Берегись!

      Казалось, в теле не оставалось ничего, кроме нервов. Никакой мясной, вечно ноющей от боли бесполезной оболочки. А музыка каждое ответвление и окончание любовно ласкала, тянула, наматывала на палец и заставляла размазаться в этом прелестном блаженстве. Руки, ноги и голова — они были какими-то потяжелевшими, но это ни в коем разе не доставляло дискомфорта. Наоборот, помогало кружиться быстрее и легче в фиолетово-голубом свете. Как гири в ладошки взять, понимаешь? Только бы не уронить на ноги.  Это были "М", ложкой растертые и помешанные в воде. От них, плохо различимых в мешанине цветов и темноты, лица названных друзей принимали какие-то невнятные сладкие формы, их хотелось целовать, жалеть и прижимать к груди. Но почему-то до них было так сложно дотянуться, несмотря на то, что Томас Эванс любил сегодня всех и каждого. Том опустил свой взгляд и вдруг осознал, насколько он высоко над этим людским столпотворением, полом, а, может, даже и потолком, от чего в грудь клыками впилась тревога. Страшно упасть. И, пятясь назад, минуя других танцующих незнакомцев, Томас приземляется на диван да откидывает голову-кирпич назад. Обивка чрезмерно красного дивана казалась такой мягкой и нежной, от чего тревога рассеивалась, аж захотелось сползти вниз. Никому не помешает легкий отдых, да?       Колено натыкается на чье-то тепло... Или, если выражаться яснее, — на чужую ногу. Кто-то в этом клубе тоже пытается отдыхать, а Томас мешает своим замечательным трипом, развалившись на кожаном диване, как у себя дома. Он поворачивается в сторону мужчины, сидящего рядом, и вдруг обнаруживает, что его лицо не принимало никакую новую геометрическую или не очень фигуру, тем самым выбиваясь из общей картины этого изменившегося до неузнаваемости места. Оно было совершенно обычным, немного вытянутым и обсыпанным прыщами - точно звездами. Огоньки странных глаз прятались за линзами прямоугольных очков и таращились прямо в обдолбанное лицо Томаса.       — Мы.. Знакомы? — вдруг захотелось поболтать. Разговориться, раскрыть свою душу и обсудить неизбежное человеческое вымирание из-за недостатка счастья в этом гребанном иль мондо. Что, всё-таки прочёл простой итальянский для чайников..? Впрочем, Томас почему-то не смог выдавить из себя ничего более двух слов. А душа, рядом сидящая, почему-то с ответом тоже медлила. Разве ему не ясно, как противно долго и одновременно слишком быстро течет время? Оно вообще здесь существует? Но он-то точно Томаса знает, знает как облупленного. Потому что, если бы не знал, не сидел бы здесь и не пытался бы так бестактно прожечь взглядом в веснушчатом вмазанном лице дыру, правда? Правда же? — Я видел тебя в Сети.  — А-а, тогда я ебанная знаменитость, — Томас ругается и со смехом проводит пальцами по своему оголенному животу, который не прикрывает ткань короткого топа. Ему все равно на Сеть. Абсолютно. Он даже на какое-то время забыл, что его вообще там кто-то ждет и любит (правой рукой).       Интересно, каково этому тощему прыщавому извращенцу видеть Томаса здесь, таким? Расслабленным, обдолбанным, с заплетающимся языком. С разваливающимися косами, что кончаются у ребер. Гадостно, а, может, волнительно? Окситоцин — "гормон любви и доверия". Он бил по мозгам так же, как эти музыкальные волны. Гладил позвоночник и грел тазовые кости. Еле приподнимаясь на руках, Томас к незнакомцу пододвигается, кроме дыма различая в воздухе частички дешевого парфюма, перемешавшегося с потом. Это непривлекательно, но.. привлекает.   А ведь парень не отодвигается. Он сидит на месте, просто смотрит, совсем неясно и молча, держа в руке бутылку пива. Ну, сделай хоть что-нибудь. С этого места идет прямой обзор на точку, в которой Томас отжигал.  — Ты смотрел за мной? — глупый смех. — Зачем мне?  — Не знаю.. Но здесь хороший обзор. — Мир вокруг тебя не вертится, — сказал, как отрезал, пока Томас налезал на него сверху. Но он не сопротивляется. Может, потому что маленько поддат? Прямоугольные очки сползли на кончик его прямого носа, не такого, как у Томаса. У Томаса на носу поместилась гора. — Ну, не вертится, — соупотребители затерялись где-то позади. О них больше не хотелось думать, хотя вроде бы договаривались потом собраться вместе..  — Сделаем селфи, а? Ничего с тебя не возьму, — Томасу платят за то, чтобы на него посмотреть. Но сейчас, искренне счастливый и улыбающийся во все сколько-там-осталось зуба, он мигом достает телефон из заднего кармана джинс, поднимая над собой и незнакомцем.

— Улыбочку.

Вспышка фронтальной камеры ослепила мир.

***

Он трахал тебя как кролик, смешно пыхтя и вдавливая твою тушку в скрипучий матрас. А ты почти не издавал звуков, порой всего лишь выдыхал высоко, то и дело борясь с желанием вырубиться. Или с этим боролся кто-то другой. Твой вялый член подпрыгивал с каждым толчком внутри твоего тяжелого тела, а хлипкие крашеные волосы путались от трения о подушку. Ты выглядишь так, будто бы ты абсолютно не здесь, то открывая, то закрывая больные глаза. Линзы снять забыл. И, так внезапно и неприятно, передний план твоего зрения насильно меняется с расплывчатой стены на Него, под одеждой еще более тощего, чем ты представлял. Его рука протянута к твоему лицу, сжимает челюсть пальцами, подушечки которых, по ощущениям, чуть ли не шкурят твою кожу. Очень красный, с блестящей испариной на лбу: Он хочет видеть тебя. А ты внизу ничего не ощущаешь. Ни боли, ни блаженства. Его рука устроилась на твоей шее, сжав крепко-крепко, очень горько, отчего спустя какие-то жалкие секунды голову начинает рвать от давления.  Стены поползли вниз, Его лицо растянулось, раскрывая черноту бесконечного рта, а затем обратно сморщилось, чтобы потом материализоваться в форме кабаньей морды: волосатой, большой и пугающей. Комната начала вращаться в пространстве, ускоряясь с каждым оборотом, а ранее полюбившиеся звуки стали рвать барабанные перепонки. Каждый шелест постельного белья, вдох и скрип пружин отзывался в мозгу, отковыривая ржавым ножом по кусочку. С гримасой первобытного ужаса на лице, ты вдруг выставил руки перед собой, чтобы оттолкнуть пугающее животное перед собой. Отпихнуть его от себя подальше, сбежать и застрелиться, чтобы забыть. Однако Ему хоть бы хны: он к тебе жмется, словно наконец-то получает желаемое — страх. Внизу же вдруг появилась и принялась нарастать боль. В ушах звенит. Свинячий визг, прямо в правое ухо. Бивни по бокам Его рта. Поросячьи уши и хвост. Он присосался к твоей шее, как младенец к материнской груди, а ты уложил руку на Его затылок, пытаясь не задохнуться.  — У тебя психоз, что ли? — ты вздрогнул от Его вопроса. Комната замерла. Человеческое дыхание теперь над твоим ухом. — ..Ась? — ты, так-то, ничего и расслышал, но движения внизу ощутимо прекратились. Он вновь показался перед тобой, совершенно такой же, какой был в клубе. Дыши. — Что ты видишь? На нём, кстати, нет очков. И твой член на это, наконец, несколько отзывается. Вас освещает тусклый свет торшера на прикроватной тумбе.  — Ничего не вижу, — отрицательно машешь головой, потому что не можешь сказать вслух, что почудилось, будто тебя душит и трахает кабан.  Вы смотрите друг на друга. Он дышит размеренно, а ты замечаешь, насколько сильно твои руки упираются в его грудь. Ты проводишь по ней пальцами, и, постепенно отпуская панику, даешь себе выдохнуть. — Это у тебя ролевые игры такие? Типа, я бандит, который тебя увидел и решил трахнуть, а ты сопротивляешься? — он криво улыбается, обнажая клыки, но недолго. Холодно. Зад болит, когда он, немного щурясь, вытаскивает обернутый презервативом член, тут же по-свойски тебя переворачивая на живот, на что твоя эрекция реагирует положительно. В принципе, как и на трение головки о простыню.  — Помедленнее там, ладно? — пытаешься обернуться и просишь не рвать тебя в клочья. — Смотри туда.  Он силой развернул твою голову к изголовью кровати, входя на полную, и ты подвываешь, ведь теперь-то всё-всё чувствуешь, а обои больше не ползают в причудливых нежных узорах. Но он придерживает тебя за низ живота, будто бы специально не касаясь полового органа, и качается туда-сюда аккуратнее, разглядывая твою широкую, покрытую веснушками спину.  Ты его больше. И мягче. Да и, впрочем, выше.  А он тебя так и вертит, как хочет.  А как вообще зовут этот член внутри тебя? Именно так, просто член. — А твое имя.. ? — Ты уже третий раз спрашиваешь. Заткнись уже, — он хлопнул тебя по заднице, а ты вздрагиваешь и хихикаешь, пока резь во внутренностях уступает удовольствию. Но дурак зачем-то ускоряется, и ты, подавляя разочарованный стон, просто начинаешь себе мастурбировать. Но его это не обижает. Вы оба просто занимаетесь своим делом, совершенно незнакомые друг для друга люди. Раз, два.. Ты чувствуешь, что на пределе. Он из тебя выходит, стаскивает презерватив, небрежно бросая на пол, и спускает себе в ладонь. Ты же кончаешь на сухую, падая головой на подушку и ложась в позу эмбриона. Отголоски оргазма заглушают боль. Ты на него не смотришь, но слышишь, как он копошится со своей одеждой. Он вытер сперму о твои простыни. Закрывая глаза, единственное, о чем ты думаешь — наконец уже дать себе вырубиться. Он что-то говорит, но ты уже толком не разбираешь, что именно. Может, оно и к лучшему. Даешь своим нервам покой, не позволяя протрезветь себе от тревоги, если вдруг осознаешь, что он сказал и делает. Провались! Падай! Трезвость угнетает. Так было всегда.

Продолжение следует…