит каждый сантиметр тела любимого, пока тот все еще скользит губами по коже, жаждет его губ опять так же неистово, как и в машине. Сливаясь в жаждущем поцелуе, Сейшу путается пальцами в длинных локонах, стонет совсем тихо, когда бедра Хаджиме вжимаются в его бедро, и от этого красноречивого действия он понимает, как возбужден парень. Как слетает остальная одежда не помнит никто, потому что даже такую базовую потребность, как дыхание, они послали к черту передохнуть. Отрываясь на короткое мгновение от губ, чтобы схватить глоток горячего воздуха, и опуститься вновь, языком описывая сложные иероглифы внутри чужого рта. Сейшу тает, теряет свой хваленный самоконтроль и маску безразличия, которую только Коконой с ослепительным успехом разбивает вдребезги за секунды. На такое способен только он. Хаджиме достает смазку с ароматом кокоса, купленную по просьбе как раз таки Инуи, который на этом запахе помешанный. Уже не так терпеливо, как раньше, но все еще сохраняя похвальный самоконтроль, Коконой мягко поливает свои пальцы и бедра Сейшу смазкой, не жалея ни капли – купит еще, не проблема. От холода Инупи слегка вздрагивает, но ласковые скользящие движения по внутренней стороне бедра быстро заставляют его вновь погрузиться в омут с головой. Пальцы у Хаджиме длинные и изящные, как у музыканта, но играет он ими только с Сейшу, дразнясь и тягуче медленно поглаживая стояк парня, большим пальцев дразня головку, налитую кровью. Инуи вздрагивает, и бедра непроизвольно вскидывает, но Коко держит его на месте, все еще улыбаясь дьявольски хитрой улыбкой. Сейшу в пространстве теряется, не помнит, умоляет ли или молчит, лишь в голове бесконечно прокручивая имя любимого, которое хочется татуировкой набить на веках изнутри. Когда ловкие пальцы медленно, по одному, входят внутрь, бережно растягивая и подготавливая Инуи к дальнейшему, парень все-таки не сдерживается, слегка прогибаясь в пояснице, сжимая рукой дорогие простыни, что мягки так же, как волосы Коко, до которых сейчас не достать. Хаджиме двигается внутри медленно, с упоением наблюдая за тем, как рушится последняя стена контроля парня. Вынимая пальцы, он нависает над Инупи, целуя бледные скулы, белоснежные ресницы и даже горячо нелюбимый шрам, который тот даже сам взглядом в зеркале избегает. Целует, зная, что он весь уже принадлежит только ему, сам продал ему душу и не пожелал уйти, даже если бы ему сказали это сделать под угрозой смерти. Невозможно по отдельности, только вместе, как инь и ян, иначе наступит неминуемо катастрофа. Сквозь тяжелое дыхание парней прорывается тихий шелест, Коконой открывает презерватив, нетерпеливо раскатывая его по всей длине, предварительно смазывая снаружи, чтобы вход был еще легче. Сглатывая, как ему показалось, слишком громко, Хаджиме наклоняется и крадет очередной поцелуй Сейшу, дразня тем, как прохладный латекс скользит у разработанного входа, но не проникает внутрь. Инуи требовательно стонет в поцелуй, цепляется рукой за его невозможные волосы, а второй за плечо, ощущая под пальцами твердые мышцы. Хаджиме никогда не умел отказывать своему возлюбленному. Парень перестает вести грязную игру, наконец-то входя наполовину, очень медленно, в Инуи, ощущая, как тот вздрагивает под ним, слегка прогибаясь, торсом прижимаясь к его торсу. Когда Хаджиме полностью внутри, настолько, что бедра вплотную к чужим, Инупи жарко выдыхает в губы Коко, разрывая поцелуй. Прикрытые веки дрожат, храня на белых ресницах слезу, маленькую каплю, которую тут же смахивает Коконой своими губами. Первый толчок выходит мягким и немного несуразным, но Сейшу вдруг вздрагивает и наконец-то роняет столь желанное: — Коко! — Жарко выдыхает Инуи, и парня словно с головой погружают в бездонное море. Уши закладывает, все звуки выключаются, и об стенки черепа без конца бьется сладкий голос, стонущий его имя. Сейшу всегда крайне тихий во время секса, поэтому каждый стон Хаджиме ловит с упоением, словно записывая в своем сердце в отдельный дневник. Вспоминает редко, но метко, особенно не вовремя, как на очередном собрании, где нужно с серьезным лицом цифры с бумажки читать, а получается только представлять, как эти бумаги мнутся под бедрами его парня, который с невозмутимым лицом сидит рядом, безразлично глядя в окно. Ритм получается найти не сразу, Хаджиме и сам дрожит, медленно то выходя полностью, то с тихим хлюпаньем возвращая всю длину внутрь Сейшу, получая судорожный выдох с подобием стона. Волосы все так же спадают с плеч шелковистым водопадом, щекоча открытую грудь Инуи, пока парень упирается руками в постель, чтобы не рухнуть на возлюбленного. Сейшу дышит прерывисто, особенно, когда Хаджиме ускоряется, заставляя тело неосознанно биться в судорогах, будто на магните притягиваясь ближе к телу любимого. Теперь они вновь слились не только душами, но и телами, чувствуя друг друга как никогда правильно. Продолжая двигаться в рваном, но быстром, темпе, Коко наклоняется, целует хаотично влажную шею, цепляет и ухо, и губы, и нос, пока Инуи отчаянно хватается за его плечи, случайно оставляя красные полосы на бархатной коже, когда пальцы соскальзывали с них от активных толчков. Весь мир сжался до них двоих, их спальня — вакуум, даже картинка за окном замирает, ни мерцают огни бесконечных вывесок, ни переливается горизонт, даже звезды умолкают и теряются в черноте космоса. В голове пусто, только непроизвольно всплывает заученное имя, оставляя сладость после каждой буквы. Х-а-д-ж-и-м-е К-о-к-о-н-о-й. Очередной раз шипя его имя, Сейшу особенно сильно прогибается в спине, и Коконой ощущает горячую жидкость, которая задевает его торс и разливается белыми каплями на прессе Инуи. Закусывая до острой боли нижнюю губу, Хаджиме входит полностью, сжимая до боли бедра парня, и с выдохом кончает практически следом, пока мышцы все еще судорожно сокращаются, сжимая его внутри особенно сильно. Инуи обессиленно приоткрывает глаза, облизывая сухие губы, смотрит на запыхавшегося Коконоя. Внезапно вновь улыбается, отмечая, как забавно видеть верхушку преступного мира слегка покрасневшим, лохматым, но с сытым взглядом. Парень медленно выходит из Сейшу, со склизким звуком снимая презерватив, не бросая его, а вставая и уходя в ванную, чтобы выкинуть последствия их деяния. Стоит только вернувшемуся Хаджиме поставить колено на постель, как Инуи перехватывает его поперек торса и роняет на мягкий матрас, прижимая собой к одеялу. Подобная ласка — редкость с его стороны, но сейчас, пока он разомлевший, Инупи позволяет себе открыто показать такую глубокую привязанность. Всем своим обнаженным телом, словно желая всей кожей срастись с возлюбленным, Инуи вжимается в Коко, носом утыкаясь в изящный изгиб шеи. Дыхание у парня спокойное, размеренное, но сердце отбивает громкий ритм. Коконой улыбается, проводит пальцами по коротким светлым волосам, слегка взлохмачивая их, и целует того в висок. — Может тебе ванну набрать? — Интересуется сиплым голосом Хаджиме, будто боясь разбить возникшую вокруг них атмосферу. Инуи что-то лениво бурчит, крепче сжимая руку на талии Коконоя. Точно, он ведь все еще под действием алкоголя, который рано или поздно все же срубит его окончательно. Часы на прикроватной тумбочке светились зеленым, вырисовывая на экране «02:43». Полежав так еще немного, меланхолично наблюдая, как вдали пролетает самолет, мерцая огнями, и перебирая локоны Сейшу, Хаджиме все-таки не без боли в сердце отстраняет от себя парня. Он тихо, что ни единого шага не слышно, проходит в ванную, и оттуда слышится приглушенный шелест воды. Коконой, наливая в просторную ванну, в которой они спокойно вмещаются вместе с Сейшу, имея не малый рост, пену, не слышит тихих шагов за спиной. Инуи умеет быть тихим так же искусно, как и его возлюбленный. В отражении зеркала, которое подсвечено холодным белым светом, появляется лицо блондина, и Сейшу крепко обнимает со спины Хаджиме, слабо кусая его в плечо. Коко вздрагивает, но не препятствует, медленно отставляя бутылочку с ароматной пеной на полку. — Без тебя там холодно. — Произносит Инуи и нежно прижимается губами к шее, предварительно убирая с нее осветленные локоны парня, откровенно лукавя. Хаджиме прикрывает глаза, мягко наклоняя голову в сторону, позволяя Сейшу покрывать ее поцелуями. Инуи выше него, поэтому проворачивать такое ему намного удобнее, чем самому Коко. Руки медленно скользят выше, гладят выступающие кубики пресса, слегка задевают сосок, а после пальцы, словно паук, ложатся на открытую шею Хаджиме. — Даже двадцати минут не прошло, Инупи, — усмехается Коко, уже изрядно поплывший от того, как властно Сейшу сжал его шею, — тебе нельзя пить, ты становишься ненасытным. Сейшу на это лишь усмехается и отпускает Хаджиме, но лишь для того, чтобы развернуть к себе и украсть поцелуй, требовательно приоткрывая языком его губы. Глубоко целуя возлюбленного, Инуи отстраняется, чтобы они вдвоем погрузились в горячую воду, которая мягко окутывает уставшие тела. Пена легкими облачками путается в волосах Хаджиме, покрывает их кожу блеском и пузырьками, переливаясь от каждого движения в свете тусклой подсветки. Коконой устраивается на чужих бедрах, даже сейчас намеренно оказываясь чуть выше своего возлюбленного, изящно прижимаясь к нему, пока широкие ладони Инуи лежат на его талии. Мокрые волосы липнут к плечам Хаджиме и предплечьям Сейшу, последний едва сдерживает желание сжать их, потянуть так, чтобы сорвать с губ Коко стон. В отличие от него, Коконой был крайне громким, если оказывался снизу, что, безусловно, безумно нравилось парню. Под тихий шум воды, парни продолжали целоваться, прижимаясь ближе, как только возможно в таком положении. За окном все так же жил своей жизнью город, куда-то спешили люди, кто-то умирал, кто-то разбивал сердце или предавался плотским утехам, чтобы на утро прогнать незнакомца вон из холодной квартиры. Сейшу и Хаджиме были чем-то иным, были выше своего тридцатого этажа, выше всех существующих эмоций и взаимоотношений, своими чувствами создавая себе свой отдельный мир, где никого, кроме них, не может существовать. Только влажные губы, тихое дыхание и обнаженные души, скованные огнем в одну.