Phantasma — Secession Studios, Greg Dombrowski Silent Sky — Ilya Beshevli
Свобода дается нам однажды. А отпустить ее или запереть в клетке — решать Вам.
Намджун поправил узел своего галстука, сделав его слабее, и взглянул на себя в зеркало, придирчиво осматривая с головы до ног. Он недовольно цокнул и уже, наверное, в десятый раз попытался зачесать упрямую прядь, выбивающуюся вперед, к макушке, чтобы та легла в идеальную прилизанную укладку. Собственный образ его раздражал, потому что казался недостаточно идеальным. – Все еще прихорашиваешься, Нарцисс? Джун тяжело выдохнул, обернувшись, и поймал из полутьмы пустующего коридора чужой блестящий взгляд, полный презрения: – Снова персонаж очередной легенды? – Юноша отказал нимфе в любви и был наказан. Когда он увидел свое отражение в воде, то влюбился в него и превратился в цветок, – Сокджин наконец сделал шаг вперед, покинув темноту, и окунулся в свет чужого кабинета. Он прошел к одному из кожаных кресел и осторожно опустился в него с завидным изяществом, закинув одну ногу на другую. Его брюки задрались, обнажив облаченные в белоснежные тонкие чулки худые лодыжки, а скрытые в такие же белоснежные перчатки кисти легли на колено. Изящный, вышитый утонченными узорами корсет, сжимающий его торс, едва слышно скрипнул от движения. Намджун скривил губы в ухмылке: – И каким образом эта история подходит мне? – Вы влюблены в собственное отражение, – Джин вернул ухмылку, но у него она более мягкая, хоть и насмешливая, словно он разговаривал с пятилетним ребенком. – Правда? – Джун легкой поступью пересек комнату и замер над покойным, как штиль, юношей, нависнув сверху. – Возможно, я влюблен в Вас. Вы не думали об этом? Сокджин поднял облаченную в перчатку руку, приложив ладонь ко рту, и уронил почти кокетливый смешок: – Вы, и влюблены в кого-то помимо себя? Изволите шутить, герцог? – хитро сощурил глаза и откинулся на спинку кресла, полностью расслабившись. – Может и так. Но Вы многого не знаете, – Намджун расстегнул фигурные пуговицы своей жилетки и осторожно вынул рубашку из изящных брюк, которые подчеркивали его крепкие ноги. Он потянулся к их краю, но Джин остановил его, коснувшись кончиками холодных пальцев тыльной стороны ладони. – Я знаю все, – он прикусил ткань перчатки на среднем пальце и легко стянул ту, уронив куда-то вниз. – Мой отец был Вам должен очень большую сумму денег, которой у него не было и никогда не появилось бы. Он предложил Вам единственное, что у него осталось от прошлой роскошной жизни и покойной жены – меня. Вы согласились. Причины этого мне неясны, – коснулся края чужих брюк и приспустил их, открыв взгляду белоснежные кальсоны. – Вы забрали меня из разоренного и пережившего себя поместья и поселили близ себя. Вы воспитали меня, совместив женское и мужское воспитание. Вы уделяли мне больше времени, чем своим детям. Вы тратили на мои образование и гардероб баснословные суммы, – коснулся первой пуговицы, расстегнув ее. С каждым сказанным им словом бурлящая глубоко в нутре злость поднималась все выше и выше, заполняя собой каждую частичку тела. – Вы выдрессировали себе собачку, которая подчиняется Вам во всем и, как Вы думаете, абсолютно предана Вам, – наконец закончил с кальсонами и сдвинул их ниже, открывая вид на чужой пах и полувставший член. – Вы сделали из меня забавное искореженное животное на потеху Вашей семье и публике, – коснулся ствола, сжав орган в ладони, и сделал жесткое и отточенное движение сначала вверх, а потом вниз. Джун не сказал ни слова и не уронил ни одного звука, просто наблюдал за чужими действиями, слушая тираду, и опустил голову ниже, потянувшись к руке юноши. Сокджин легко поднял кисть к склонившемуся над ним герцогу и позволил снять вторую перчатку, обнажив почти фарфоровую кожу – корсет душил его. Намджун поцеловал центр ладони, ссутулившись еще сильнее, и потянул Джина выше, отчего тому пришлось переместиться ближе к краю и широко раздвинуть ноги, чтобы герцог поместился между ними. Джун провел языком к пальцам и лизнул нежную кожу между ними, мягко лаская, пока Сокджин грубо надрачивал ему, а после наклонился вперед и взял головку в рот, посасывая. Намджун шумно выдохнул, продолжив целовать и вылизывать чужие руки, не забыв и о чувствительных подушечках пальцев. Джин с трудом удерживал в себе стоны. С тех пор как попал к герцогу в свои четырнадцать, он почти все и всегда делал в перчатках, разве что не спал в них, а потому его кожа была до ужаса нежной и чувствительной, оберегаемой как зеница ока. Он никогда не был допущен к тяжелой и грязной работе, а вся его одежда сшита из нежнейших дорогих тканей, как и постельное белье. В его комнате вся мебель оббита бархатом, и даже ручки всех ящичков окутаны в эту ласковую ткань. Поэтому, когда что-то настолько теплое, влажное и проворное, как чужой язык, касалось столь интимных мест его тела, Сокджину начинало казаться, что он умер и попал в Рай. Настолько это было приятно. – Хороший мальчик, – герцог на мгновение оторвался от ласк и мимолетно погладил чужие уложенные волосы. – Возьми чуть глубже. Джин послушно последовал указанию и блаженно промычал, когда его кисть начали массировать. Головка члена знакомо щекотала нёбо, и он втягивал щеки, посасывая, потому что знал, что Намджуну это нравится. Герцог никогда и никому не позволял мыть его и всегда занимался этим сам, а когда бывал в разъездах, наказывал Сокджину мыться самому, и тот беспрекословно подчинялся. Как только Джину минул восемнадцатый год, Намджун стал мыться вместе с ним, в самом отвратительном понимании этого слова. Он помогал юноше изучать себя и свое тело во время водных процедур, находил чувствительные точки и делал их еще более нежными, лаская долгими мягкими поцелуями. Извращал юный организм необходимостью почти постоянного возбуждения и удовлетворения сексуальных потребностей. Герцог постепенно переходил от простых касаний и ласк к более серьезным действиям, и Сокджин сам не заметил, как чужая нарастающая близость стала для него обыденностью. Однажды в порыве страсти юноша сам потянулся к мужчине, умоляя не отпускать его и сделать хорошо, дать то, что он так сильно хочет. Джун, как истинный аристократ и эгоист, не дал просящему и капли милостыни и отстранился, полностью лишив привыкшее к удовлетворению тело необходимой для свободы ласки. Со временем Джин дошел до такого исступления и жажды, измучив свое тело и нежные руки, неспособные на то, что обычно с ним творил Намджун, что не выдержал первым и уничтожил их «тайное» место, где свершались извращения, сделав все поместье едва ли не борделем. Сокджин испытывал острую необходимость в близости и ходил за герцогом по пятам, пытаясь соблазнить выученными от него же уловками светских дам, которые на таком умелом учителе, конечно же, не работали. В конце концов он пробрался в чужие покои под покровом ночи и решил попробовать не только просить, но и дать. Той ночью Джун был приятно удивлен, когда проснулся от неумелых, но старательных касаний, и понял, что довел несчастного до ручки и теперь тот сделает все что угодно, лишь бы его приласкали. Джин научился не только получать удовольствие, но и доставлять его и довольно быстро вошел во вкус, отчего даримое герцогу блаженство делало хорошо и ему. Он не понимал, какие извращенные вещи с ним вытворял Намджун, что глотать и принимать чужие член и сперму казалось ему до невозможности привлекательным, однако осознавал, насколько отвратителен и жалок. Сокджин и вправду был верным псом, который ради поглаживаний готов едва ли не унижаться, ползая на коленях, ведь взбудораженное однажды тело не могло успокоиться больше никогда. Несмотря на пережитый позор и срам, Джин всем сердцем и душой ненавидел своего одновременно спасителя и мучителя, который сотворил с ним такое. Он терпеть не мог чужое лицо, выглядящее почти на десяток лет моложе нужного; утонченные выражения, на которые оно было способно; мягкие губы, сводящие с ума своей услужливостью; чужие интонацию и голос, от которых в яркие моменты страсти мутнело сознание; уверенные касания и движения, полные невысказанного достоинства и превосходства; крепкое сильное тело, способное задавить его по простой неосторожности и пышущее манящей сексуальностью, которую не могла скрыть ни одна, даже самая ужасная и безвкусная одежда. А больше всего Сокджин ненавидел глубокие темные глаза, утопленные в волшебной загадочности, что зачаровывала не только придворных дам, но и мужчин. Ким Намджун, герцог Северных просторов, приближенный короля и один из его самых близких вассалов, был поистине роковым мужчиной, способным на все, даже самые откровенные безумства. Он был восторгаемым тысячами манипулятором, что одним лишь своим словом мог разрушить чью-то жизнь. Он знал цену себе и своему времени и вовсю пользовался своими харизмой и обаянием, что склоняли к его ногам десятки и сотни людей, которым не посчастливилось заинтересовать или встать на пути у столь властного мужчины. Джин же был лишь красивым предметом чужого гардероба и не имел собственный ценности, нарекаемый в высшем свете как «утешение вдовствующего одиночества» или более грязно «любовник». Он был, что грязь под ногтями: нежеланный, противный и скользкий, но оберегаемый силой чужого авторитета. Люди могли лишь шептаться за его спиной (и то тише мыши, чтобы не попасть под власть герцога) и молча завидовать столь отвратительному, однако поистине ценному месту… – Вот так, хорошо. Сокджин вынырнул из мыслей, вернувшись в реальность, и крепко сжал губы вокруг члена; сделал первый глоток, когда ощутил, как горькое семя ударило ему в горло. Он промычал от наслаждения, когда почувствовал, что его указательный и средний пальцы пососали. – Умница, – Джун в последний раз облизал чувствительные подушечки и переместил свободную руку к чужой шее, мягко давя на заднюю часть. – Мой мальчик хорошо постарался, – прошептал, нахваливая умения юноши, пока тот вылизывал его член очищая. Откуда-то из глубины темного коридора донесся едва различимый скрип старых половиц, и в проеме мелькнула смутная фигура слуги: – Господин, гости уже собрались и ждут Вас, – он стоял, заложив руки назад и расправив плечи, его голова была склонена в едва заметном поклоне. – Спасибо, Юнги. Мы скоро будем, – Намджун перестал давить на шею, и Джин отстранился, выпустив изо рта член с тихим хлюпающим звуком. – Как скажете, господин, – Мин поклонился и удалился во тьму, быстро сливаясь с ней из-за своей черной одежды, походящей на траурную. Впрочем, как и почти все в этом поместье. – Я уделю тебе время ночью, мой мальчик. До тех пор потерпи, хорошо? – потянул его за подбородок, заставив поднять взгляд и заглянуть себе в глаза. Сокджин в очередной раз поймал себя на том, что готов смотреть в бесконечно темные радужки вечно, лишив себя даже дыхания, поэтому отбросил чужую руку резким толчком: – Обо мне Вы можете не волноваться, герцог. Ваш здоровый сон ценнее всяких удовольствий. Все же Вам уже тридцать два. Джун утробно рассмеялся, приподняв голову и обнажив идеальные зубы, которым мог бы позавидовать даже король: – Ох, такой очаровательный, – перехватил кисть и склонился вперед, нежно целуя тыльную сторону ладони, которая его и ударила. – Ты воистину волшебный юноша, – отстранился, быстро приведя себя в порядок. Джин следил за этим с бешено колотящимся где-то в глотке сердцем и хаотично бьющимися, словно голуби о стекло, мыслями внутри черепной коробки. Намджун правда был добр к нему, он обходителен и вежлив, образец добропорядочности и ни к чему не принуждал. Никогда. Но где-то глубоко внутри Сокджин все равно ненавидел его всей своей никчемной и жалкой душой, потому что понимал – перед ним сам Дьявол. Дьявол, который пусть и лишил его бедности, но вместе с ней забрал и свободу: рассветы, встреченные в стогах сена, которое колется сквозь толстое одеяло; бескрайнее небо, что не объять руками; ощущение влажной земли между пальцами, когда ищешь земляных червей после дождя, чтобы потом пойти к озеру и выудить на ужин пару рыб, которые можно будет зажарить на костре с пригоршней соли; теплые объятия любящего, как думал Джин, отца и его мягкий глубокий голос. Все это исчезло, поглощенное тьмой величественных глаз, не оставив после себя ничего, кроме жалких крупиц крохотных воспоминаний. Сокджин помнил, как сильно ему хотелось плакать, когда единственный родной человек выпалил говорящему о долге неумолимому герцогу: «Возьмите моего сына!» Тогда мир раскололся на части, подобно старому зеркалу, и покрылся серой пылью, лишившей целый свет его первозданной красоты, которую раньше Джин вдыхал с первыми лучами солнца и продолжал поглощать при свете луны. Он не плакал, как бы сильно ему этого не хотелось, пытался сохранить хотя бы каплю своего убитого как дворянина достоинства, чтобы не подкосить и без того мертвую репутацию отца. Однако от объятий совсем еще маленький для высокого света Сокджин отказаться не смог. Он крепко-крепко сжимал бесконечно извиняющегося отца. Джун удивленно поднял брови, когда увидел босого ободранного подростка, который, очевидно, с трудом сдерживал слезы, отчего его глаза и кончик носа покраснели. – Совсем скоро стемнеет и станет холодно. Я не могу позволить тебе замерзнуть, – тогда герцог снял с себя свой дорогой и неуловимо пахнущий каким-то дорогим ароматом пиджак и укутал в него дрожащего от страха неизвестности Джина. Он опустился перед ошарашенным юношей на корточки, первый и единственный раз поставив себя ниже него. – Я буду хорошо о тебе заботиться, – коснулся впалой чумазой щеки, сняв перед этим перчатку и испачкав свою идеальную кожу. – А ты позаботься обо мне, хорошо? Сокджин заторможено кивнул. С тех пор минуло добрых восемь лет, и за это время Джин, стараниями первого мужчины в высшем свете – Намджуна, превратился в истинного светского льва. Его изяществу и красоте могли лишь завидовать, но отнюдь не его положению. – Что ж, я вынужден идти. Гости наверняка заждались, – Джун в очередной раз стоял напротив зеркала, придирчиво оглядывая себя. Он выглядел, как и до их небольшой шалости, словно ничего и не было, а упрямая прядка все так же выбивалась из идеальной укладки и падала на лоб. Сокджин находил это прелестным, но никогда и никому не признавался в этом. – Тебя тоже наверняка ждут. Так что искренне прошу почтить нас всех своим присутствием. Тем более ты наверняка и без меня в курсе, кто сегодня будет на балу. Джин кивнул. Конечно, он в курсе. В конце концов, узнавать то, что ему не положено знать, а так же собирать и хранить сплетни – одно из умений, за которые его так хвалил герцог. – Мой отец. По Вашему личному приглашению. – Именно, мой мальчик. Я знаю, как сильно ты хотел его увидеть, – Намджун предпринял последнюю попытку уложить волосы и сдался, раздраженно цокнув; натянул перчатки, достав их из внутреннего кармана пиджака. – Как благородно с Вашей стороны, герцог, – Сокджин отчетливо язвил, ведь не мог удержаться, но, к удивлению, Джун лишь мягко улыбнулся и вышел, исчезнув в темном коридоре. Джин откинулся на спинку кресла и устало выдохнул, вытянув напряженные ноги и расслабившись. Через некоторое время откуда-то издалека донесся взрыв аплодисментов и ликование голосов – наверняка гости так радушно встретили хозяина бала и наконец смогли украсть его внимание, чему до безумия рады. Сокджин хмыкнул: – Кучка самодовольных идиотов, – он нашел перчатки в образовавшемся беспорядке и спрятал свои нежные руки. Когда мягчайшая ткань обволокла кожу, защищая, Джин расслабленно выдохнул. Теперь он в безопасности. Сокджин последовал по пути герцога довольно скоро и прошел через темный коридор, освещаемый лишь отблесками свеч из кабинета со спины и ярким мерцанием бального зала, что виднелся впереди. Его приход заметили буквально все, но не уделили должного внимания, ведь вокруг Намджуна собралась целая толпа желающих с ним поговорить. Лишь дамы, сидящие в углу, поглядывали на него из-за вееров, хихикая. Джин поймал взгляд одной из них и обворожительно улыбнулся, отчего та сразу покрылась красными пятнами от смущения. «Отвратительно», – Сокджин гордо прошествовал через зал, не обращая внимания на большое количество людей, что и так расступалось перед ним, подобно воде, обтекающей камень. Он сел на свой обитый бархатом стул, который больше походил на трон, и скучающе подпер щеку кулаком, поставив руку на подлокотник. Корсет крепче обхватил его ребра, сдавливая. Все происходящее ощущалось как дешевая металлическая клетка: наигранные вежливость и улыбки, лживые слова, поддельные эмоции восхищения и счастья, грязные «добрые» намерения. Все вокруг было пропитано отвратительным запахом людских тел и различных парфюмов, в воздухе витало напряжение обмана о благополучии и вздора о счастливом счастье. Каждый так и норовил получить крупицу расположения хозяина бала и, как грязные юродивые, попросить милостыни или, как принято говорить, «услуги». Джина почти тошнило. Далекие годы наедине с природой и босыми ступнями, утопающими в колючей траве, в такие моменты казались особенно привлекательными. Постепенно толпа вокруг Джуна уменьшилась, и уже можно было увидеть не только его макушку, но и лицо. Такое же, как и всегда: снисходительное и высокомерное по отношению к каждому присутствующему, пускай они этого и не видели за отточенными манерами и умением держать себя. Начались танцы, и в пышном большом зале становилось душно, несмотря на открытые слугами окна. Джин отодвинул полу пиджака и извлек на свет тонкий белоснежный веер, окутанный золотыми кружевами, как облаками. Проходящая неподалеку дама едва-едва сдержала завистливый вздох, когда Сокджин плавно двигал кистью, начав обмахиваться. Он единственный мужчина, который мог позволить себе женский веер и столь жеманные, воистину женские, манеры. И отчасти ему это льстило, ведь нет в мире ничего сладостнее женской зависти. Она, подобно меду, наполняла скуку, немного услащая ее. Из-за нарастающей духоты корсет все больше и больше мешал дышать. Тем более что непривыкший к нему Джин и так мучался от необходимости вообще носить чужой подарок, пусть тот и затянут еле-еле. Пожалуй, так бы и продолжалось дальше, если бы неожиданно подошедший Намджун не закрыл его от всего зала своей широкой фигурой. – Расслабь. Сокджину нет нужды повторять дважды. Он отложил веер на колени, осторожно распустил завязки, расположенные с левого бока, вдохнул полной грудью, ослабляя хватку проклятого предмета гардероба, и ловко завязал шелковые шнурки снова. – Лучше? – герцог приподнял уголки губ, и на его щеках появились едва заметные ямочки. Джин молча кивнул и снова взялся за веер, когда его ошарашили не предложением, а скорее приказом. – Потанцуйте со мной, юноша, – Джун медленно стянул с рук перчатки и убрал их во внутренний карман пиджака. – Окажите честь. Сокджина прошибла дрожь. Герцог никогда не приглашал его на танец во время бала, на виду у целой сотни людей из высшего света. Вел светские беседы – да, но позвать на танец – нет. Ведь было бы странно, если бы столь значимый человек уделял так много внимания своему любовнику. Подобное поведение могли счесть более серьезными намерениями, чем просто интрижка. В конце концов, Намджун, герцог Северных просторов и один из приближенных короля, обнажил руки, чтобы пригласить Джина на танец. Нечто такое не просто могло, а расценивалось как самые что ни на есть серьезные намерения, которые были дикостью для их общества. Одно дело – иметь потенциального любовника, о котором все знают; а другое – показывать его миру, словно в подтверждение, а теперь еще и выводить его в свет подобно своей паре. У Сокджина было два пути: отказаться и сделать вид, что все это неудачная шутка, и никто из них не будет опозорен, ведь со стороны может показаться, что они просто разговаривают, или согласиться и обнажить свою кожу тоже, не только доверяясь, но и давая разрешение на более серьезные действия и претензии. – Ваш ответ? – голос герцога, шепчущий и прожигающий до костей. Весь шум толпы и бала полностью исчез, растворившись в нем. Джин снял перчатки и вложил свою руку в чужую раньше, чем успел это понять. Он поймал искреннюю улыбку, которую видел до этого лишь однажды, и неожиданно для самого себя признал собственное поражение. Его ненависть была настолько сильна и так долго снедала его, не давая оставить Джуна в покое, что, кажется, переросла в извращенную форму симпатии. Ведь, когда все мысли заполнены лишь одним человеком, который постепенно пробирается под кожу не только касаниями, но и словами с действиями, невозможно оставаться равнодушным или оголенным до животной злобы. Сокджин так долго и тщательно цеплялся за свое прошлое и его ценность, что забыл, за что вообще любил его. Он так старательно отгораживался от чужой заботы, выпячивал самодовольный и отчасти жестокий характер вперед, что не заметил, как все недостатки Намджуна стали его достоинствами. Джин так упорно ненавидел, что, кажется, влюбился. Потому что никогда и никого ему не было ближе и роднее герцога Северных просторов. – Благодарю Вас за возможность, юноша, – Джун опустился в почетном поклоне перед чужой рукой, касаясь холодных костяшек лбом. По залу прокатился змеиный шепот. Герцог выпрямился и, крепко, но осторожно сжав чужую руку, вывел Джина в самый центр, на всеобщее обозрение. Наступила гробовая тишина. Сокджин чувствовал, как под кожу въедались иглы острых взглядов, и с трудом сдержался от того, чтобы повести плечами. – Музыку! – громогласно скомандовал Намджун, и оркестр выпустил из инструментов первые ноты. Джин узнал Па де Гранс и сместился, вставая в исходную позицию, глядя прямо перед собой. Взгляд поплыл, покрываясь дымкой от созерцания чужих искривленных в презрении лиц. – Мой мальчик, – тихо позвал герцог, нежностью заглушая музыку. – Смотри только на меня. Сокджин широко распахнул глаза и повернул голову, наткнувшись на темный обволакивающий взгляд, словно ночь, укрывающий его куполом, за которым не было видно ничего, кроме непроглядной темноты. Они начали движение. Оркестр распалялся, разгоняя тишину и наполняя ее простыми, но прекрасными звуками. Из тела почти мгновенно исчезла тяжесть, когда Джин ощутил, как крепко сжимают его холодные пальцы чужие и теплые. Огрубевшая кожа Джуна казалась ласковой и нежной. Сокджин понимал, что буквально парил. Все простые движения ощущались мимолетными взмахами ангельского крыла, над ним словно восходило солнце, которое освещало поглотившую его тьму. Теперь ему было все равно на осуждающие взгляды, противные слова и скривленные лица незначимых людей. Джину больше не была нужна защита, потому что теперь он осознал, что имел силы защитить себя сам. Металлическая клетка не удерживала его взаперти, а скорее защищала окружающих, ведь один лишь взгляд Сокджина способен поразить их в самое сердце, лишая дара речи. Джин сделал поворот и поймал взгляд одного из мужчин-гостей, южного виконта, тот испустил жалкий вздох, сжав ткань своей вышитой жилетки над сердцем. Сокджин ликовал: его манеры, внешность, воспитание и сама душа были способны заставить кого угодно пасть ниц, вынуждая подчиняться. У юноши был хороший учитель, и почему-то он только сейчас осознал насколько. Больше Сокджин по сторонам не смотрел и сосредоточил все свое внимание лишь на герцоге, о чем ни капли не жалел. Намджун смотрел на него, как на самое ценное и неповторимое, что только могло быть в его жизни, и полностью отдался танцу, стараясь не лишать себя касаний даже тогда, когда нужно было разлучиться… Когда было сделано последнее движение, они отошли друг от друга, поклонившись, как и было положено. Джин замер в нерешительности, не зная, куда себя деть после окончания танца. Однако Джун все решил за него: сделал широкий шаг вперед, потянулся ближе и сжал его подбородок между пальцами. Когда сухие теплые губы герцога коснулись нежных Сокджина, толпа уронила одновременный восхищенно-осуждающий вздох. Мужчины и женщины были удивлены такой смелостью и дрожали в благоговении перед столь статным и сильным человеком, которому законы не писаны, ведь он просто может исправить их под себя. И они же, восторженные и едва ли не влюбленные почитатели, осуждали такую открытую свободу, которой им никогда и ни за что не достичь. Джин знал, как Намджун любит целоваться, и сам любил так же, поэтому вплел пальцы в чужие уложенные волосы на затылке, осторожно оттягивая и причиняя легкую боль. Взамен он получил крепкую руку на талии, что сильно сжимала его бок даже сквозь корсет. Они целовались неспешно, растягивая момент, словно никого вокруг нет, они совсем одни и могут всецело и полностью отдаться собственной страсти и друг другу. Их губы мягко скользили, ласкаясь, а постепенно нарастающий темп и огонь увлечения уводили сознание в ненужное сейчас русло. У Сокджина уже сводило язык и низ живота, когда герцог оторвался от него и заглянул в глаза. Его темные омуты покрылись легкой дымкой тумана, но все так же окутывали собой и манили вглубь. – Дражайшие гости, – Джун чуть отстранился, отпуская чужой влажный подбородок, и поймал согревшуюся от его тепла кисть, сплетая с юношей пальцы. – Хочу официально объявить вам о нашей помолвке! И пригласить всех на грядущую через несколько месяцев свадьбу! – он поднял их сцепленные руки, торжественно улыбаясь. Зал взорвался еще более шумными, чем во время речи хозяина бала, аплодисментами и овациями. Джин понял, что его только что объявили женихом самого Ким Намджуна, герцога Северных просторов, приближенного короля и самого агрессивного и манипулятивного мужчины во всем королевстве. Новые, только распустившиеся и еще неизученные чувства сделали в груди кульбит и глухо ударились о клетку ребер, падая куда-то в желудок. Сокджин посмотрел на своего жениха. Джун улыбался, счастливый и довольный собой, пока нагрянувшая с поздравлениями река людей буквально насильно не разлучила их, заставляя расцепить руки из чистого приличия. Джин не был никому так интересен, как герцог, а потому получил пару скупых поздравлений, на которые бросил сухие благодарности, и вышел прочь из жаркого столпотворения. Он тут же потянулся к своим перчаткам и быстро натянул их на руки, прячась. Сокджин осознал, что, если Намджун не рядом и не касается его, чувство безопасности без перчаток будто исчезает, и именно поэтому их наличие необходимо. Это уже стало привычкой – неосознанно защищаться, когда сторожевой пес далеко. «Сторожевой пес», – Джин хмыкнул. Он правда назвал герцога псом. Возможно, его новый статус даст его мыслям и душе больше свободы, чем когда-либо. – Сын мой! Все существо Сокджина подобралось. Показалось, будто он умер, когда услышал знакомый, но явно слегка охрипший голос. Отец ничуть не изменился. Только постарел, ведь под его глазами пролегли не только тени, но и морщины, как и уголков рта. На удивление, одет мужчина был с иголочки, пожалуй, даже слишком хорошо для человека, который восемь лет назад остался в глубокой нищете. Из нее так просто не выбраться, разве что продать душу Дьяволу за несметную удачу, обеспечивающую богатство. – Благодарю Вас, отец, – назвать этого человека «папенькой», как и раньше, язык не поворачивался, однако Сокджин был намерен исправить это. – Поздравляю тебя с помолвкой, – мужчина широко, но криво улыбнулся, и Джин осознал, что тот пьян. И сильно. – Дорогой, наконец я нашла тебя. В этой толпе совсем потеряла, – совсем еще юная, даже моложе Джина, тонкая и изящная девушка с нежными и светлыми чертами лица подошла ближе и осторожно взяла пьяного за руку, чуть смутившись присутствия одного из хозяев бала. Теперь уже полноправного. – Я выразила свои пожелания Вашему жениху, господин, – она осторожно поклонилась, едва сдвинув корпус – настолько сильно корсет душил ее, делая талию осиной. – Однако позвольте поздравить и Вас. Я не умею выражать свои мысли так красиво, как это делает мой муж, когда трезв, – впилась тонкими ноготками ему в руку, и на ее пальце блеснул дорогой изумруд в золотой оправе, – но желаю вам двоим лишь благополучия и счастья. Сокджин повнимательнее присмотрелся к спутнице своего отца и по совместительству своей мачехе и осознал, что та с ног до головы облачена и просто облита неприличной дороговизной: лучшая ткань во всем их королевстве, испещренная мелкими драгоценными камнями на груди и талии, обнимала ее стан, делая фигуру не просто волшебной, а воистину сказочной; перчатки из кружева далекого Южного материка, словно туман, обволакивали ее светлые кисти, пока в воздухе висел тончайший шлейф сладкого парфюма по цене не уступающего парфюму самого герцога. Джин был в замешательстве и не понимал, откуда у его отца могли взяться деньги на такое, ведь еще до их обеднения они не жили настолько роскошно, чтобы позволить себе подобное. Тем более раз такая девушка, явно из одного из соседних государств, ведь Сокджин ее не знал, да и не походила она на местную, предпочла такого старика как его отец, значит мужчина при деньгах и немалых. – Ох, а я-то думал, с чего вдруг господин Ким неожиданно увеличил выплаты. Оказывается, ты теперь не просто его любовник, а будущий супруг! – довольный большой наживой из ничего мужчина противно икающе засмеялся. Лицо его жены на секунду скривилось в отвращении, а после стало таким же приветливым и светлым, как и раньше: – Дорогой, перестань! Это невежливо – говорить такое. – Да брось, милая, – он мягко пожурил девушку. – На правду не обижаются. У Джина земля ушла из-под ног. Ему показалось, что он ослышался: – Что? – голос стал неожиданно тихим и хриплым. – Теперь мне причитается почти на восемьдесят тысяч в месяц больше. Отлично! – мужчина посмотрел на белое полотно лица сына и улыбнулся. – Но с твоей роскошной жизнью это все равно не сравнится, Сокджин. Все это время... Все это время Джин был просто элитной дорогой шлюхой, которая по карману лишь герцогу, оплачивающему его. Сколько? С самого первого дня? Позже? Нет, явно очень и очень долго, иначе его отец не выглядел бы настолько раздобренным старым котом, который каждый день ест свежие сливки и мраморную говядину. А значит, Сокджина продали за кругленькую сумму ровно в тот момент, когда эта фраза прозвучала вслух. Значит, когда он убежал в свою комнату, едва сдерживая слезы, его отец торговался, выбивая цену побольше и повыгоднее. Джин был просто красивым куском мяса, который жалко забивать на еду, ведь он еще сослужит хорошую службу. Как молодая корова, только человек. – Какую свадьбу вы планируе... Джин не слушал. Он просто развернулся и ушел, наплевав на все приличия, потому что больше не хотел даже слышать ни одного чертового слова, которые вылетали из этого поганого рта. Сокджин жил этой встречей долгие восемь лет, мечтал о ней и грезил, боялся спросить разрешения, чтобы проведать родителя, или просто сбежать за тем же. А оказалось, что его отца, единственного кровного родственника, того, кто воспитывал его долгие четырнадцать лет, не волнует ничего, кроме звона денег. Джин беспомощен, унижен и ничтожен. Он ненавидел и проклинал тот день, когда попал в лапы к герцогу, и день, когда узнал, как именно он в них попал. Сокджин ощущал себя пустой оболочкой, когда темные коридоры поместья сменялись едва освещаемыми покоями Джуна, в которых дежурили слуги, следя за свечами. Джин даже не понял, как и зачем сюда пришел, но сил идти к себе уже просто не было. – Вон. Обеспокоенный, но покорный, как и всегда, Чимин быстро покинул комнату, прикрыв дверь. Огонь свечей слабо колыхался от движения воздуха, заставляя оранжевые блики на стенах дрожать. Сокджин рвано потянул воздух носом и почувствовал, как влага обожгла глаза. – Просто дойная корова. Не больше. Я просто, – он задыхался в собственном отчаянье и сгибался, впившись пальцами в свои волосы. – Вы не «просто». Джин никак не отреагировал на чужой голос и даже не удивился. – Вы человек, мой мальчик. Живая бесценная душа. И никакие деньги мира не покроют мое владение Вами. – Вы говорите обо мне, как о скоте! – юноша взорвался, резко обернувшись. По его щекам побежали соленые водопады. – Вы не скот, – Намджун плотно закрыл дверь и повернул ключ в замке. – Я все же надеюсь, что за эти годы Вы привязались ко мне и так просто не уйдете, когда подвернется возможность. Я надеюсь, что Вы принадлежите мне не только телом, которое я развратил, чтобы привязать к себе, – сделал шаг вперед, его глаза тонули во тьме надбровных дуг, становясь бездонными ямами, – но и душой. Я все еще лелею мечты, что однажды Вы будете моим, что я смогу овладеть Вами полностью и что после этого Вы никогда меня не оставите, – проскользил по полу неслышными шагами, остановившись совсем близко, и опустил ладонь на тяжело вздымающуюся, полную горечи и обиды грудь. Сокджин вцепился в знакомую руку, как утопающий в соломинку: – Ненавижу Вас. – Это ничего, – Джун мягко улыбнулся, показывая ямочки, и положил ладонь на бледную щеку, утирая слезы. – Ненавидьте. Так сильно, как сможете. Я готов принять это, – склонился ближе и столкнулся с чужим лбом своим. – Только не оставляйте меня так просто, мое сокровище, – коснулся распахнутых в удивлении губ Джина, тут же углубляя поцелуй и прижимаясь ближе. Их дыхания смешались, ароматы парфюмов переплелись, образуя дикую смесь блаженства, а руки уже по привычке начали действовать раньше, чем им приказали. Сокджин мстительно кусал герцога каждый раз, когда у него выдавалась возможность, и до последнего не снимал перчатки, мучая несчастного. Он повалил мужчину на постель первым и оставил синяк от зубов под крепкой ключицей под тихий смех откуда-то сверху. Редкие свечи облизывали их тела тусклыми отблесками, когда Джин склонился к чужому уху: – Хочу попробовать иначе. На удивление, Намджун легко согласился, кивнув: – Для тебя что угодно, мое сокровище. Теперь Сокджин знал, что герцог не просто превосходный любовник, а абсолютно идеальный: он был в меру груб, но в то же время проявлял ласку, когда необходимо; потрясающе контролировал свое тело и каждое его движение, отчего любое касание и сжатие ощущались новым штрихом на безграничном полотне картины; был открытым и нежадным на звуки и эмоции, когда был снизу; полностью отдавал всего себя процессу и получал от него искреннее наслаждение, что делало хорошо и Джину, который с каждым стоном, слетающим со знакомых губ, все больше и больше тонул в черной пучине неизведанных чувств до тех пор, пока не понял, что по пояс погряз в иле. Герцог был будто не от мира сего: слишком совершенным, красивым в своем душевном уродстве настолько, что сердце рвалось в когтистые теплые лапы с завидным рвением и стремилось там остаться. Джун был неизлечимым ядом, который на протяжении многих лет отравлял Сокджина, и тот настолько свыкся с ним, что теперь не мог представить и дня без него, что уж говорить о жизни. – Я слышу, как ты думаешь, – Намджун отстранился от чужого плеча, на котором лежал, уютно ткнувшись носом в шею, и приподнялся, опираясь на локти. – Что-то случилось? – Говорят, что Вы продали не только свою душу Дьяволу, но и душу Вашего скоропостижно скончавшегося отца, ведь, когда Вы меня забрали, уже год как все состояние было Вашим. И Вы не только не растранжирили его, как обычно и бывает, но и преумножили, расширив свое влияние за недолгие пять лет. Вы добрались до статуса герцога и прочно обосновались в нем, не имея в самом начале Вашей жизни и капли шанса на это, – Джин перевел глаза на нависающего над ним мужчину, всматриваясь в знакомые черты лица под другим углом. – А еще Вы выглядите так же, как в день нашей первой встречи, словно совсем не изменились. Будто, кроме богатства, Вы продали душу Вашего отца и за вечную молодость. Джун захлопал глазами, как растерявшаяся сова, его губы изогнулись в мягкой усмешке, а из горла вылетел нарастающий все больше и больше смех. Он смеялся так громко и искренне, что Сокджин не сдержал своей улыбки и коснулся чужой щеки поглаживая. – Какие только оправдания не выдумают люди, чтобы облегчить свои неудачи, – герцог лег обратно, прижимаясь к Джину всем телом, и натянул шелковое одеяло, которое невесомо укрыло их, окутывая переплетенные в прошедшем жаре фигуры. – Значит, Вы не продавали душу Дьяволу? Ни свою, ни Вашего отца? – Сокджин запустил пальцы во взъерошенные волосы, массируя кожу головы холодными кончиками. Намджун едва ли не застонал от этого и прикрыл глаза в блаженстве. В момент, когда опустились и веки Джина, свеча на комоде полностью догорела, погружая покои во тьму, разгоняемую лишь тонкой ниточкой лунного света, пробивающегося из-за не до конца задвинутых штор. – Если только Дьявол – это я. Сокджин тихо хмыкнул: – Не то чтобы это не походило на правду. – Возможно, – Джун расслабленно выдохнул. – Счастливых снов, мое сокровище. – И Вам, герцог, – Джин повернул голову, и чужие волосы защекотали ему кончик носа. – «Ты». Наедине можешь забыть о формальностях, – мужчина осторожно поцеловал пульсирующую на шее жилку. – И тебе, – Сокджин втянул носом аромат чужого парфюма и кожи. – Намджун, – и провалился в спокойный сон. В глубинах сознания, под покровом ночи голова воспроизводила перед закрытым взором смутные очертания воспоминаний, полных тяжести счастья: когда Джин только попал в свой новый дом и осознал, что задержится здесь надолго; когда новые порядки неохотно ложились на привыкший к свободе ум; когда большие теплые руки держали его, маленькие, исхудалые и холодные, пока все еще грубые от работы, грея; когда чужой темный взор словно преследовал неокрепшую душу и смотрел из-за каждого угла, появляясь даже во снах и будоража юное сердце. Может быть, Сокджин полюбил этого рокового человека сразу, как только увидел? Ведь, лишь взглянув на него однажды, где-то глубоко внутри осело пресловутое и бессмысленное восклицание «Он», которое не несло в себе никакого уникального чувства. Или, может быть, Джин полюбил, когда его руки и кожа привыкли к нежности тканей, и он расцвел под чужим присмотром яркой розой, неувядающей до сих пор? А, возможно, он полюбил, когда и без того близкий и до одури знакомый мужчина заполонил всего его мысли собственной похотью, которая словно передалась через дыхание? Или Сокджин полюбил сейчас? Когда понял, что чужие намерения намного серьезнее и глубже, чем ему казалось. Кто знает. Теперь это, скорее всего, останется тайной, покрытой мраком, до конца времени, что отведено людям в этом мире. Именно с этой мыслью Джин и открыл глаза, тяжело дыша. Грудь пекло неожиданным принятием неизведанного и острого чувства, погубившем и способном погубить еще тысячи. Любовь. Вот, что это было. Любовь, возросшая, вопреки логике, на чистой ненависти. – Вы проснулись. Сокджин повернул голову и, наконец, осознал, отчего было так холодно: постель пуста. Он один. Юнги едва заметно поклонился, прежде чем переступить порог. В его руках был поднос со стаканом лимонной воды с мятой. Джин зевнул и медленно сел. Шелк соскользнул с его груди, обнажая торс, усеянный царапинами и засосами. Но Мина таким было уже не удивить. – Сколько времени, Юнги? – Полдень, – он протянул молодому господину поднос, наклонившись вперед и опустив голову. – Ох. И герцог не приказал разбудить меня? – Джин взял стакан с прохладной жидкостью и сделал глоток, смачивая пересохшее горло. – Господин сказал, что его жених волен делать, что хочет. А его муж и вовсе может помыкать им. Юноша уронил короткий смешок: – Вот как? Так просто? Юнги насмешливо улыбнулся и кивнул на чужое веселье. Однако в следующий миг его лицо стало суровым: – Я достал то, что Вы просили. «Лекарство». Сокджин задумчиво посмотрел в узкую щель между шторами, разглядывая зелень поместья за окном, и замолчал. – То, которому нечего противопоставить. Любая жизнь будет утеряна после того, как оно попадет в организм, – Мин едва ли не шептал. А Джин думал. Думал долгие минуты, которые казались слуге вечностью. – Оставь его в моей комнате в потайном ящике под кроватью, – наконец изрек Сокджин и допил воду. Листик мяты попал к нему в рот и прилип к нёбу. – Как прикажете, – Юнги нахмурился. – Вы решились? Джин скривил губы в усмешке, смотря на слугу: – Будет жаль выкидывать столь драгоценный ресурс. Пускай хранится в надежном месте. Мин выдохнул. Узел напряжения внутри начал развязываться. – Господин ждет Вас за зав... Хм. За Вашим завтраком и его обедом через полчаса. Он попросил все Ваше любимое, – Юнги забрал стакан. – Я буду, – юноша развернулся и опустил ноги на пол. Мин удалился, глубоко поклонившись. Он зашел на кухню, оставив поднос в мойке, раздал указания мельтешащим поварам и направился в рабочий кабинет герцога, по пути здороваясь с редкими слугами. Постучался в приоткрытую дверь и заглянул внутрь. Намджун сидел за столом с идеально ровной осанкой и писал кому-то письмо, прикусив нижнюю губу. Спросил, не отрываясь: – Юнги? – Да, господин. – Проходи. И закрой дверь, – поставил свою подпись с датой и выпрямился, отрываясь от работы. – Он принял? – весь его стан был напряжен в ожидании. – Да, – Мин кивнул, сохраняя бесстрастность, которая, однако, тут же посыпалась от мимолетной улыбки. – Сказал, что будет хранить в надежном месте. Джун откинулся на спинку кресла и громко расхохотался, запрокидывая голову наверх. Его идеальные белые зубы выглянули из уголков рта, демонстрируя улыбку. Юнги нравилось, когда его господин был счастлив. А сейчас он явно счастлив. Однако кое-что не давало ему покоя. – Почему Вы хотите связать себя узами брака с человеком, который хотел Вас отравить? Зная Вас, все не может быть так просто. Свою первую жену Вы тщательно отбирали и проверяли ее намерения и, только убедившись, что она не воткнет нож Вам в спину, приняли. Так в чем же подвох с этим юношей? Намджун, наконец, успокоил свой смех и посмотрел на слугу, утирая выступившие в уголках глаз слезы: – Нет подвоха. Я просто хочу, чтобы он был моим мужем, а я – его, – встал, оправив свой жилет, и снял пиджак со спинки стула. – Моя жена, покойся в счастье, Соа, не любила меня, – с легким снисхождением посмотрел на Мина, будто это самая очевидная вещь в мире. – А Сокджин ненавидит Вас, – ответил Юнги. – Именно, – герцог кивнул и надел пиджак, поправив и разгладив отвороты. Он выглядел идеально. Как и всегда. – И Вы не боитесь, что однажды он убьет Вас? – Страх – удел слабых. Я привык бороться за свое место под солнцем силой, – Джун прошел мимо Мина, направляясь к двери. Юнги повернулся и посмотрел в широкую спину своего господина: – Вы хороший актер. Знали, что он планирует, и не подали виду. Герцог замер, положив пальцы на ручку двери, и грустно улыбнулся в пустоту: – Как оказалось, все иначе. Я плохой актер. Иначе смог бы скрыть все испытываемое к этому несносному ребенку даже спустя столько лет, – вышел, оставив Мина одиноко стоять посередине пустого кабинета, и пошел на террасу. Джина было видно еще издалека. Его изящная утонченная фигура, обтянутая приталенной рубашкой с рукавами-фонариками, бросалась в глаза лебединой песней, от которой невозможно было оторвать взгляд. Он походил на произведение искусства, созданное самыми чистыми и одновременно умелыми руками высшей формы мира. – Вы опоздали, – юноша посмотрел на Намджуна через плечо, и у того сердце забилось громом в горле, пускай он и не подал виду. – Прошу меня великодушно простить, – улыбнулся, подойдя ближе и отодвинув свое кресло. – Давайте приступим к трапезе, а то скоро еда совсем остынет, – уже собирался сесть, когда заметил чужой скептический и явно недовольный взгляд. – Ох, и правда, – отодвинул кресло Сокджина, помогая ему сесть, и лишь потом сел сам. Они приступили к еде в умиротворенной тишине, нарушаемой лишь шелестом природы. Каждый вкус и каждое свое движение оба воспринимали, подобно искусству, и наслаждались ими, растягивая момент употребления пищи на долгое блаженство насыщением. После первого блюда Джин нарушил молчание, завязав разговор, который нельзя было назвать ни светским, ни непринужденным: – Тяжело было его достать? – Что? Это всего лишь яблоко, – Джун посмотрел на кусочек фрукта на чужой вилке. – Я о «лекарстве», – юноша сощурил глаза и посмотрел на герцога выжидающе. Тот расплылся в мягкой улыбке. – Тяжело. – Я испытываю воистину искреннее удовольствие от того, что поставил едва ли не невыполнимую задачу такому значимому человеку, как Вы, – хрустнул яблоком на зубах, тщательно пережевывая сладость. – Пришлось воспользоваться многими своими связями, чтобы добыть его. И сегодня я получил радостное известие: все мои усилия были напрасны. Еще никогда и ничему так не радовался, – Намджун потянулся к графину и налил себе лимонной воды. Сокджин проглотил яблоко: – И как так вышло? – Сокровище мое, неужели ты правда думаешь, что я бы не смог понять все сам? У тебя все на лице написано, – герцог катал в стакане воду, наблюдая, как листья мяты следовали за его движениями. – И то верно, – Джин улыбнулся и потянулся за грушей. – А как узнал ты? – немного отпил и посмотрел через край стакана на сосредоточенное лицо. – Намджун, неужели ты правда думаешь, что я бы не смог понять все сам? У тебя все на лице написано, – Сокджин скривил губы в усмешке, когда услышал чужой смех, однако быстро потерял пойманную смешинку. – И ты бы мне позволил? Джун пожал плечами: – Мы не узнаем этого, пока ты снова не решишься. Возможно, мое решение изменится в последний момент. Однако теперь у тебя есть замечательная возможность сделать все исподтишка. Джин отрицательно покачал головой и отложил грушу, нанизанную на вилку: – Почему ты не сказал, что платишь моему отцу? – А зачем? – Я бы возненавидел тебя еще больше. И его в придачу, разлюбил бы и начал ненавидеть. – И что бы мне это дало? – герцог вопросительно выгнул бровь и поставил полупустой стакан на стол. – Ты и так меня ненавидишь, мое сокровище. – Так сильно, что аж люблю, – пролепетал Сокджин под нос, отведя взгляд. Намджун продолжил, будто не услышал чужого «позора»: – В тот день, если ты что-то и слышал, то точно не все. Я несколько раз уточнил у твоего отца, уверен ли он, но он был непреклонен. Я предложил ему десять лет сверху на выплату хотя бы части долга, но он отказался. Как бы это не звучало, но ты... Ты был непростым ребенком. Я сказал, что заплачу за тебя в любом случае, как и положено, все же живая душа — это не телега. По этой же причине каждому положено достойное жалование. Однако, когда увидел тебя, понял, что никакие деньги мира не покроют твою покупку. Позже я договорился с твоим отцом на ежемесячные выплаты, которые продолжаются до сих пор, через письма. Его счастью, определенно, не было предела. Спустя некоторое время я стал замечать его на самых помпезных балах, на которые меня звали. Позже уже вместе с супругой, – потянулся вперед и провел указательным пальцем по краю стакана. – Если бы я не платил ему, то уверен, что он бы попытался вернуть тебя. В теории это возможно, и твой отец даже преуспел бы в этом. Но сейчас он огромный разжиревший на сливках кот и не станет таким заниматься, – ухмыльнулся. – Ты это спланировал, – у Джина сжалось сердце от осознания того, насколько не важным и не ценным он являлся для своего отца и насколько сильно герцог цеплялся за любую возможность не лишиться его. – Думаю, так и есть, – кивнул, не упираясь. – И я об этом не жалею. Юноша прикусил губу, нервничая: – Сколько он получает? Джун задумчиво посмотрел вперед, вглядываясь в перебор ветра в листьях вековых деревьев: – Около миллиона в год. Сейчас будет получать почти два. Я бы дал больше за тебя и расплачивался с ним всю свою жизнь за такое щедрое подношение, однако не уверен, что подобный человек нуждается в еще большем количестве денег для жирной упитанной жизни, лишенной дум и переживаний о еде и крове. Все его мысли занимают лишь выпивка, развлечения и женщины. Не более. – И он всегда таким был, – прошептал пораженный осознанием Сокджин. Ведь, если задуматься и вспомнить, именно так они и оказались в нищете: отец начал спускать все на выпивку, карты и женщин, как только мать окончательно слегла с чем-то неизвестным врачам, а позже и умерла. Мужчина, ни на мгновение не задумываясь о собственном сыне, загнал себя в долги, лишив всего, что у него было от брака с дочерью богатого виконта, и остался ни с чем. Герцог кивнул на озвученную догадку: – Я решил, что ребенку, пускай он даже будет таким же, как он сам, не место рядом с таким человеком. Но ты был совсем другим. Ты вкушал свободу, подобно воде, она была для тебя привычна и знакома. Ты рос, познавая мир напрямую, и не походил на тех, кто никогда не вылезает из книг и ничего не видит дальше букв в любовных романах. Ты был слишком взрослым для подростка, ведь уже познал смерть, лишения и голод. И ты был из знатного рода. – И ты решил заполучить себе такую диковинку и запереть в клетке, – завершил Джин, насмешливо фыркнув и прикрыв лицо ладонью, облаченной в кружевные перчатки. – Да, – Намджун не таился, да и смысла в этом не было. – Однако ты жаждал и того, что не получил за свои годы: воспитания и учебы. Их твой отец не мог тебе дать, ведь был слишком занят собственным отчаянием. А я мог. Надо было лишь сделать так, чтобы ты думал, словно я тебя заставляю, а не ты сам желаешь этого всем сердцем, ведь... – Это неправильно. Я должен хотеть прошлой жизни рядом с семьей, – закончил за него Сокджин и устало выдохнул. Джун удовлетворенно улыбнулся: – Ты у меня и вправду сокровище, – поставил руку на подлокотник кресла и подпер щеку кулаком. – Ты уверен, что ты в клетке? Джин задумчиво возвел глаза вверх и ответил через пару мгновений: – Да. Просто золотой. Уголки губ герцога поползли вниз. – Но золото мне нравится больше металла. И теперь у меня будет ключ от замка, – он отодвинул кресло, вставая. – Я смогу запирать тебя вместо себя и наслаждаться свободой, – забрался к герцогу на колени лицом к лицу, вжав его в спинку по самое не хочу. – И больше ты не сможешь этому помешать. Потому что твой муж по закону будет таким же полноправным владельцем всего, что у тебя есть. Намджун положил руки на крепкие бедра, сжав их: – Я совсем не против. Привяжу тебя к себе бумагами, и ты так просто не сбежишь и нигде не спрячешься от меня. – Я и не собирался, – опустил руки на плечи, приобняв, и столкнулся своим лбом с чужим. Джун расслабленно выдохнул, прикрывая глаза и наслаждаясь моментом единения. Сокджин тяжело дышал и постарался прижаться как можно ближе, его душа пылала в адовом пламени ненависти и любви и обливала горячей лавой бешено колотящееся замерзшее сердце, которое постепенно начинало таять. – Ты не перехватывал мои письма отцу? – Ни одного. Он все их получил, – Намджун потянулся рукой к чужой щеке, поглаживая. – Его жена. Ей что-то причитается после его смерти? – Джин немного отстранился и накрыл чужую ладонь своей, ластясь. Он слишком устал разочаровываться в собственном родителе – пускай это все будет на его совести. – У него нет собственного дохода. Все его деньги – мои, – наклонился вперед и поцеловал юношу в кончик носа. – Отлично. Тогда я хочу, чтобы он умер мучительной смертью, – Сокджин немного сместился, чтобы было удобнее потираться о пах герцога, и начал елозить вперед-назад, ища хороший угол наклона и оптимальное давление. – Для моего будущего мужа все что угодно, – Джун наклонился вперед, впившись в приоткрытые в зове губы. Джин освободил руки, снял перчатки и впился обеими в уложенные волосы герцога, оттянув их с такой силой, что перед глазами заплясали звезды. Воздуха катастрофически не хватало, но казалось, что, если они отстранятся, мир сгорит в агонии собственных грехов и что их грех поможет уничтожить другие, возвращая столь необходимое равновесие. Они были подобны нежной смерти и не могли отрицать собственной отравы, которую приносили в мир, загнивающий за лживыми масками высшего света и иллюзией свободы выбора. – Я запру тебя в этой золотой клетке вместе со мной, – неразборчиво пролепетал Сокджин, когда все же немного отстранился, чтобы вдохнуть. Его глаза были темны от возбуждения и до боли напоминали взгляд герцога. – Если с тобой, то я на все согласен, – Намджун закрыл изящную дверцу, просунув руку между прутиками, вставил ключ в замок и провернул, вынул его, замахнулся и выбросил как можно дальше, куда-то в небытие, туда, где не достать. Где-то за спиной слышался тихий зов неразборчивого пятна тьмы, которое с каждым мгновением становилось все ближе и ближе. До тех пор, пока не прижалось вплотную, обволакивая собой крепкий стан. Бесформенная чернота понемногу менялась, обретая знакомые черты. Джун взял тонкую худую кисть и оставил на тыльной стороне ладони теплый след поцелуя. Белоснежная кожа будто чуть потемнела, оттаивая, как иней поутру. Сокджин улыбнулся.Герцог Северных просторов Ким Намджун, приближенный короля и самый роковой мужчина всего высшего света королевства променял свою душу на золотую клетку.