***
Все знают события 1812 года. И все знают про Москву сгоревшую до тла, о том как тяжело далась эта потеря русскому народу. Многие могут представить, разваливающийся от огня бревенчатые дома, обугленные стены кремля, как все поля где прошли пол миллиона неприятилей. Наверное не каждый сможет грамотно оценить происходящее,что с верхов веков, что здесь и сейчас. Но только трём людям известно всё.***
Сентябрь, осень только началась. Уже несколько месяцев в России идёт страшная война. Ещё зимой открывая шампанское в рождество и наряжая ёлки никто не знал , что 1812 год принесет столько горя и потерь для нынешних союзниц – России и Франции. По всей Европе гримели праздники , в домах всё наполнялось уютом и теплом, запахом сладкого ужина был наполнен даже самый бедный холопский дом. Мраморные стены дворцов грелись в мигающем свете тысяч восковых свечей. Не стихали колокола церквей, соборов и молебен. Санкт-Петербург, безнаказанно ликовал обещая себе ещё один прекрасный, великолепный год. По мощёным гранитом, набережным раъезжали экепажи,примерная свежий снег набросанный метелью за ночь. Прохожие укутанные в польто и шубы стремились поскорее убраться с улицы от мороза и шума. Кто-то иной торопился куда-то, и в сердцах бранил тихих неспешных гуляк, что проходились в своё удовольствие. Девушки собирали низами платьев и шубок снежные насыпи и сверкали кроткими улыбками, щёки и глаза их горели ярче звёз. От мороза лица ещё больше краснели, чем от румян,вина и смущения,присущего каждой уважающей себя красавице. Юноши не могли не любоваться ими, такими чистыми и прекрасными. Студенты же пили и гуляли, как могли, праздники – глаток свободы, куда законнее революции, и молодые люди, сейчас стоящие оперевшись на забор и кажется,вот вот грозившее куверкнуться через него в Неву, с полу пустой бутылкой Коньяка. Дешёвый коньяк и маленькие журналы со стихами торчащие из карманов польто и шинелей. Дети черни гоняли среди толпы в своих замараных накидках, но едва ли, кто-то из них испытывает холод ,они смеялись не переставая. Золиваясь звонким хохотом, детишки заскочили между домов, заспавив покрутиться вокруг себя сворливую старушку, вышедшую на встречу. Женщина попричинала поправила чепчик и пошла в направлении моста. Она одела на свои сухие морщинистые ручки кожаные перчатки,скрыв кольцо на безымянном пальце. Скорее всего вдова шла покупать подарки внучатам, таким дорогим её сердцу. Город был безнаказанно счастлив. Столица знала, что счастье не может быть долгим и что скоро что-то да и произойдет. Во Франции рано или поздно узнают об обмане ,если не уже ,и что станет с счастливой жизни в Русской столице, ещё не ясно. В Москве, Смоленске, Твери, Казани, Тюмени, Екатеринбурге, Севастополе, во всех уголках страны,всё праздновали наступающий праздник в счастливом неведении. На явь были правы опасения властей в северной столице. В это радостное утро пришло известие одного. Попало оно в руки матери Франции — Мишель. Оно отсылались не ей ,но тем не менее она позволила себе заглянуть в содержимое письма. Донос.. Из Герцогства Варшавского пришло, для пролителя Франции письмо,и приложеные к нему чеки и документы,что сведетельствуют о том ,что Российская империя оказалась недобросовестным союзником. Девушка была в бешенстве. Ей не сразу прило в голову отнести это адресату. В тот момент на мать Франции нашло непереводимое чувство злости и обиды. Она не могла поверить в такое. Отец России - Степан и Санкт-Петербург не раз мило улыбались ей на собраниях, и головой клялись Парижу , что чисто выполняют условия их мира, и тут узнаётся , что на самом деле происходило за спиной её страны. Это нельзя так оставить. Она не растеряла ещё всю жёсткость , которая ей присущала. Мишель взглянула в окно. На площади лежал тоненький полк прозрачный слой снега и сверху на него сыпался ещё один легион снежных балерин размером с крупинку. Это будет последний снег в жизни России. Она решительно пошла к своему правителю. Так и закончиться беззаботное веселье уходящего года. И вот мы снова в сентябре. Пройдя путь до бескрайней ненависти за несколько месяцев. Поля от границы до матери городов русских выжжены и растоптаны. Мишель после последних новостей морально дала слабину, и уже не верит в своё обсалютное могущество,которое ей обещали её экипаж несколько раз застревал в грязи проселочных дорог и доски на мостах часто провались ,что стоило ей и её людям здоровья. Осень пока тепла и несмотря на недавнее кровопролитие,что не мало подкосило её армию она была довольна сдачей города. Её карета тихо двигалась к въезду в Москву. Колёса еле слышно постукивали то и дело приподнимаясь на каком-то бугорке или провалилась в лужицу. Кони слабо ржали. Пейзажи от кровавых боёв быстро сменились тихими полями и небольшими Подмосковными рощами. Эти места будто никогда не трогали. Они всегда были и деревья,как и что и двести лет назад, тихо гудели. Птицы изредка прогревали для покорительницы свои песни, будто они уже покоренные и будут бороться. Мишель ехала по тихой берёзовой роще. Забрызгал жёлтый закат. Деревья белели в полу мраке. А чёрные прорехи-глаза заглядывали во французскую душу, и говорили "ты чужая для нас". Мишель нисколько не жалела ,что это было правдой. Она не хочет ничего иметь с этом жалким народом , который даже город не смог отстоять. Путь всё ещё далек. Мишель поправила прилично измятое платье, оно было лавандового оттенка с несколькими тёмно-синими бантами на декальте и юбре. Она достала из сумочки книгу и села читать, чтобы её голову не разаращали пейзажи берёз с пожелтевшими листьями. Экепаж въехал уже в ночной, покинутый всеми, город. В воздухе лител непонятный запах гари ,а небо заволокло странными тучами. Дома мрачнели с каждым проеденным кварталом. Здания постепенно были какими-то странными. Нет это не были чуждые европейскому глазу терема, они были давно разрушены и покинуты и.. выгоревшими... Вот перед глазами возник древний центр, красная площадь с кольцом кремлёвских стен. Воздух пуще наполнился сажей. Теперь видно от чего.. горит собор Василия Блаженного, здания рядом и ещё в воздухе далеко видно стоящий пожар. Девушка напуганая и ошелобреная закрыла руку рукавом. Карета с матерью Франции проехала через ворота в кремль. Её быстро встретили и наконец выпустили из кареты. Девушка неохотно встала на землю. Мишель, едва передвигая ноги, пошла по лестнице одной из башен и вышла на стену она прошла дальше. Миновала ещё башни. Дышать стало ещё невыносимее. В рот уже летели больше куски пепла. Город горел. В отдельных местах горели пожары. Крики и зовы о помощи подкрепили мрачных город. Под стенами пили и во всю радовались солдаты французской армии, будто не замечая горящего города и всех этих звуков. Плямя за пределами кремля громко скрежетало. Девушка прищурив от жары глаза и прикрыла рот рукой побежала к следующей башне. Цокая сапожками Мишель забежал в башню. Начиная спускаться девушка чуть не подождать платье. На её пути будто не желая ,чтобы она выбралась выросло пламя. Оно сжирало нижние ступени. Она приподняла юбку и застыла. Летел пепел и лицо жгло от теплоты огня. Губы француженки разомкнулись, она не могла оторвать от этого взгляд. Только когда ступень пол её ногой сама не начала гореть,она не сдвинулась. Мишель с криком ужаса побежала обратно. Уже не было слышно ничего кроме треска дерева. И вторая башня тоже горела. Она как забитый зверь загнона в угол. Она залетела встала около края стены и посмотрела вниз. Там внизу. Два человека. Пара. А вокруг огонь. Они слились в прекрасном танце. Они кружились, в ритме вальса. Девушка в белом нежно порвала в руках высокого,крепкого парня. Не понятно дворяне ли они. Но это не важно. Этот танец был особенным. Сказкам новым оборотом ,огонь всё ближе подступал к их телам. Они де без страха и сомнений перелетали через костёр. И тут платье танцовщицы загорелось. Оно стремительно горело оголяя полностью прогоревшие ноги. Местами остался лишь скелет, а мясо обуглилось и остатки кожи покрыты язвами. Теперь каждый их шаг сопроваждался их кровавами следами. От одежды оставалось всё меньше и можно вместе с чарующим танцем наблюдать страшные ожоги. и вот танцуют два трупа в сожженой Москве. Среди треска огня раздаются два знакомых голоса ,сказавшие в унисон "Мишель!".