Скрипящие детали

Когда Скарамуш ещё имел честь находиться в присутствии Электро Архонта, пока она не приняла решение избавиться от него, от уже более ненужной игрушки, Эи смазывала его тело маслом, чтобы все его части работали слаженным механизмом. Иначе бы, говорила она, он вскоре заржавел и неприятно скрипел, сродни старым сломанным вещам. И Скарамуш не мог быть — ему не позволено было быть — сломанной вещью. Его цель заключалась в противостоянии Эрозии, в воплощении Вечности. И он не справился с этой задачей в момент, как только первые слезы, подобно цветам, пробивающимся сквозь снег, полились из его глаз. В тот день он, глупое жалкое существо, назвал свою создательницу «мамой». Такое тёплое, наполненное радостью и чистым восхищением, слово. Он слышал его тут и там, от маленьких детей до пожилых людей, и когда он спросил, что оно означает, таковы были ответы: — Мама — самый важный человек в жизни всех! — Все мы родились благодаря нашим мамам. — Она любит тебя, оберегает и поддерживает в трудную минуту… И слушая этих людей, так любящих своих создателей, тех, что подарили им жизнь, он задумался. Мама. Ма-ма. Именно таковой и была Эи, не так ли? Его мама. И он даже не задумался о том, какая это плохая идея — назвать её мамой в лицо. Невинный, Скарамуш обнял её, сияя улыбкой и прошептал… — Спасибо за то, что создала меня, мама. И Райден… Она отшатнулась от него так, будто он ударил её ножом в сердце. Он никогда не забудет её перекошенное отвращением лицо, дрожащие руки, отталкивающие его всё дальше и дальше от себя. Райден Эи с самого его появления на свет вела себя замкнуто, отсиживаясь в своей мастерской, с тяжёлыми глазами, переполненными тоской. Но в тот момент она казалась ему совсем отдалённой, звездой — обманчиво близкой и всё же такой далёкой. На расстоянии миллионов световых лет, в недосягаемости для него. Сколько бы он не тянул к ней руку, он не мог ни за что зацепиться. После этого она осознала его ущербность, нашла изъян в его программе. Совсем скоро его выбросили. Он никому больше не позволял смазывать его детали после Эи — всегда занимался этим сам. Даже если порой было затруднительно дотянуться до некоторых частей, даже если он всё равно, бывало, поскрипывал как калитка заброшенного сада. До тех пор, пока он не встретил своего мучителя — Доктора. На самом деле у него было мало выбора в том, что делали с его телом в рядах Фатуи, так что он, стиснув зубы, терпел чужие прикосновения к себе. Руки в перчатках, ничем не похожие на нежные руки Эи, словно они лелеяли его… (Но нет. Это невозможно.) Доктор регулярно смазывал детали Скарамуша, хирургически точно. В противовес мужчине Эи никуда не спешила — она слушала его болтовню о том, что он узнал о народе, которым ему вскоре предстоит править, о красивых видах с высоких крыш зданий и об интересных людях, повстречавшихся ему на улице. Будучи глупцом, он думал, что в этом крылась нежность — как в поцелуе в лоб. Как проявление привязанности от матери к ребёнку. На деле это ничем не отличалось от манипуляций Доктора, который прикасался к нему как к объекту, предмету, что ему приходится чинить, чтобы использовать с удобством. И всё же… И всё же. Мужчина начинал процедуру и сдерживать протест в себе каждый раз было сложно. Потому что он не мог… Скарамуш не хотел… Он не хотел пятнать те приятные воспоминания о добром прикосновении, о тех крохах заботы, что мама ему бросала, словно он голодающий бездомный. Даже если это был просто фарс, он не знал ничего лучше.

***

Скарамуш сидел на кровати, свесив ноги, и уставился в окно. Солнечные лучи проникали внутрь комнаты, заливая её тёплым свечением, утешающим покрывалом после суровой ночи. Он усмехнулся. Каким же контрастом это было по сравнению со всем, что происходило в его жизни. Все его амбиции и мечты посыпались прахом, его жизнь потеряла всякий смысл, и всё же грянул новый день, не обращая никакого внимания на трагедию одинокой куклы. Он пошевелился и на мгновение замер, услышав резкий скрип в тишине — пока не понял, что он исходит от него самого. Доктора и его подчинённых не было рядом, дабы смазать его, и марионетка сам давным-давно не занимался этим. Ему и не приходило в голову думать о чём-то таком незначительном, как смазка своих деталей, сейчас. — Скарамуш. Ах, Младшая властительница Кусанали. Нахида, так она представилась ему. Его тюремщица и единственная посетительница в эти дни (месяцы) — он все ещё считается слишком непредсказуемым и опасным для других людей. Скарамуш промолчал из вредности, гордости, нежелания общаться, потому что казалось, что в его горле встал ком. Жуткий клубок эмоций, горечи, желания вопить и разорвать себя на части– Очевидно, он молчал слишком долго, потому что Нахида продолжила: — Ты начинаешь скрипеть… Я могу помочь тебе с этим, если ты не против. И она произнесла это таким отвратительным тоном. Будто бы она заботилась о нём и он был ей дорог, и она его– Он оборвал эту мысль, не желая срываться перед ней в который раз. А потом он задумался над её словами. — Зачем ты спрашиваешь? — Я хочу тебе помочь? — ответила девочка вопросом. Он раздражённо вздохнул. — Нет! Зачем тебе моё разрешение? Ты можешь делать со мной что угодно. Он повернулся к ней достаточно быстро, чтобы уловить неодобрительное выражение её лица, прежде чем оно разгладилось и она легко сказала: — Что ж, я не собираюсь ничего делать без твоего согласия. И Скарамуш согласился. Между Райден Эи, Доктором и Нахидой, меньше всего неприязни у него было к последней. Даже если Нахида разбила его на части, она по крайней мере попыталась собрать его обратно. Не её вина, что все осколки уже более не могли склеиться после стольких падений. Он сидел неподвижно, а Нахида занималась смазкой и своим звонким, детским голосом рассказывала про положение дел в Сумеру, про праздники и фестивали, про красоту человеческих переживаний. И Скарамуш не мог без боли в своем несуществующем сердце испытывать чувство дежавю, мысленно возвращаясь к времени, проведённом вместе с его матерью. И всё же ситуации так кардинально различались — и слабое тепло, разливающееся в груди, больше не было вызвано его ярким воображением, восприятием сладкой мечты за реальность. Нет. Это ощущалось реальным.