хрупкость твоих ребер

— глеб, блять, ты скоро? — артему стоит приложить немалые усилия, чтоб повысить голос, прокуренные связки уже начинали подводить его. — да-да, подожди. — шатохин знал этот тон, младший говорил так только тогда, когда на уме у него было что то неладное. вдох-выдох. может показалось? или шатен слишком раздражен и теперь различает полутона голоса? исключено. тут точно что то не так. он появляется на пороге, точно как прорыв пули, проходящей сквозь череп и разматывающая мозги по стене, задерживаясь где-то ненадолго в сером веществе. старший всегда видит в нем что то убийственное, не просто нбом или дмт, а катаклизм высшего. когда до артема доходит, в чем сейчас голубин, удивление тенью проскальзывает по его лицу, после чего эмоции снова приходят в естественное меланхолично-безразличное состояние. все-таки наркотики иногда идут на пользу, какие то привычные чувства просто атрофируются, в случае старшего — обычное удивление. но это ведь блядские чулки, белые, с подвязками на бедре, и, самое странное, юбка с кружевными вставками, а на шее, в цвет наряда, чуть туже чем нужно, обосновалась шелковая лента. мания на придушивание или для полноты образа? сегодня точно кого то убьют, пусть и амофорно, понарошку, как в дешевом пластилиновом мультфильме. он плавной походкой подошел к шатохину, залез на его колени, и, томно вздохнув, посмотря самым шлюшьим взглядом из-под опущенных ресниц, начал тереться о его член через одежду, елозя бедрами. артем смотрит недоуменно, думает, пережевывает в мозгу, что сейчас было бы наилучшим решением, понимает лишь то, что в этих играх он точно будет главным. когда у старшего уже прилично стоял, сильно упираясь в зад беловолосого, а легкие прикосновения рук бульвара превратились в настойчивые лапанья, голубин беззаботно, выпутываясь из цепкой хватки, поднимается с колен, выбегает из комнаты, по пути показывая средний палец артему. дрожь злости прошлась по телу шатохина, он сидел, стиснув зубы и сжав кулаки, с каменным стояком и затуманенным возбуждением разумом. резко встав, с кипящим вулканом злости внутри, он ловит беловолосого в коридоре, прижимает лицом к холодному кафелю стены, слушая довольные вздохи и скулежи фары. сука добилась своего, это был план. депо разворачивает его, нагибает, приподнимая и так до ужаса короткую юбчонку, расправляется со своей ширинкой, аккуратно нажимает членом на вход, наблюдая за реакцией, убирает волосы с лица младшего, сжимая его поясницу. медленно и мучительно бульвар вставлял и вынимал член, слегка постукивал им по упругим, небольшим ягодицам, слушая скулеж и полушепот, умоляющий лишь об одном. — мм, ну-ну. давай же-е…- завывая протянул голубин, подаваясь назад, пытаясь глубже насадиться. — попроси. хорошо попроси меня, как послушная сучка. — бляя-ать -, на вздохе простонал младший, когда член выскользнул снова, — темаа-а, ну пожалуйста. — что? я не слышу, чего ты хочешь? — артем надавливает на комок нервов внутри, заставляя тонкие ноги младшего подрагивать. — ты понимаешь, чего я хочу, ну пожалуйста, оттрахай меня прямо сейчас! шатохин придушивает его, оставляя на шее красные отметины, давит на спину, заставляя выпятить зад сильнее и прогнуться полностью. он наотмашь бьет по белым, как снег, ягодицам, наслаждаясь вздохами боли младшего, наматывает на кулак пшеничные патлы и оттягивает назад, позволяя фараону максимально выгибаться. артем разворачивает его голову и впивается в губы настойчивым поцелуем, проникая языком в рот, ловя стоны на выдохе. он бешено вбивается в худое тело, проникая все глубже и глубже, на секунду замирает, засадив до упора, думая о том, как же это все-таки охуенно. на его члене прямо сейчас дрожит от удовольствия мечта любого, полный экстаз мыслей. он натягивает и пачкает спермой непорочное и нетронутое , замызгивая холодную хрупкую статуэтку , мешая с грязью. «он был моей первой любовью, первым трепетом моего промерзшего сердца. изо рта вылетают лишь вздохи — амофорно-искусственная проекция той бури эмоций, что внутри.» одной рукой он подхватывает ногу голубина, нагибая еще сильнее, меняет угол проникновения, попадая прямо по комку нервов внутри. сладкий, громкий стон разносится по всей квартире, старший снова набирает темп, раз за разом проходясь по той точке. последний раз входя на всю длину, артем чуть задерживается внутри, беловолосый мелко подрагивает на члене, еле стоя на трясущихся после оргазма ногах. чувствуя сладострастные вибрации по всему телу своей пассии, шатохин изливается глубоко в горячую узость, смотря на руку младшего, замотанную бинтом у сгиба локтя, вспоминает, что послужило причиной его появления. flashback 3 месяца назад. худое, почти прозрачное, бледное тело лежало на больничной койке приемного отделения, грудь еле видно вздымалась, оповещая о том, что человек еще жив. тонкие, подобные лебединым перьям руки были истыканы трубками, там расцветали огромные синяки фиолетовых , вперемешку с желтым, тонов. артем сидит на стуле подле кровати пряча лицо в дрожащих ладонях, девушка рядом нервически шмыгает носом и тихо утирает слезы, сжимая плечо старшего. глебу всегда хотелось быстрее-сильнее-жестче, в 16 он, угощенный спидами, понял чего не хватало ему в этой блеклой жизни. артем закрывает глаза, дышать становилось все тяжелее, пахло бинтами и спиртом, разбавленными людским горем над койками больных. катя подходит ближе к кровати, подтыкает одеялом ноги друга, целует в лоб и похлопывает по руке шатохина. она так и не сможет выдавить из себя душащее и утопающее во мраке ситуации «держись». девушка удаляется из палаты, теряясь в бесконечных коридорах больничного лабиринта, оставляя шатена один на один с ангелом, чьи крылья замызганы в крови. «я не заметил , как влюбился.» горло душат слезы безысходности, руки в треморе гладят тонкую кожу щек, а онемевшие губы кротко целуют чужие бледные пальцы. «поцелуй меня так, будто нам осталось жить минуту», — шептал он мне в ночи, когда его сжирали крики прошлой ночи изнутри, — «люби меня так, будто от этого зависит все.» end flashback.