Эллен «Так ты тоже на Пенаконии? Давно прибыл?»
Аргенти «Вот уже три дня я наслаждаюсь ее необозримым великолепием. Красота здесь повсюду. Вдобавок мне выпала честь выйти на почетную гонку на сфероидах».Эллен «Ого! Когда начинается? Приду за тебя поболеть, если ты не против».
Аргенти «Нисколько. Мне будет приятно знать, что твой взгляд обращен ко мне с трибун подобно ласковому взгляду Идрилы — из глубин космоса. Твоя поддержка дороже любых сокровищ. Свою победу я посвящу прекрасной Эллен со Звездного экспресса».Эллен «Ты раньше побеждал в подобных гонках?» «...Хотя бы участвовал?»
Аргенти «Я уже говорил: будучи рыцарем, я полностью верю в успех моего предприятия. А тени прошлых поражений никогда не затмить сияния моей веры».***
Что ж, все хотя бы закончилось быстро. — Значит, управлять сфероидом все-таки сложнее, чем звездолетом? — как можно непринужденнее сказала Эллен, встречая проигравшего Аргенти у выхода со сферодрома. В толпе, собравшейся неподалеку для чествования победителей, кто-то отчаянно рыдал. Присмотревшись, в плачущем бедняге можно было узнать судью соревнования и легко догадаться по кипе скомканных талонов в его руке, что же его расстроило. В тот день даже он, не говоря о многих зрителях, поставил немалые деньги на Рыцаря Красоты, впечатленный его вдохновенной речью перед стартом, — а говорить Аргенти, без сомнения, умел. Водить сфероид только не умел, что и доказал, расколошматив его о судейскую трибуну, с которой все, к счастью, успели броситься наутек. Эллен, не подавая виду, что взволнована, быстрым взглядом окинула Аргенти и тут же успокоилась. Сфероид — всмятку, а горе-гонщик был идеален, как и всегда. Глаза его сверкали, волосы блестели, в отполированные до совершенства латы можно было смотреться, как в зеркало. Ущерб, который Аргенти полагалось возместить, его как будто не заботил, не печалил. Видать, нервы у него были покрепче, чем у судьи. Итак, Аргенти без тени огорчения улыбнулся Эллен: — Поражение в захватывающей гонке — не более чем еще одно свидетельство Красоты. Ты помнишь, как благозвучно возопила толпа, когда дали старт и в небо вознесся фейерверк? Как сияло рельсовое полотно и как мы, гонщики на цветных шарах, устремились ввысь, словно подброшенные искусной рукой жонглера? Как... — Хватит, хватит, Аргенти, — невольно рассмеялась она, касаясь его плеча. — Но ты прав, было интересно. Перед ее глазами вдруг возникла пунцовая роза, и Эллен смолкла от удивления. Да где же он их вечно берет? Склонившись в учтивом полупоклоне, Аргенти дождался, пока Эллен все же примет цветок, и лишь тогда распрямился, но руку от своей груди не отнял. — Спасибо, — догадалась сказать Эллен. — А это зачем? — Мое пребывание на Пенаконии подходит к концу. Судьба вот-вот разделит нас снова, Эллен, — проникновенно сказал Аргенти. — Боюсь, таков удел одинокого странника, ищущего даров Красоты. Взгляд его, теперь обращенный в небо Золотого мига — вечно ночное, вечно пронизанное лучами прожекторов, — погрустнел. Откуда ни возьмись легкое дуновение всколыхнуло алые волосы Аргенти и распространило горько-сладкий аромат цветка в руке Эллен. Какой-то прохожий щелкнул Рыцаря Красоты на телефон, и лишь тут Эллен осознала, что оправдываться за весь этот пафос перед добрыми людьми не входило в ее планы. Может, повезет, и Аргенти примут за высокопарного уличного артиста. Никому ведь, кроме нее, невдомек, что он просто... вот такой. — Но, признаюсь, мне не хочется покидать тебя так скоро, — снова посмотрел на нее Аргенти, светлея лицом. — Не слишком ли дерзко будет предложить мою компанию на этот вечер? Эллен не представляла, что значит «вечер» в этом царстве снов, где время давно остановилось. Ей вдруг пришло на ум, что Аргенти так же, как и она с экипажем экспресса, зарегистрировался в отеле «Грёзы» и мирно спит сейчас, может, даже в соседнем с ней номере... Это что же, он лег в чашу для сновидений, облаченный в латы, раз во сне одет именно в них? Как бы не проржавели насквозь. Аргенти ужасно их любил. Но не успела Эллен открыть рот и предложить ему проснуться, встретиться с ней в лобби, угоститься фруктовыми коктейлями, как Аргенти пришла своя идея, — он совершенно просиял. — Неподалеку я видел синематограф! Синематограф. Эллен не выдержала и захохотала. Она сама не поняла, рассмешило ли ее само слово или мысль об Аргенти с ведром попкорна, но весельем наполнилась тут же, искренним и чистым. Оказывается, она умела смеяться прямо до слез! Да, потешаться над чужими словами не стоило, это было невежливо, однако Эллен вовсе не считала Аргенти глупым или нелепым и смеялась не поэтому, и не хотела, чтобы он так думал. Ей просто надо было взять себя в руки и сказать это, пока он не обиделся. Перед ее слезящимися глазами вдруг возник кипенно-белый платок с монограммой «А», от чего Эллен прорвало окончательно. Безмятежный Аргенти смотрел, как она, уже икая от смеха, отирает глаза кусочком ткани, и обиженным при этом не выглядел. Даже наоборот. — Ух... Не помню, чтобы раньше бывала в кино, — наконец смогла издать она через силу, — то есть в синематографе... — Как, ни разу? Тогда почту за честь показать тебе, что это за удовольствие. И Аргенти галантно подал локоть. Ей ничего не оставалось, кроме как взяться за него. По дороге Рыцарь Красоты придумал позабавить ее несколькими ле, а Эллен неожиданно для себя поняла, что слушает эти странные стихи с большим интересом.***
Пока Аргенти ходил за парой бутылок «Услады» и попкорном (он, конечно, любезно извинился, что оставляет ее одну, отказался платить только за себя, обещался быть скоро), притихшая Эллен рассматривала все вокруг, желая запомнить каждый миг. Это был не простой кинотеатр. Эллен действительно не бывала ни в каких — ну, не считать же просмотр архива музейных кадров в Белобоге, где в распоряжении был лишь древний, как сам город, настенный проектор. Здесь, в парке Айдена, перед ней простирался гигантский экран, чудо из чудес. Искусственно состаренная в духе джазовой Пенаконии картинка не могла обмануть: изображение транслировалось в 16K, благодаря чему даже мультяшка Часик, маскот «Студии Кларк», казался сверхреалистичным. Но все же «не простым» кинотеатр делало то, что Эллен сидела в винтажном, как это здесь называли, авто с откидным верхом, в окружении пары десятков таких же авто. И ощущалось это шикарно. Простроченная красная обивка сидений с удобными спинками была бархатисто-вельветовой, а не прорезиненной. Пахло не топливом и покрышками, а все тем же солоноватым попкорном, что и ожидалось от автокинотеатра. Вдобавок в салоне хватало места вытянуть довольно-таки длинные ноги так, чтобы не болели колени. На блестящем руле автомобиля отсутствовал клаксон — должно быть, как раз из-за таких, как Эллен, которым только дай немедленно все понажимать. Она принялась ждать Аргенти, вскоре погрузившись в простую и веселую историю мультяшек. Кассир объяснил, что их по пятнадцать-двадцать минут пускают перед основным сеансом; теперь Эллен находила задумку прекрасной, ведь история Часика оказалась очень увлекательной. Мимо машины, где сидела Эллен, неспешно текли все новые и новые зрители, слышались хлопки дверей, пока все авто кинопаркинга не оказались забиты под завязку. Аргенти вернулся с едой, когда на экране уже появилось название фильма: «Галактика цвета мяты». — Ой, — вырвалось у Эллен. — Тебе все нравится? — с надеждой поинтересовался Аргенти. — Угу. Невольно она покраснела, осознав всю иронию. Сеанс они выбирали не глядя — и случайно попали на этот? Фильм был не из тех, что пролетают за одно мгновение. Он шел неспешно, чередуя моменты тишины и надрывные сцены; Аргенти не жадничал, щедро делился мнением (и попкорном), для каждого персонажа у него находилась пара-тройка слов восхищения. Эллен смотрела кино молча, попивая «Усладу», а в голове все прокручивала недавнюю встречу с... — Актер на главной роли очень впечатляет, не правда ли? — слегка наклонился к ней Аргенти. Эллен негромко вздохнула. — Да, Лесли Дин... Познакомилась тут с ним недавно. Ну, не совсем с ним, но это долгая история. — Вздохнула еще раз: — «Галактика цвета мяты» — это была его любимая работа. — Вот как? Была? — произнес он, мгновение помолчав. — Как это... печально. Эллен воззрилась на него машинально и моргнула: в мятно-зеленых глазах Аргенти, отражавших экран, звездами мерцали слезы. Наверное, ей показалось, что он вот так легко мог оплакивать человека, о котором только что узнал, — просто на экране как раз была совершенно душераздирающая сцена. И Эллен тоже могла бы ею проникнуться, если бы все ее внимание сейчас не приковывал Аргенти. В третий раз Эллен вздохнула уже тяжелее. Они, очевидно, нравились друг другу. Это понимала даже она, с ее никакущим опытом в любовных делах. Но Аргенти принес клятву Эону Красоты как единственному смыслу своей жизни, веря в эту клятву всем сердцем, соблюдая ее, как непреложный закон. И пока его Эон, его Идрила маячила где-то вдали, как мечта, которая все не могла сбыться, а немногие оставшиеся Рыцари Красоты (те, что не верили в ее кончину) бороздили бескрайнюю космическую материю в поисках следа или отголоска... Аргенти являл собой пример настоящего великодушия и верности. Верности той, кого нет. Он был искренен, как никто другой в этой новой, странной жизни Эллен. Бесхитростный, фантастически отважный, при этом знающий все риски пасть смертью храбрых, он обаял ее прежде, чем она это поняла. Когда он говорил: «Ты прекрасна, пленительна», — это было без толики лести. Когда он говорил: «Никто с тобой не сравнится», — то нисколько не лгал, потому что — Эллен быстро догадалась — он видел лучшее в каждом встреченном человеке. Многое идеализировал, пожалуй, но только из-за добродетели, и Эллен, например, хотелось верить, что она действительно прекрасна, пленительна и несравненна. Хотя бы для него. В их прошлую случайную встречу он рассказывал, как сражался с чудовищем на планете Синева — сражался спиной к нему, ведь ему слышался позади голос Идрилы, и он, как истинный Рыцарь Красоты, не мог упустить шанса хоть на секунду увидеть ее лик. Все ли они, Облеченные в честь, — такие блаженные? «Каждый раз, оказываясь на краю гибели, я приближаюсь к пути, которым когда-то шла Красота», — вспомнила его слова Эллен. И тут же решила, что лично ее путь пересекся с самым блаженным из них, но она ничего бы не стала в нем менять. Даже пальца своего Эона, если б встретил ее, он не дерзнул бы коснуться, — нет, дерзнул бы лишь воспевать издали, прославляя имя Красоты на всю вселенную. Такова была его любовь. И Красота была в нем. В том, как он, не стыдясь эмоций, прослезился над грустной сценой из фильма, в том, с каким облегчением улыбнулся Эллен, когда сцена сменилась более радостной. И, может быть, только может быть! целую минуту Эллен хотела поцеловать его, ну хотя бы в щеку, потому что, во имя всех Эонов, он ей нравился... вот такой. И вообще, в этом своем ладно сделанном доспехе он даже с ведром попкорна выглядел нисколько не нелепо. А еще они теперь были хорошими друзьями, поэтому Эллен могла со спокойной душой прилечь на закованное в сталь плечо Аргенти, отобрать у него недопитую газировку и вполголоса рассказать какую-нибудь историю, пока фильм прерывали на рекламу. Рассказать, например, о безнадежно влюбленной женщине, что ждала Лесли Дина из долгой одинокой поездки. Это была печальная история, но важная, почему-то казалось Эллен. Поразмыслив, Аргенти признался, что тоже так считает. — С тобой хорошо. Так хочется продлить мгновение. Останемся на следующий сеанс? — предложил он и получил согласие. Эллен наконец-то расслабилась. С легким замиранием сердца она чувствовала, как Рыцарь Красоты льнет щекой к ее серым волосам, а то и вовсе кладет подбородок ей на макушку, с готовностью, с охотой... совершенно невинно! И если Идрила могла смотреть на них сейчас — что ж, никто своих обетов не нарушал, но ей все равно лучше было отвернуться.***
«...„Галактика цвета мяты“, — помнится, сказал Лесли Дин напоследок для Эллен, прежде чем окончательно умереть и раствориться в остатках сна. — Надеюсь, вы посмотрите этот фильм с тем, кого любите».