март 2022
…пелена из слёз не позволяет видеть этого позора. ужаса. стыда. боли. она сидит в белой рубашке и черных брюках в душевой кабинке своей холодной однушки, бьётся в истерике. только вернулась со школы. чтобы вечно улыбаться, нужно когда-то и плакать. руки дрожат, а изо рта вырываются очередные всхлипы, заглушаемые шумом воды. размытая красная лужа из крови, медленно утекающая вниз. она в очередной раз проводит лезвием по левой руке. хорошо. легче. чувства утекают вместе с кровью, а аня пытается разглядеть своё творчество на руках. откидывает нож, что ударяется о кафель с характерным лязгом, с улыбкой дрожащими руками проводит по запястью выше, заканчивая на локте, облизывает пальцы, чувствует на языке металлический привкус, запрокидывает голову и глядит на потолок. у неё всё идеально. её любят люди, у неё есть друзья, слава, мировая известность, олимпийская медаль, но нету самой ани. нету той маленькой девочки, которая стремилась не выиграть, а передать людям чувства. отдать всё то, что хоронила где-то в душе. она потеряла себя. а потеряла самым нелепым способом. влюбилась в сашу трусову. в эту безбашенную «королеву квадов», в глазах которой всегда горел огонь победы. «не победил — значит ты слабый, значит мало работал, нужно больше, хоть убиться на этом катке, но сделать…» — однажды исповедовала сашка. тогда она была сашкой. а сейчас… у ани нет чувств. она начинает смеяться своей же глупой любви, поцелуям в раздевалке и гуляющим по чужому телу рукам. сейчас всё кажется смешным. тупой дуростью. хватается за голову, валится набок, мажет запястьями по смазливому личику, жмурится и беззвучно кричит. слёзы хлещут из глаз, мокрая одежда липнет к телу, вода льёт по ногам, она дрожит. хочется забыть. убить себя окончательно. ту тлеющую надежду внутри себя на прежнюю жизнь. их с сашей уже нет. есть только аня и ее идиотские чувства. состояние нормализуется лишь спустя час и она смотрит на себя в зеркало. на эту версию себя. припухшие от слёз глаза, разводы крови на лице, волосах, белой рубашке, шмыгает носом и улыбается. складывает руки в локтях, переводит взгляд на запястья. загибает сползшие мокрые рукава, видит лёгкие красные совсем не глубокие полосы с характерным красным отблеском. руки начинают дрожать, аня сжимает кулаки, всхлипывая, смотрит в потолок. теперь она не будет прежней. вся аня не будет прежней… …из её жизни. По коже в очередной раз пробегают мурашки, Аня выпрямляется, разгибает руки в локтях, смотрит на запястья. Уже белые полосы, а всё равно не прошли. Проводит большим пальцем, улыбается. И той Ани больше нет. Восемь месяцев занятий с психологом, выходит, не имели никакого смысла, и как только наступила новая зима, Аня резко перестала ходить на сеансы, сославшись на нормализацию состояния. Единственное, что она получила, был лишь едва ощутимый эффект пустоты и отсутствия, который она растеряла где-то весною двадцать третьего. Даже тест какой-то написала на последнем сеансе, который показал, что Аня смогла выбраться из своей дыры. Значит умеет изображать счастливого человека, хоть какая-то радость. Щербакова прикладывает два пальца к запястью, пытаясь нащупать пульс. Не ощущает. Хмурится, перекладывая пальцы на другую руку. Нет. И там нету. Усмехается, переводя взгляд в окно. Вдали виднеются серые панельки, в окнах которых отблеском улыбалось солнце. Они всегда были слабостью Ани. Раньше ей всегда хотелось жить в такой же, на окраине небольшого городка, иметь балкон на восточной стороне и встречать на нём рассветы. Говоря об этом Алёнке с Сашкой, всегда умалчивала о желании иметь на плечах сильные руки этой русой, а позднее рыжеволосой бестии, что вечно прижимала Аньку к себе со спины в раздевалке, вызывая самые неоднозначные эмоции. Но она отбрасывала всё, что именовали влюблённостью, занималась фигурным катанием. Вот и итог. Какая-то загадочная грусть, которую она не может отбросить до сих пор. Она тупо не отпускает. Сашу в последнее время она встречала редко вживую. Да что говорить. Захочет ли она вновь видеть Аньку. В апреле двадцать второго во время тура они прогуливались по какому-то городу. Ночью. Вдвоём. Общество друг друга не нагнетало, успокаивало, говорило о том, что было раньше. Проходя по мосту над озерком в каком-то парке, Аня подумала о том, что совсем не против того, чтобы Саша сбросила её в воду. Потому что оттуда, снизу, забраться бы на сушу самостоятельно не получилось. Особенно в куртке, под испепеляющим взглядом Трусовой, Анька бы не смогла выбраться. никто бы не видел ни её, ни то, как сашка бы выбросила её. А Аня стопроцентно уверена, что в этот момент Трусова бы не волновалась. Лишь наутро кто-нибудь, вышедший на пробежку, увидел. Интересно, узнал бы он в её лице олимпийскую чемпионку? Мысли о самоубийстве в тот период всплывали в брюнетистой макушке слишком часто, а они с Сашкой в те моменты дополняли обществом друг друга. Щербакова в те дни прекрасно знала своё расписание. Тренировка — отдых — шоу — вечерняя прогулка — ночная прогулка. Саша приходила почти в десять вечера, не стучась, и стояла у входа в номер. Щербакова одевалась и они уходили. Шрамы было легко прятать, Сашку не интересовали её запястья. Будто Аня вообще её не интересовала от слова совсем. Гуляли молча, сохраняя небольшую дистанцию, лишь изредка касаясь друг друга плечами. А к трём утра возвращались. Всё было глупо и по-идиотски, но Щербакову всё устраивало. А на катке — вместо тысячи слов рука Саши в руке Ани. В последнее время жизнь у Ани была однообразная. Одноразовая. Каждый день как последний. Уезжая куда-то, хотелось иметь билеты лишь в одну сторону. Не возвращаться обратно домой, в свою квартиру и личный кошмар. Потому что дома рёбра были будто сломаны, дышать в полную грудь было невозможно. Поэтому Щербакова вечно задыхалась. Особенно хотелось задержаться в Пекине, куда она летала в середине августа. И остаться хотя б до середины сентября. Для того чтобы своё сломленное настроение объяснять всем отсутствием солнца, которого в Китае было предостаточно. Хотелось остаться, потому что там её любят все. Там люди работают день и ночь, но зато лица у них счастливые всегда. Как минимум, когда они видят Щербакову. А каждую пятницу — одноразовые стоны. Ей было непринципиально, с кем иметь очередную близость. С мужчиной, женщиной, какая разница. Она во всех случаях почти не участвовала в процессе. Все люди удовлетворяли лишь свои желания, а Аня была дополнительным продуктом, прям как кислород в фотосинтезе. Пьяной ей все были милы и красивы. Наутро — очередные уроды, воспользовавшиеся ей. Анной Щербаковой. Великой и непобедимой. Олимпийской чемпионкой. В каждое такое утро она вставала раньше партнёра и уходила. Также молча. А на лёд и шоу она выходила как всегда. Яркая и нежная. Движения плавные, все эмоции на лице. Хотя, от эмоций лишь названия. Платья с рукавами до запястья и мешающие кожаные накладки. Лишь бы не увидели белые полосы. Лишь бы не надумали ничего. Читает новости и улыбается. Щербакова, Щербакова, Щербакова… Даже фамилия своя иногда кажется уродской. Голуби с крыши недалёкого дома вспархивают, а воспоминания вперемешку с понятием и принятием той жопы, в которой она оказалась, давят на голову. Щербакова выдыхает. Тяжело. Она больше не выдержит. Уходит в коридор, достаёт из какой-то брендовой куртки пачку дишманских сигарет, возвращается на балкон. Позвонить кому-нибудь? Глупо. В пять утра все спят. Как минимум нормальные люди. Мало кого интересует последний рассвет лета. Всех интересуют закаты. Щербаковой же больше нравятся рассветы, они — как обозначение начала чего-то. Чего-то хорошего, приторно-сладкого, тающего на губах не неприятным пеплом, а какой-нибудь сладкой конфетой… Мятным леденцом? Щербакова улыбается своим же мыслям, облокачивается на стену позади себя. Достаёт из пачки сигарету. Пальчиками своими тоненькими и аристократичными обхватывает, Крутит в руках живительный для её разума свиток, губящий тело. Нельзя, а хочется. Нужно у Тутберидзе на сегодня отпроситься. А вечером — самолёт в Норильск. Детям же тоже интересно лицезреть на олимпийскую чемпионку, которая всегда улыбается и машет. Анна подносит никотиновую палочку ко рту. Всегда как на подиум. Все движения идеальны, плавны и красивы. Даже рукой огонёк она прикрывает по-особенному, нежно и наивно. Первый затяг, кашель, выдох. Ждёт полминуты, пока дым доберётся до мозга. Отлегло. Легче. Пусто. А голуби-то взлетели белые. Чистые и невинные. Она продолжает мозгоёбство. В закромах мозга находит какую-то вековую пыль, смахивает её, от даётся воспоминаниям. Их первый с Сашей поцелуй, как же наивно. Если отдаваться воспоминаниям — то отдаваться полностью…сентябрь 2021
…пустая раздевалка. неровное мигание света где-то над головой. саша. а на улице уже очень темно. саша стягивает коньки, бьётся спиной о железную дверцу шкафчика, шипит. аня поднимает на неё удивлённый взгляд, спрашивая: — чего? — ты же понимаешь, что кто-то из нас вылетит? — откуда? — с олимпиады. кто-то из нас туда не попадёт. — саша смотрит на то, как аня растирает ушибленное колено. и щербакова понимает, что это так. во взрослые вступила феноменальная камила, а алёна наступает на пятки. у саши — все четверные в арсенале, а у ани — не самый стабильный флип. всё сводится к одному: вылетит щербакова. аня также, как и саша, разгибается, заглядывает в мутные от полумрака изумруды и выдыхает, отведя взгляд: — я и вылечу. тут же всё понятно… — нет. — у саши голос стальной, на нервы ох как действует. — ты не должна… — …саш. тут же всё понятно. ты стабилизируешь лутц, у алёнки — триксель, а у камилы… да там и без моих ставок всё понятно. мне там делать нечего, ты же видишь моё состояние сейчас… — нет… ань… не унижайся… прости, — саша подходит и садится к ане, накрывает руку на колене своей, продолжает дальше неровным голосом. — что начала это. но… если смотреть объективно, то… — неровный вздох. — ты права. и… аня… ты… должна постараться… я… я же там… не смогу без тебя… — последняя фраза выходит очень тихо. саша вся дрожит, её рука на колене гладит вверх-вниз, пытается успокоиться. аня выдыхает, поворачивается лицом к сашке, встречается с ней взглядом. покраснела. аня улыбается, совсем не контролируя порыв чувств внутри. так не должно чувствоваться, когда тебе признались в подобном. не должно же, верно? щербакова выскальзывает рукой из-под сашиной ладони, касается пальчиками её щеки. горячая. щербакова кладёт вторую руку на лицо трусовой, большими пальцами поглаживает и шепчет в ответ: — я тоже не могу без тебя. — и саша срывается. касается своими губами аниных, втягивает верхнюю, прикусывает. у анечки в животе всё скручивает, а у саши руки уже на талии, тянут ближе, требуют большего. щербакова пищит и приоткрывает рот, саша неумело лезет внутрь языком, шевелит им хаотично, встречается с аниным, оглаживает дёсны. всё происходит медленно. у саши на губах свой, особенный привкус. целеустремлённости и какой-то растительности. трава? аня понимает, что ничего сейчас саша не соображает, поэтому заводит пальцы в распущенные волосы и оттягивает трусову от себя. саша красная как помидор, на щеках и подбородке слюни, а глаза на несколько тонов темнее. аня улыбается. — прости. — смущается саша и отводит взгляд. дышит как и анечка, тяжело, рукавом стирает с щёк мокрость, зажмуривается. — ничего. мне… понравилось. и поцелуй, и… ты. — шепчет аня и смотрит на сашку. та мгновенно расцветает. — мне тоже. всё нравится. и ты, и поцелуй. — саша обнимает аню. сейчас — легче. потом… а насрать что потом. аня впервые отдалась моменту вне катка и тренировок… …Аня докуривает сигарету, тушит в пустую пепельницу окурок, кашляет. Даже не верится, что такое когда-то было. Это ещё молодость? Или Аня уже мертва? Или она поняла слишком много и слишком рано, отчего молодости уже не настать? Молодость — беззаботность, а Щербакова не заботилась только о количестве пустых пачек в нижнем ящике стола. А на каждой — дата выкуривания первой и последней сигарет. Всего, пока что девять пачек. В руках — десятая, с оставшимися тремя сигаретами. Хочет посчитать, насколько далеко ей до гробовых досок. Как говорят врачи — впереди долгая и насыщенная жизнь. Как говорит Женя Медведева — эта долгая жизнь нихуя не насыщенная, лишь разбавлена тонной различных событий, у которых коэффициент случайности стабильно перевешивает все допустимые и недопустимые показатели. Телефон в кармане вибрирует, оповещая о сообщении. Аня игнорирует, вновь облокачивается на раму открытого окна, всматривается вдаль. А здесь красиво. Будто впервые на своём же балконе. На губах — пепел сигарет, руки подрагивают, а в голове — пусто. Впервые за последние два часа. Зелёные деревья, утренняя прохлада, отсутствие прохожих. Всё складывается в тишину, которой Ане не хватало. Айфон в кармане начинает истощать блядскую мелодию, заставляя Аню закатить глаза. Она достаёт устройство из кармана, за пару мгновений справляется с желанием выкинуть его нахуй в окно и смотрит на экран. Загитова. Ебать-копать. Ей тоже в пять утра не спится? Щербакова с самым недовольным выражением лица снимает трубку. — Алло. — Аня, доброе утро, как спалось? — её слащавый голосок выбешивает. — Чего-то мне не нравится такое начало. Доброго утра ты никогда не желаешь. — А ты не знаешь? — Чего? — это уже ни в какие ворота не лезет. — Даже я не знала, мне это Женя рассказала… — Чего там? Ты, этот, не тяни, я же сброшу, Женя мне ответит пораскрытей и быстрее чем ты. — А она сейчас спит. — А мне она в любое время суток отвечает, вне зависимости от континента, сечёшь? — Вот же… — Дак чего там, Алин? — Аня на нервах. Сейчас реально сбросит, если Загитова ещё хоть одно лишнее слово скажет… — Ну чего-чего… Даже не помучать тебя, всё к своей Женечке лезешь… — а Аня закатила глаза. -… во-первых, — начинает глагольствовать Аня, — не моя она вовсе. А во-вторых, ещё одно слово, Загитова, и я… — Ой, боюсь-боюсь, — хохочет та. — Анечка, просто сообщения нужно проверять сразу, а не допытывать меня сейчас. В Китай на шоу едем. С тридцатого сентября по третье октября. И угадай, кто там будет?.. Аню уже бесят эти недомолвки. Какие Ане гадалки? Ей бы сначала вообще теперь сориентироваться, что такое тридцатое сентября. Через месяц показательный должен быть как с иголочки. Костюм шьётся, а хореография плачет. Нахуя мне это всё?.. — Ну что, какие предложения? — голос на том конце провода выбивает из колеи, Аня начинает напрягать мозги. Не получается. — Аль, я не ебу, выкладывай уже. — Ну… С тобой не интересно, — и Аня готова поспорить на то, что Алина в этот момент театрально надула губки. — Сашка там будет… — а у Щербаковой отключается мозг. Саша? Там? На одном льду… Нет-нет-нет. Аня же сдохнет, прямо в самолёте, даже не доехав до туда… — я вообще даже не представляю и… Аня, алё, ты меня вообще слушаешь или как? — А? Да, слушаю… — Мы на олимпийском льду кататься будем, представляешь? Вспомните ту атмосферу, ну, как минимум вы с Сашей… — олимпиада… первое место… шрамы… саша… любовь… аня… жизнь… мечты… страдания… — А Женя там будет?.. — Аня говорит отреченно и надеется на лучший расклад. Раз Женя сказала — значит она там будет? Иначе Аня просто не вытерпит и… — Какой? Семененко? Он — нет. А вот Петя будет… Ну тот, который Гуменник… — Щебечет Алина, а Щербакова её совсем не слышит. — Нет, — Аня сглатывает подступивший к горлу ком. — Женя Медведева… будет? — пытается сделать голос более твёрдым. Хоть бы пронесло, хоть бы пронесло, хоть бы… — Нет. — Алина разбивает Аню об пол, как вазу. Щербакова чувствует, как подкашиваются ноги. Голоса внутри начинают кричать. До этого они шептали, теперь кричат. У Ани в голове гул, а по щеке стекает одинокая слеза.…аня сама не поняла, когда начала бояться любить сашу и когда боязнь своей же любви к ней переросла в болезнь…
ты как? //
тебе Алина уже позвонила? Рассказала? //
Аня улыбается. Чувствует всё это беспокойство сквозь экран. Смотрит на время. 6:27, а Жене сегодня никуда не надо. Так она вчера писала. \\да, звонила, рассказала. \\как я? не могу сказать точно… помято — это если вобщем. ответ поступает не замедлительно.мне приехать? // — Аня переводит взгляд на потолок. «Было бы славно» — проносится в голове.
Как ответить? Щербакова начинает грызть ногти. Напишу, как есть. \\да как-то грубо… Да, грубо. \\то есть нет \\то есть да Блять — думает Щербакова, хлопая себя по лбу.так да, или нет, Ань? //— Щербакова закатывает глаза.
\\да \\приезжай \\нет \\блятьахаха, Аня, решись уже! //
я собираться начала! //
\\я в том плане нет пишу, что я не настаиваю… \\просто, есть ли у тебя время \\я об этом волнуюсьтак. стоп.//
твой окончательный ответ: …//
\\да. \\то есть приезжай. всё.я тебя поняла//
буду через часик-полтора//
нормальное время? ты сегодня на каток не собираешься? //
\\да, нормально. какой мне каток…жди. целую))//
Аня перестаёт грызть ногти. Успокаивается и выключает телефон. Встаёт, включает чайник, возвращается за стол. Уже просчитывает, в какую жопу попала и как она будет прогрессировать на фоне щербаковского состояния и паники, не отпускающей с самого «сашка трусова там будет» от Загитовой. Лишь «жди» от Женьки давало мимолётное спокойствие, которое хотелось накопить побольше и продержать до Пекина и как можно дальше. Телефон вновь пиликает:кстати//
о времени.//
на тебя время найдётся всегда, ты о нём не волнуйся никогда:))//
\\спасибо))целую:) и я уже почти вышла! //
\\молодец!)ань… из своей комнаты.//
мне ещё долго до входной двери ползти…//
но я постараюсь быстрее! //
\\АХАХАХ, ну хорошо, я жду.ещё раз целую и начинаю выползать из под одеяла)//
\\из-под слитно пишется))зануда *смайлик, закатывающий глаза*//
\\ :)) Аня улыбается. До этих шоу, как до Китая пешком… Как иронично. И кажется, что вроде в этом ничего страшного-то и нету… Главное, поговорить с Женькой, дожить до и пережить сам Китай…***
Блять — первая мысль Ани, когда она в аэропорту замечает Сашу. Ещё более рыжая, более забитая, как кажется Ане. Длина ногтей выводит из себя, как можно с такими жить; то, как Саша часто отбрасывает волосы назад и тупо оглаживает их, проходясь этими уебанскими ноготочками по всей длине волос, слегка цепляясь на кончиках, действует на нервы. И это блять множится стократно, когда они рассаживаются в самолёт. У Трусовой место прямо за ней, Аня точно не будет спать весь перелёт… Со стороны они выглядят как виноватые влюблённые, расставшиеся на непонятной ноте. Очень часто встречаются взглядами, тут же отводят их, не касаются друг друга, общаются с кем попало, чтобы хоть как-то разбавить обстановку. В соседнем кресле — Алина, хоть к ней можно обратиться, если что. Чтобы между ней и Сашкой вставала, а то Трусова явно хочет поговорить с Щербаковой… Всё хочет подойти, начать, но Анька избегает. Не даёт себе вспомнить. Она обещала, что пока порезы украшают кожу — не вспомнит Сашу никогда. Плохо справляется с этим, не отрицает, но пытается. Аня задыхается пока все рассаживаются, пытается унять чувства, лихорадочно сглатывает, отвечает на Женино: «//приятной поездки. напиши, когда приедете)». Когда самолёт взлетает, у Ани внутри всё переворачивается, перекручивается, хочется блевать, хотя в желудке совсем пусто. Кажется, что Саша сзади прожигает Анин затылок сквозь спинку кресла, и мозг медленно начинает плавиться. И Щербакова находит единственно-верное решение, как ей кажется: пройтись до туалета. Чаще всего это помогало. Аня сидит прямо у прохода, Алина рядом уже спит, чем не ситуация? Аня встаёт тихо, бросает взгляд на Сашку, когда проходит мимо: не спит, что-то читает. Весело. Саша и чтение? Аня бы ни за что не поверила. Но, может, Маркуша её изменил? Он же тоже здесь, Саша за два добрых часа в аэропорту ни разу с ним не контактировала… Интересно, очень интересно… Запирается в туалете, облокачивается на раковину. Был бы сейчас в кармане нож, Анька бы сделала парочку порезов, чтобы точно не вспоминать и фокусироваться на боли… Надо будет Жене об этом написать… но она опять к психологу отправит… Аня умывается, вылазит из комнатушки и тут же встречается с чьей-то грудью, теряя равновесие и чуть не падая. Этот «кто-то» Анечку бережно слегка приобнимает, на ушко хрипло тихонечко шепчет: — Ань?… Всё нормально? — а у Анечки тут же вскруживается голова, она взгляд темнющий поднимает на источник слов, и тонет в изумрудных глазоньках напротив. сашка… сама, здесь, аню обнимает, прижимает… всё ещё любит???.. Анечка слегка головушкой трясёт, отводит взгляд тут же, проклиная всё, что судьбой именуется и шепчет в ответ: — Да, всё хорошо,***
…и Анечка не ошибается. По приезде на них направлены сотни камер, китайцы кричат её имя и она будто перестаёт замечать рыжее пятно, маячащее из стороны в сторону, даже не раздражает, на удивление. Доезжают на трансфере до отеля, а через час уже, как и говорила Загитова, на олимпийском льду. Они расписываются на футболках, игрушках, кидают фанатам на трибуны, Саша пытается быть рядом, но Щербакова мягко посылает её на все четыре стороны и та всё кружит где-то рядом, но не лезет. А Аня пытается думать об одном — Маргарита и новая программа. Загитова же вертится прямо у самого носа, Аню всё за талию хватает, пытается посмеяться или напугать. Время летит быстро, Женя почти схватывает инсульт, потому что телефон разрядился и Аня не позвонила, а с Трусовой они так и не поговорили… Времени у них совсем не было, весь день в организации и репетициях. Вновь они пересекаются на следующий день на завтраке. Аня заходит в просторную залу, садится за свободный столик, подзывает официанта, выбирает что надо и тот быстренько убегает. Собирались поесть с Алинкой первее всех и поговорить о «там такое случилось, Аня», но у Загитовой (как и всегда, подметила про себя Аня) случилась непредвиденная ситуация. Поэтому Аня трапезничает в гордом одиночестве. Лучше бы телефон с собой взяла, было бы не так муторно. Парнишка приходит с подносом, кладёт на стол и тут же убегает. И всё же в Китае красиво… Аня села очень удачно, потому что стоит повернуть голову направо — она смотрит прямо в панорамное окно, открывающее прекрасный вид на пекинские осенние пейзажи. Яркие и красочные деревья; высоченные, будто стеклянные, дома. Такую красоту хочется сфотографировать. А телефона нет. Жаль… — Здесь реально красиво… я бы даже сказала: ебать как красиво… правда? — проносится где-то над ухом. Аня оборачивается к источнику звука. Саша. — ты не против, если я… подсяду? — Трусова поднимает бровки и мягко улыбается. А Анечка тает под её взглядом. — Да, конечно. — Саша садится напротив, ставит на стол поднос и смотрит Ане в глаза. — Я понимаю, что это тупо, но… как дела? — Саша берёт в руки вилку, и начинает ковырять какую-то субстанцию. — Ты серьёзно? — Аня хихикает. — Ну… — //я отсутствую, саш, мне плохо. я не могу. с каждым днём мне хуже и хуже, мои шрамы на запястьях и душе зудят рядом с тобой, все ниточки связывающие сквозные дыры лопаются рядом с тобой, и мне плохо. но я не могу без тебя…// — всё… нормально? — Понятно. — Щербакова отпивает из кружки и смотрит на Трусову. Саша хочет что-то сказать, а не может. — И знаешь что? Если эти китайцы тебя не съедят, то точно убьют. Видела, как они тебя встретили? Это ж капец… Мне кажется, что их перспектива «иметь тело Анны Щербаковой в холодильнике», вполне устроит… — …Фу, Саш… — морщится Аня, на что Трусова улыбается и продолжает: -… а представь, они ещё экскурсии проводить будут… Ну, к твоему телу, тьфу-тьфу-тьфу, — Саша задумчиво прикладывает руку с вилкой в пальцах к подбородку, задирает голову вверх, изображая серьёзную умственную деятельность. Лучи солнца приятно оглаживают её бюст, делая мешки под глазами и волосы более выделяющимися. красивая. — если честно — я бы на такую экскурсию не пришла… — А почему? — Аня облокачивается на стол, складывая подбородок на ладони. — Почему? — Саша реально задумывается. — Да наверное, потому что меня больше устраивает перспектива видеть тебя живой, нежели мёртвой в какой-то захламлённой комнате два на два метра в старом замаранном в твоей крови холодильнике. — Пф, ну, спасибо, утешила так сказать. — они хохочат, у обеих внутри цветы нежные-нежные расцветают, вызывающие чувство радости и улыбки на лице настоящие, широкие. — Саш… — М? — мыкает, пережёвывая хлеб. — А если бы… хм… тебе бы предложили поучаствовать в подобной авантюре? — Саша нахмурилась. — ну, чтобы меня в холодильник?.. там, за деньги? Ты бы согласилась? — Нет, — тут же выпаливает, формируя мысль дальше. — Если тебя — то нет. Ни за какие деньги, ни за что… вот кого другого предложи, я соглашусь… и Алинку я бы им сбагрила… — Почему меня — нет? — Аню переполняет волнение. — Потому что… ты не такая… — у Саши взгляд нежно-жалостливый, прожигает насквозь. Они дошли до разговора… Хочется спросить, чем именно Анька отличается, но слышится смех Загитовой. Где-то неподалёку, но он уже начинает раздражать. Щербакова вскакивает, кладёт на поднос салфетки. — Ты… куда? — Саша волнуется. — Там Алина… — И что? — Тебе нужна лишняя пара глаз? — Да не, не хочу. — Посиди тут… пару минут… — Аня уже почти оборачивается, но Трусова успевает мягко схватить её за локоть и повернуть к себе. — А… мы договорим? — Саша смотрит умоляюще, как же ей теперь отказать? — Да. Не знаю, когда, но да. — Спасибо. — Саша отпускает, Аня отходит. В столовую заходит Алина с щебечущим Марком. Ну, конечно, их же вместе поставили на шоу, они ж не отлипнут друг от друга теперь… — О, Анька, а ты куда? Марк, иди, я сейчас. — Алина во все тридцать два улыбается, Анечку за локоть хватает. — Доброе утро, — улыбается Марк Ане, и отходит. — Это твоя «ситуация»? — изображает в воздухе кавычки. — Нет, Ань, в коридоре мы с ним встретились. Ты позавтракала? — Да. — Ну, ладно… Иди тогда собирайся. — Приятного аппетита. — Спасибо. Аня последний раз вглядывается в профиль Саши. Та сидит на том же месте и смотрит в панорамные окна, отчего-то улыбается. В руках нервно теребит салфетку. Такая Саша Анюте нравится. Тёплая и домашняя. В номере Аня сдирает с запястий накладки, цепляет новые, подкрашивает под цвет кожи. За полтора года научилась справляться с этим в десять минут. А потом закуривает. Находит в чемодане какую-то пачку, заблаговременно припрятанную. Прямо на плитку балкона кидает какое-то полотенечко из номера, садится на него и выкуривает сигарету. Хорошо, что не стеклянное это всё, а то от подобной сенсации Щербакова бы не пережила. Потом окурок в туалете смывает и весь номер освежителей опрыскивает. Душится слащавыми духами и жуёт три мятные жвачки, а футболка, в которой курила — в стирку. Вроде все следы своего «преступления» исключила. А на душе отчего-то легче. Сашка не кажется монстром, она более тёплая и нежная. Аня опять уходит в бездну своих чувств, перестав их бояться. мы договорим. нужно сегодня договорить, потом будет не так. пока у меня такие эмоции…***
Зал в овациях, Аня уезжает со льда под громкие аплодисменты и крики её имени. Даёт интервью телевидению, ещё несколько минут не может распрощаться с болельщиками, наконец уходит. Эти люди наполняют её кучей положительных эмоций и Аня забывает всю свою грусть. К ней подходят и уточняют судьбу игрушек, подаренных ей. Она в очередной раз уверяет мужчину в своём решении на пальцах и тот её отпускает. Китайцы, встречающиеся в коридорах по ареной, просят на ломаном английском сфоткаться и Анечка послушно боготворит их просьбам. В гримёрку она входит улыбающаяся и кладёт букет цветов, который забыла отдать, на лавку. Кладёт на стол корону, переодевается. Лак смоет в номере, пока будет довольствоваться чем есть. Разглядывает своё отражение в подсвеченном зеркале. Помятая, — единственное, что приходит на ум. В голову влезают картинки с Сашей… …плавные движения, изложение чувств. не очень похоже на сашу. зато похоже на сашку. она отдаётся полностью. аня заметила, что последние номера саши раскрывают её настоящую, те чувства, что она долго берегла в себе. пока волны музыки бьют по лицу и телу, саша не стесняется раскрывать себя и просто танцует……вблизи сашка более милая. носик припудренный, выделен аккуратно, улыбка лучезарная и родинка на правой щеке видна. анюта мимолётно улыбается ей в ответ, когда замечает на себе её взгляд и вспоминает ту маленькую сашку из девятнадцатого года…
…но аня обещала никогда не вспоминать ту сашку. да почему именно ту сашку? она обещала больше никогда не думать о саше, не вспоминать о её присутствии в своей жизни, пока на теле красуются порезы… но это же не порезы, а шрамы, верно? и что, что они зудят? шрамы — не порезы, они зажили, значит и аня вылечилась?.. верно?..
… и на телефон приходит уведомление. От Саши.мы можем договорить сегодня? //
точнее, можешь сегодня прийти? //
ко мне//
ближе к ночи//
в 22 вечера? //
Аня задумывается. Нужно рассказать, а то дыра внутри растёт с геометрической прогрессией, она скоро точно задохнётся от всего этого… \\да. \\я смогу — Аня закусывает губу. Пути назад нет.хорошо//
я буду ждать.//
она будет ждать.***
Аня трётся у двери, по её подсчётам, четвёртую минуту. Глазами сверлит дверную ручку, трёт запястье на левой руке, будто пытается смыть и убрать свой позор. До двадцати двух вечера остаётся три минуты. Пальцы подрагивают, там, где обычно накладки, непривычно прилегает пот, потому что раньше она их никогда не мочила. Бедро, на которое Аня сегодня упала, неприятно покалывает. Поясницу тоже тянет. Она чувствует себя не в своей тарелке. Нужно войти и поговорить… Лака на волосах нет, рукава толстовки скрывают шрамы… странно ли я выгляжу в шортах и толстовке? наверняка… Аня выдыхает. Либо сейчас, либо никогда. В голове на мгновенье становится пусто и она дёргает за ручку. а это вообще тот номер? — думает в порыве, но не останавливается. Дверь не скрипит, а комната встречает Аню прохладой, отчего кожа ног резко покрылась мурашками. Саша сидит на кровати справа, смотрит себе под ноги. Когда Аня двери закрывает и слышится тихий щелчок, та поднимает взгляд на Щербакову. В комнате царит полумрак и жительница этого места выделяется на фоне рыжими волосами. Всё происходит как в слоу мо: Саша аккуратно поднимается, медленно приближается к Ане, подходит почти вплотную, они молчат и не разрывают зрительный контакт. Трусова из-за небольшого преимущества в росте смотрит на Щербакову сверху вниз, подмечает каждое подрагивание ресниц и самые небольшие изменения в эмоциях, которые сейчас все до единой были на лице. В комнате тишина, слышен гул машин за окном и кажется они слышат биение сердца друг друга. В унисон. Глаза в глаза, Саша шепчет: — Привет? — Аня улыбается. Искренне. — Давно не виделись. Саш? — А? — она бегает глазами по лицу Щербаковой и щурится. — Мы поговорим или будем стоять как два столба? — Давай… поговорим… — Саша наклоняет голову немного ниже и касается лица Ани своим пламенным дыханием. — Дак говори. — Аня отходит на шажок назад и чувствует как в животе всё выворачивает. блять. — Ань… — Саша хватает её за запястья, тянет на себя, — я… — и тяжело сглатывает. — прости меня пожалуйста… Аня? Щербакова жмурится, запястья зудят, щёки воспламеняются. …прости меня пожалуйста… это сон?.. я сплю?.. Мысли и чувства выходят из-под контроля. Анюта стряхивает руками, освобождая из заточения, и вжимается в Трусову. В уголках карих глаз начинают скапливаться слёзы. Саша мгновенно прижимает в ответ, медленно поглаживает спину, и шепчет на ухо одно-единственное верное: прости-прости-прости. Аня утыкается лбом в плечо, трётся носом и чувствует ком, подступающий к горлу. Им сейчас не нужны слова, хотя за полтора года прошло слишком много… …расскажи-расскажи-расскажи — шепчет голос внутри. — она должна знать, что у тебя теперь на запястьях, пока её не было. пусть знает в какой пизде ты была. тебе же нравится, когда тебя унижают. они все тебя не любят. они не умеют любить. они только ненавидят. саша такая же. она не могла измениться. она такая же сволочь, она опять оттолкнёт, когда увидит твой позор. бросила тогда — бросит и сейчас, если ты раскроешься. покажи ей себя. пусть тоже посмеётся над тобой. это из-за неё у тебя на запястьях шрамы. скажи ей об этом. ты сможешь простить ей всё что было?… — …Аня, прости… за всё, пожалуйста. — тяжело сглатывает. — Я… неправильно сделала, оттолкнула, не поддержала… тебе-то похеровей моего было… — Саш, — Аня отпрянула от Саши, оставшись в кольце её рук на пояснице, на которую Трусова теперь не давила. Аня загибает рукава толстовки по локоть. …она опять оттолкнёт, когда увидит твой позор… Привстала на носочки и шепнула на ушко: — посмотри на мои руки. На запястья. Аня опустилась и посмотрела на Сашу. Та ослабила хватку и дрожащими руками обхватила её руки, потянула чуть выше, огладила запястья большими пальцами и глаза мгновенно округлились. — Аня… — Щербакова смотрит вниз и сильно-сильно зажмуривается. оттолкни-оттолкни-оттолкни. пожалуйста. так не должно быть. не прощай. я не прощу. нет, не нужно, я урод, я не достойна, ты не должна. — посмотри на меня, Аня. — у Саши руки дрожат, она немного наклоняется, приподнимая запястья выше и начинает покрывать их лёгкими невесомыми поцелуями. — Это из-за тебя, Саша. Это всё из-за тебя… — шепчет Анюта как в бреду. Внутри цветы нежно-алые распускаются, каждый кроткий поцелуй и чуткое дыхание на запястьях заставляют верить в лучший исход их «разговора». Аня открывает глаза и медленно поднимает голову. Саша беспорядочно расцеловывает её руки, проходится языком вдоль каждого шрамика, нашёптывая как мантру: прости-прости-прости. Щербакова тяжело сглатывает, ощущая как внутри всё вновь и вновь вскружваетсч и сердце делает кульбит. нет-нет-нет, — думает, но уже поздно: Саша поднимает голову, смотрит прямо в глаза. Анечка тонет от взгляда напротив, тает от тёплых ладоней, придерживающих за локти. Срывается. Поддаётся вперёд, врезается губами в сашины, а та отпускает локти, притягивает, нежно кладя руки на поясницу. Щербакова мысленно просит у Медведевой прощение за все свои будущие слёзы, за то, что очередной раз перестала бояться своих чувств к рыжей, переступила через те помои, которые выливала Женьке в душу, и втягивает верхнюю губу. Они тянут свой поцелуй, заставляют друг друга растворяться и плавиться. От Саши то и дело слышны тихие стоны, а Аня выдаёт всю нежность, что так долго томилась внутри. вкус травы. мяты. саши. Они не хотят углубляться и идти дальше. Они хотят остаться в этом моменте, будто из дишманского кино, в котором они — главные герои и пытаются любить. Саша сжимает поясницу сильнее, толкает вперёд и щербаковская спина встречается с дверной ручкой. Аня шипит от резко пронзившей боли, а Трусова выпускает из кольца рук, разрывает поцелуй, и, столкнувшись лбами, шепчет: — Прости, прости, не плачь. — тяжело дышит и смахивает с уголков янтарных глаз капельки слёз. — я не хотела… Ань? Тебе больно? — а Щербакова её не слышит и вовсю плачет. Тычется носом в чужую шею, вдыхает терпкий аромат, ну хоть что-то от той сашки осталось, бьёт кулаками по спине. Не верит. Так не должно. Сашка и она… Их уже нет. — Ань? — наклоняется к самому уху и выпаливает: — я люблю тебя. Давай попробуем сначала. — я люблю тебя гулом отдаётся в ушах. яркая вспышка и всё темнеет. Анька вглядывается в изумрудную муть напротив и мгновенно забывает о своей боли. прощает. Саша — лекарство, она вылечит. Они вновь встречаются губами, на этот раз чувствуя привкус соли. Привкус жизни. Прощает за каждый шрам. За каждую пролитую слезу. За каждый потраченный Женькин нерв. За каждую глупость и букеты цветов перед тренировками. За все слова, сказанные и не сказанные. За первое сорванное свидание. За отсутствие поддержки в нужный момент. За каждый Сашкин косяк. За всё. Теперь они попробуют снова. А Аня снова попробует жить. Они не отлипают друг от друга ещё пару часов. Отречённо говорят о чём-то в объятьях, Саша изредка открывает карты их с Марком отношений, но Ане на это как-то похуй. Сейчас Сашка здесь, рядом, живая. Они парой слов обговаривают эти отношения, оставляя всю муть этого трудного разговора на завтра, а Сашка обещает не бросить. Аня слепо верит ей. Надеется, что так и будет. Засыпают они тоже в объятиях. Щербакова жмётся ближе и тычется носом в оголённую шею Саши под её тихие смешки. Не говорит, а хочет надышаться ей вдоволь, а то мало ли Трусова наутро передумает… Пока Морфей утягивает в своё царство обеих девушек, Аня вспоминает свою вырезку из текста и улыбается. Это про них. Никак иначе. Может, потом она будет плакать. Может потом опять будет напиваться до потери пульса в Женькиной квартире, говоря ей несуразицу. Может, за раз выкурит пачку сигарет, пёс их знает. Но сейчас она вновь хочет жить, а не существовать. а жить она может только рядом с сашкой.…Мы когда-то закончимся тоже, Забудем даты и имена. Но пока порезы украшают кожу Я обещаю, что не вспомню тебя никогда…