Время Жизни. Акт 1: Огонь

      После выздоровления Фрид не мог не думать о том, что произошло во время лихорадки: правда ли Милакрисса не приходила? Правда ли то, что её лицо — сострадающее, испуганное, — руки, аккуратно вымачивающие тряпку в воде, чтобы сбить жар, были всего лишь плодом его воображения? Всю картину ещё сильнее скрашивало упоминание мамы про Шона с Владом, которое вновь вынуждало Фрида задаваться вопросом, а не слишком ли насмехается над ним жизнь? Он перестал посещать занятия, выходить из комнаты дальше туалета, разговаривать с родителями. И если в университете всё списывали на затянувшуюся болезнь, то близкие оставались встревожены его состоянием, ведь однажды оно чуть не привело к большой трагедии в маленькой семье. После признания Милакриссе в школьные годы Фрида так же затянуло на дно бездонного озера собственного сознания. Он долго бродил по округе неизвестных брежнёвок, пустыми глазами смотря на мир вокруг, заскочил в первый попавшийся подъезд и поднялся на крышу.       Подобное решение не бывало вызвано одной причиной. Маленькая боль, застрявшая внутри, постепенно превращалась в несоизмеримо большую, к которой постепенно прилипали другие. Со времен этот шарик становился настолько тяжёлым, что уже не просто тянул вниз, а убивал изнутри.       Стоя перед пропастью, Фрид спрашивал себя снова и снова: почему всем было так важно, какой он национальности? Почему было важно, насколько богата его семья? Почему были важны какие-то оценки, за которые учителя прилюдно отчитывали несмышлёного ребёнка, пока остальные тихо смеялись в ладошку? Почему всем нравилось притворяться, нравилось надевать каждый день эти мерзкие, фальшивые улыбки, проявляя дружелюбие к тому, над кем ещё вчера издевались, раскидывая вещи по всему классу? Почему люди заводили семью, когда их заботила лишь собственная карьера? Когда им было плевать на собственного ребёнка? Почему вечно оставляли его самому себе, никогда не интересовались увлечениями, не обращали внимания, когда он хотел похвастаться, возможно, самым значимым творением своей жизни? Не обращали внимания, когда просил о помощи? Почему он оказался никому не нужен? Зачем он вообще тогда появился на свет? Не лучше бы было… просто исчезнуть?       Милакрисса была так дружелюбна, так мила с ним, что после отказа в его голове порвалась последняя нить — вера в искренность людей. Весь мир, люди и он сам казались ему фальшивыми. Всё было пустым, серым и ненавистным. Всё было бессмысленным.       Он закрыл глаза и расслабил тело, позволяя ему провалиться в пропасть. — Блядь, сука, СТОЙ!!! — неожиданно крикнул кто-то сзади и, схватив руку Фрида, рывком потянул на себя.       Фрид упал на непрошенного спасителя и хотел было встать обратно, как всё его тело будто оказалось зажато в клещи. — Я, блядь… покурить, сука, вышел! — задыхался незнакомец, крепко держа неудавшегося суицидника. — Ты понимаешь… что у меня могла бы быть детская травма из-за тебя?! Пизде-е-ец, — выдохнул он.       То ли от абсурдности его слов, то ли от всей ситуации в целом Фрид расхохотался: — Можешь отпустить меня? — Чтобы ты сиганул нахуй? Не, брат, давай полежим минуток так десять, чтоб у тебя мозги на место встали.       В каком-то смысле этот появившийся из неоткуда ангел хранитель был прав, и хоть где-то глубоко внутри Фрид был благодарен всевышним силам за подаренный ему второй шанс, в действительности его жизнь всё так же оставалась пустой и бессмысленной, и отпусти его незнакомец сейчас, он бы вновь попытался сброситься с крыши.       Словно по часам, незнакомец отпустил его и, отряхнувшись, поднялся. Это был паренёк примерно того же возраста, что и сам Фрид, с кудрявыми волосами, серёжкой в левом ухе, чёрной футболке, украшенной огнём, черепом и не менее яркой надписью «The Offspring», в домашних штанах и тапочках. Он достал пачку из кармана и протянул сигарету: — Будешь?       Молчание неудавшегося суицидника не внушало спасателю доверия, поэтому парень, закинув себе в рот сигарету, подошёл к Фриду, воткнул пальцами в его губы ещё одну и тут же зажёг.       Фрид, который не только не ожидал такого исхода, но и ещё и никогда раньше не курил, тут же поперхнулся: — Чё за?.. — О! Зато голос сразу прорезался! — посмеялся тот. — Давай присядем. Поделишься, что такого случилось, что аж прыгать собрался. — Туда? — кивнул Фрид в сторону порога.       Парень, не церемонясь, дал ему подзатыльник: — Никаких шуточек про суицид тут мне! Иначе сам убью и из-под земли достану! — угрожал неубедительно он.       Они сели посередине крыши. Спаситель Фрида чувствовал, что тот не захочет говорить ни о себе, ни о проблемах, как бы сильно его не уговаривали, поэтому единственным вариантом оставался собственный монолог: — Этот мир действительно иногда кажется жу-у-утко несправедливым. Жутко надменным и… Ну вот прям как бабулька у подъезда — осуждение за осуждением: раньше трава была зеленее, солнце ярче, а голуби тоще. Но вот, скажи, как часто ты слушаешь таких бабулек? Правильно — никогда. Потому что понимаешь, что это у них старческое — маразматическое. Так и со всем остальным. Ты не должен никого слушать, ни на кого смотреть, потому что они — маразматики, а ты — будущее этого мира. Да и к тому же! Я иногда так задумываюсь, вот, существует много-много разных красатющих мест на планете: горы, моря, поля, океаны. И если они созданы не для нас, то для кого? Мы должны жить, чтобы получить как можно больше от этого мира! — …Честно, — не сразу начал Фрид, — я ни черта не понял. — Блядь, ладно, похуй… Запомни главное — у каждого есть своя опора — та, что даёт нам смысл идти вперёд. И даже если не сейчас, то ты её обязательно найдёшь, вот. У меня, например, тоже жизнь хуита ещё та: родителей в глаза не видел, приёмный отец оставил жить в чужой стране ради промоушена собственного бизнеса, а учёба ну в горло не лезет! Прикинь, папаша настолько крутой, что только недавно узнал, что я школку дропнул уже как года два. Позвонил, сказал, что если сейчас же не пойду на получение среднего, то бай-бай мани на проживание! И ничего! Живу и надеюсь, что смогу отвязаться от помойного бати и свалить куда-то. — Оптимистичный ты… — А, я Шон, кстати, — протянул он руку.       Глаза Фрида округлились. Ангел хранитель оказался не просто в правильном месте в правильное время, но и ещё оказался правильным человеком. Тем, кого Фрид всегда хотел увидеть в своей жизни — такого же, как и он. — Фрид, — пожал он её. — Ебать! Ты тоже иностранец?! — не меньше удивился Шон. — Слушай, думаю, это судьба, — рассмеялся он. — Возможно, — натянуто улыбнулся Фрид, всё ещё не веря, что такому, как он, могло повезти. — Слушай, — аккуратно начал Шон, — конечно, я не имею представления о том, через что ты проходишь и почему это настолько больно, но… Хочешь, я стану твоей опорой? — отважно сказал он и слегка замялся: — Ну, в смысле, я тебя уже спас, и ты до сих пор слушаешь мою болтовню, поэтому мне кажется, что ты на самом деле… хотел, чтобы тебя кто-то остановил. Чтобы кто-то протянул руку и чтобы этот кто-то стал твоим другом.       Фрид так долго тонул внутри собственного сознания, что любой, кто попытался бы его спасти, не смог бы проплыть и одной трети этого пути. Но Шон был другим. Он не пытался достучаться до Фрида, не пытался проплыть сквозь всю его боль, он просто… появился перед ним. Появился и взял за руку.       Лишь после проговоренных Шоном слов Фрид заметил, как вокруг стало светлее. Как фраза о дружбе не несла никакого смысла, потому что рука помощи тянула его вверх с самого начала, когда он доверился своему спасителю.       Вернулся он домой под праздные возгласы родителей, которые успели обзвонить все экстренные службы в поисках сына, что оставил немногословную предсмертную записку. Они ругали его, били и плакали, смеялись, благодарили Бога и сжимали в своих объятиях. В тот день Фрид и его родители впервые разговаривали так долго, что за окном уже вставало солнце, а по окончанию семейного сеанса обе стороны согласились непременно делиться любыми переживаниями и недовольствами, чтобы не допустить подобной ситуации впредь.       Однако, Фрид настолько часто находился в депрессии, что уже и сам не понимал, когда его состояние ухудшалось. Ему уже не были нужны новые толчки, когда вся его жизнь напоминала подводные горки, поэтому теперь, после болезни, чем больше он думал о Милакриссе, тем сильнее не понимал, откуда появилась эта привязанность, почему она никуда не пропадала спустя столько лет и почему он не мог её отпустить?       «Жду тебя на нашем месте», — написал Шон в телеге.       Фрид не спеша собрался, попутно сообщив родителям, что отправился к Шону, чтобы те не переживали, вышел на улицу и вдохнул полной грудью покалывающий нос воздух — первые заморозки норовили покрыть инеем всю траву к утру. Звёздное небо, почти полная луна и гавкающие собаки сопровождали его всю дорогу. Лифт, как обычно, не работал и пришлось подниматься по воняющей куревом и алкоголем лестничной площадке. Запыхавшись, Фрид вышел на крышу и подсел к Шону, рядом с которым стояло четыре бутылки пива: — А если бы я не пришёл? — Сам бы всё выпил, — уверенно заявил друг, подавая бутылку.       Фрид взял её и, сморщившись, отпил. — Дай угадаю, — начал Шон. — Это опять из-за Милы?       Фрид тяжело вздохнул, не зная, что сказать. — Блядь, Фрид, ты заебал. Нашёл бы кого попроще к себе в любовный интерес! Столько баб вокруг ходит… — Ну, мне же интересно проводить с женщиной больше одной ночи, в отличие от некоторых. — М! — отпил Шон. — Не смотри на меня таким косым взглядом! Я не виноват, что у меня огромное либидо… К тому же, я всех заранее предупреждаю о том, что я мальчик на одну ночь! — оправдывался он. — Прямо-таки всех. — Почти… И вообще не переводи, блядь, стрелки! Я хотел тебе рассказать, что случилось, когда мы с Владом пришли к тебе.       Дыхание Фрида сбилось. Он нервно сглотнул в ожидании худшего. — В общем, э-э-э, не буду тянуть кота за яйца: они расстались. — Что? — не поверил своим ушам Фрид. — Ну, короче, там какая-то каловая история в духе «да мы не встречались, да мы это сё», ну хуита какая-то полная, в общем, я передал только самое основное. А ну и ещё Мила хотела с тобой встретиться. Просила сообщить, когда ты поправишься. Фрид всё ещё с трудом верил в происходящее. Более того, это лишь усложняло всю ситуацию, не давая ответов на измученные вопросы. — И что? — аккуратно спросил он. — Ты уже сказал ей? — Давай посмотрим: ты сидишь на крыше девятиэтажки, с которой ещё два года назад хотел спрыгнуть; пьёшь пиво в надежде заглушить состояние депрессии и общаешься с лучшим другом, чтобы как-то прочистить мозги. Нет, Фрид, не думаю, что тебе лучше. Но вот, что тебе точно нужно, так это поговорить уже наконец с Милакриссой, блядь, по душам и предложить ей встречаться. Или хотя бы «дружить», — жестом показал кавычки Шон. Смотря, как друг понимающе кивает, Шон вытащил телефон из его кармана, открыл контакт Милакриссы и всунул ему в руку: — Пиши.       Фрид взял смартфон и трясущимися пальцами под бдительным надзором друга написал простое сообщение: «Привет. Спишь?» Не успел он засмущаться и спрятать устройство подальше, как девушка тут же прочла его. Появление небольшой надписи «печатает» заставило его нервничать больше, чем спрятанные в трусы шпоры перед ЕГЭ.       «Тебе уже лучше? Влад и Шон рассказали мне, что случилось», — моментально написала она.       Шон, медленно попивая пиво, подглядывал за деликатным разговором и наслаждался романтической сценой, от которой вокруг летали искры. Он чувствовал, будто его долгая миссия подошла к своему логическому завершению — хэппи энду. — Лучше иди домой, — похлопал он по плечу друга. — Теперь она от тебя никуда не убежит, — сказал Шон и, прихватив пустые бутылки, оставил его наедине.       Пальцы Фрида едва поспевали за мыслями — столько хотелось спросить, столько хотелось рассказать. Заметив, как ушёл Шон, он медленно поднялся, не открываясь от телефона, и потопал домой. Посередине дороги Милакрисса написала, что она засиделась и ей пора было спать. Фрид же притворился, будто и сам был давно в кровати, благодаря чему они успешно обменялись сладкими прощаниями и пожеланиями добрых снов перед тем, как разойтись.       Отлипнув от телефона, Фрид глубоко вздохнул. Уголки его рта непроизвольно поднялись в верх, руки сжались в кулачки, а ноги сами пустились в пляс. Он чуть ли не в припрыжку бежал по дороге, вертясь в разные стороны, размахивая руками, пока не раскрыл со всей силы кисти, откуда неожиданно появился самый ни на есть настоящий огонь.       Запаниковав, он начал трясти ладонями, дуть на них, в надежде потушить пламя, но оно никак не поддавалось. Юный бог огня, не зная уже, как остановить это безумие, закрыл глаза и попытался сконцентрироваться на своих руках, быстро повторяя: «Огня нет, огня нет, огня нет».       Жар и прыгающий свет постепенно сошли на нет. Фрид открыл глаза, настороженно сгибая и разгибая пальцы. Он вновь осмотрел свои ладони испуганным и не верящим взглядом — все слова Килии флешбэком пронеслись в его голове, пока собственные мысли собирались в кучу: «Значит, это всё правда? Я действительно… бог огня? И я действительно потеряю дорогого… — образ Милакриссы всплыл перед его глазами. — Нет! — Фрид уверенно зашагал вперёд, отказываясь принимать реальность. — Я защищу её! С этой силой… Я смогу! Кто бы это ни был: родители, Шон, Мила. Я не позволю никому умереть!»