Вишневый пирог

Этот июль, наверное, был лучшим в жизни Антона. Через открытое настежь окно в квартиру проникал легкий ветерок, играючи ерошивший волосы, колышущий полупрозрачные занавески и приятно обдававший своей свежестью лицо. А ведь ещё несколько часов назад прошел дождь: легкий, чуть заметный, но спасительно остужающий раскаленный под палящим солнцем асфальт. Едва промокшая земля приятно отдавала скошенной ещё утром травой. В воздухе витал нежно-медовый, древесный запах лип, покачивающихся на улице, своей зеленеющей листвой будто заполняющих все пространство вокруг. Даже обшарпанные хрущевки вовсе не выглядели унылыми: в обрамлении бушующей зелени крон, под фильтром лучей теплого, клонившегося за горизонт солнца, их серые, однообразные фасады казались акварельной палитрой, самой родной и красочно-красивой. Антон любовался этой картиной, вдыхая сочные, почти что приторные в своей живописности ароматы, прикрывая глаза. Откуда-то сзади ярко пахнýло вишней, и Тяночкин обернулся, отрываясь от созерцания согретого наступающим закатом пейзажа. Точно, они же с Сашей собирались пирог печь. Собакин тем временем старательно перекладывал замороженную вишню из пакета в кастрюлю, посматривая на Антона и причитая: — Никакой от тебя помощи, Антоша, — сказал он беззлобно, наблюдая за другом с улыбкой. Тяночкин прошелся от окна до плиты, над которой корпел Саша, и к тонкому флеру вишни добавился ещё один: сладкий, такой привычный, но каждый раз мягко кружащий голову. Это был его запах. Запах Саши, постепенно оседающий на каждом элементе одежды Антона, в прядях его кудрявых волос, которых так часто касался Собакин. Казалось, даже стены его квартиры, в которых светловолосый проводил большую часть времени, пропитались ненавязчивыми, душистыми нотами этого мимолетного обворожения. И Тяночкин совсем не был против, чувствуя эфемерное присутствие друга даже будучи наедине с собой. — Как тебе помочь? — участливо поинтересовался Антон, чуть слышно глубоко вдохнув, и подошел к плите с другой стороны, вставая рядом. — Достань мне сахар и крахмал, — глянув на чуть склонившего в ожидании голову Тяночкина, добавил, — пожалуйста. Кивнув, хозяин квартиры присел и полез за ингредиентами куда-то в нижние шкафчики. Родителей дома не было, поэтому приходилось нашаривать в глубине ящиков продукты при помощи одной лишь интуиции, но и с этой задачей Антон справился, передавая упаковки новоиспеченному кулинару. — Саш, так в вишне же косточки, — проговорил настороженно Тяночкин, вновь выныривая от пола к плите и заглядывая в кастрюлю. На огне томилась красно-розовая вязкая жидкость с вкраплениями в виде вишневой мякоти, а кое-где и вовсе отдельно плавали косточки, не внушая доверия. — Ничего, выплюнешь, — усмехнулся Собакин, засыпая к ягоде на глаз крахмал и сахар. Еще немного помешав и доведя вишневое варево до кипения, Саша вынул ложку, слизывая с нее получившуюся начинку, оценивая проделанную работу. Улыбнулся — значит, все как надо. Подозвав Антона ближе, он вновь обмакнул кончик ложки в импровизированное варенье и поднес ко рту друга: — Попробуй. Антон безо всяких сомнений коснулся языком «вишневого нечто», изображая на лице нарочито серьезное выражение. Немного подумав, он вынес вердикт: — Никогда не думал стать поваром? Во рту тягуче разливался яркий кисло-сладкий вкус, и Тяночкин, облизывая губы, про себя отметил, что получается очень даже неплохо. За такое он даже готов был закрыть глаза на косточки. — Только если личным кондитером твоей мамаши, — Собакин рассмеялся, прикрывая кастрюлю крышкой и убавляя огонь, — а не пора ли тебе тесто раскатывать, умник? Антон шагнул вбок, открывая холодильник, и взглядом пробежался по полкам, выискивая что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее тесто. Наконец, его взгляд наткнулся на подозрительную субстанцию в не менее странном пакете. Переместив ее на стол, он осыпал мукой поверхность, а после и любезно поданные Сашей дощечку и скалку, соображая, что делать дальше. Вывалив из упаковки и безуспешно попытавшись растянуть субстанцию руками в тонкий пласт, он сдался, умоляюще поглядев на друга. — Ты на домохозяйку с этой скалкой похож, — сказал Собакин, усмехнувшись, отходя от плиты и отряхивая руки от невидимой пыли. Саша подошел к столу, залитому закатными лучами из открытого окна. Солнечный диск медленно катился за горизонт, окрашивая белоснежные, как лист бумаги, облака все новыми и новыми цветами. Он невольно глянул в окно: светло-голубой небосвод вдалеке отдавал тускло-оранжевым, но с каждой минутой становился все насыщеннее и живее. Облака пестрели розовым, желтым и всеми самыми изящными, картинными вариантами их смешения, теплым куполом охватывая город. К вечеру пропал и легкий ветерок, оставляя за собой лишь сумеречную прохладу: густая листва, подхваченная им, больше не издавала своего благодатного шелеста, а тюлевая занавеска повисла без движения, перестав извиваться волной. Собакин вслушался: только щебетание уставших за день птиц и голоса редких прохожих нарушали эту уютную тишину. Солнце окинуло своими огненно-рыжими лучами фасад соседней хрущевки, отражаясь от множества окон сияющими бликами, рисуя неповторимые витражи на кирпичных стенах. Заглянуло оно и в их окно: ослепительное, желто-оранжевое мерцание осветило лицо Антона, в которое так пристально всмотрелся Саша: друг, сдвинув брови к переносице, воевал с тестом, максимально сосредоточившись на готовке. Солнечные зайчики возились в его темных кудрях, прыжком перебираясь на будто хризолитовые радужки, сверкая там всеми возможными оттенками зеленого, будто шелестящая листва липы, запах которой все также витал в остывающем воздухе, перемежаясь с вишней. Антон определено был красивым. Был в нем тот самый шарм, цепляющий с первого взгляда. По крайней мере, Саша считал именно так. Ещё немного понаблюдав, Собакин встал сбоку от друга, перекатывая образовавшийся усилиями Антона шарик теста к себе и отделяя от него небольшой кусочек. — Это зачем? Для Гречки отдельный пирог испечем? — усмехнулся Антон, наблюдая за тем, как Саша делит меньшую часть на множество ещё более крохотных. — Для химички. Сеточку сверху мы из чего по-твоему делать будем? — Тяночкин вскинул брови, вспоминая о том, как должно в результате выглядеть их творение, и рассмеялся, заражая своим настроем друга. Под общие шутки и смех дело пошло быстрее, и тонкий пласт теста уже вполне узнаваемо вырисовывался под руками Саши. Антон, искавший форму для запекания, издал разочарованный вздох, заставляя Собакина обернуться: даже привстав на цыпочки он не мог дотянуться до верхней полки. Не став долго наблюдать за бесполезными попытками друга, Саша стряхнул с ладоней муку и обошел Тяночкина, протягивая руку и самостоятельно стягивая вниз посуду. Победно глядя на Антона он поставил предмет на стол, изображая на лице полуулыбку. — Учись, пока я жив. Выстелив форму пергаментом, они не без труда заполнили дно тестом, следя, чтобы все склеилось ровно. Получилось не с первого раза: то и дело пласт рвался, не желая укладываться как надо. Наконец, основа была подготовлена, и Саша, взяв в руки кастрюлю с уже остывшей и схватившейся начинкой, открыл крышку, оценивая. Аккуратно, стараясь не замарать все вокруг, друзья переложили начинку на ее законное место. Квартира и, казалось, весь подъезд наполнились сладким вишневым ароматом. Дело оставалось за малым: в довершение картины соорудить «сеточку». Совместно раскатав много неодинаковых, широких полос, Саша с Антоном начали осторожно накладывать их, переплетая, на почти уже готовое блюдо. Но сделать все по задумке, как назло, не получалось: все руки, стол, и даже плитка в нескольких местах были заляпаны красно-розовой, густой жидкостью. Тяночкин засмеялся, вытирая руки о кухонное полотенце и глядя на Сашу: пальцы светловолосого были полностью покрыты вишней, но он, не отступая, продолжал доводить блюдо до приличного вида. — Ну и что ты ржешь? — поинтересовался Собакин, отрываясь от своего занятия. — Ты как будто кого-то убил, — ответил Антон, сдерживая смех, — надо тебя сфотографировать и полиции показать. Тяночкин взял с подоконника свой телефон, наводя камеру на друга, и Саша цокнул, пряча улыбку за спадающими на лицо волосами. — Покажи следы преступления, — отодвинув стул, Антон сел напротив, ища наиболее удачный ракурс. Собакин, махнув головой и сдув с лица непослушные пряди, поднял руки, приближая запачканные ладони к камере. Послышался характерный звук затвора фотоаппарата, и Тяночкин, глядя на экран, разразился в новом приступе смеха. — Покажи! — фыркнул Саша, хихикая и поднимаясь со своего места. Прокатившись по столу, телефон с открытой на нем фотографией оказался в поле зрения Собакина, и тот, вглядевшись, склонил голову, радостно улыбаясь. — Скинь мне. — проговорил звезда фотосессии, отмывая руки. Поставив произведение гастрономического искусства в духовку и засекая полчаса, друзья поочередно заглядывали за мутное стекло, пристально наблюдая за происходящим по ту сторону. Солнце опустилось достаточно низко к горизонту, чтоб окрасившее облака зарево засветило небо розовыми красками. Последние красно-оранжевые лучи отчаянно цеплялись за выжженные, белые волосы Саши, широкими полосами света проскальзывая вниз и оставляя на полу свои искрящиеся блики. Постепенно город окутывал бархатный полумрак, подсвечиваемый окнами домов и зажигающимися вместе со звездами уличными фонарями. И вот, наконец, таймер известил о том, что блюдо готово. В предвкушении достав пирог и дав ему чуть-чуть остыть, Собакин отрезал два куска. А Антон, тем временем доставший тарелки, бережно переложил на них выпечку, сразу же относя в комнату. Двое устроились на кровати: Тяночкин, откинувшись к стенке, уперся в нее спиной, ставя тарелку на колени, а Саша, лежа на животе, раскинулся по всей площади, упираясь локтями в матрас. Куски пирога, пусть и не были самыми ровными, выглядели вполне себе аппетитно. Приятный, кисловатый вкус вишни коррелировал со сладким тестом, окутывал рецепторы своим очарованием. А где-то в груди трепетала гордость: они смогли сами приготовить целое блюдо. Все это не могло не радовать. Солнце окончательно ушло за горизонт, оставляя после себя приятное послевкусие завершающегося дня. В комнате воцарились те же сумерки, что и на улице, поэтому Антон, расправившись с пирогом, привстал, дотягиваясь до выключателя. Раздался щелчок, и в комнате загорелся мягкий свет. Тяночкин вернулся в исходное положение, поворачиваясь к Собакину, доедающему свою часть. — У меня рот чистый? — проговорил хозяин квартиры, склоняя голову в вопросительном жесте. В ответ Саша усмехнулся, садясь и придвигаясь ближе. Он ласково взял Антона за подбородок и большим пальцем стер с уголка его рта вишню, вглядываясь в зеленые глаза. Чуть приблизившись, скользнул рукой от челюсти к шее и, будто спрашивая разрешения, замер. На мгновение и Тяночкин застыл, но, облизнув губы, прислонился лбом ко лбу напротив. Можно. Саша трепетно и мягко прильнул к чужим губам, прикрывая глаза. Мысли затуманилась, и Антон, в волнении вздрогнув, выдохнул, обмякая, падая головой на подушку и утягивая за собой Собакина. Тот нежно, едва касаясь, несмело накрывал его губы своими, осторожно оглаживая шею. От яркого, завораживающего вкуса вишни вело. Но Тяночкин погружался с головой в его запах, запах Саши. Сладкий аромат размывал все мысли, оседая на языке дурманящий пленительностью. Хрупкий, робкий в своей искренности поцелуй ощущался как нечто очень правильное и слишком желанное. Медленно сминая губы друг друга, они тонули в этой головокружительной истоме. Этот июль, наверное, был лучшим в жизни Антона.