План по спасению от сахарной зависимости

      Злодейка ночь, повелительница темноты и тишины, решила сегодня обделить Сугуру сном. Не то чтобы он мог похвастаться тем, что отрубался предыдущие несколько ночей едва ли коснувшись подушки, но эта казалась ему какой-то беспощадной вовсе. Причиной тому были отнюдь не напоминающие пчелиный рой мысли о судьбе или о человечестве (но больше Гето любил то самое комбо: мысли о судьбе человечества). В этот раз причина его бессонницы вообще не была связана с рефлексией.       Ночь сегодня, можно сказать, особенная. Причина бессонницы — предмет одушевлённый, и он лежал на кровати напротив. Хотел бы Сугуру, чтобы тот, пусть даже развалившись в позе звезды с дурацкой съехавшей маской для сна в виде кошачьей мордочки, просто спокойно дрых (Гето даже готов был ради этого простить ему храп). Но нет же — этот белобрысый гадёныш, постоянно делающий «крайне важную» пометку о том, что он — Сильнейший, этот шестиглазый говнюк, которому в целом незачем ночью использовать фонарь, ибо у него есть два собственных размером с лупу и цветом как его ориентация, ворочался суетливо на месте так, словно ему в задницу что-то засунули. Хотя, наверное, он бы не ворочался суетливо, если бы подобное произошло.       Гето бесшумно глубоко вздохнул, прежде чем повернуться в сторону кровати у другой стены. Да, вообще-то у Сугуру очень чуткий сон, он может проснуться от малейшего шороха, и да, засранец Сатору мог бы прекратить вертеться по этой причине (вполне себе весомой) и дать возможность воспользоваться одноразовой акцией в лице сна. Но у Гето не было права злиться на своего одногруппника, друга, недоделанного бойфренда — гордость магического техникума пыталась, на секундочку, отказаться от сладкого, которое (по его же мнению) в последнее время воздействовало на него несколько пагубно.       Шестиглазому итак сейчас очень тяжко, и потому Сугуру попросту не может давить на него ещё больше. Соответственно, сейчас в приоритете «подумай» и «подбирай слова», нежели «повернись к нему и гаркни на этого уродца» или «просто кинь в него подушку». Гето ещё раз отрепетировал в голове то, что хочет сказать страдальцу Годжо. Обычно Сугуру не причислял себя к верующим, но здесь как никогда подходит выражение «ну, с Богом».       — Сатору, — негромко обратился длинноволосый к своему соседу по комнате развернувшись, — я понимаю, что тебе сейчас очень нелегко…       Сатору резко уставился своими огромными голубыми, и впрямь светящимися как будто даже в темноте, глазищами на Гето. Блондин походил на разъярённого кота, которого облили водой. И кот этот одним своим красноречивым взглядом пообещал при ещё одном необдуманном решении расцарапать всё лицо и, вишенка на торте, нассать в тапки. Сугуру, кажется, даже немного пожалел о своей инициативе.       — Ничё ты не понимаешь! — Он даже шипел как разъярённый кот.       Ни то тактика Гето оказалась херовой (хотя звучала она в целом неплохо: сначала мы делаем акцент на том, что понимаем сложность положения пострадавшего, а потом дипломатичным путём выдвигаем свои пожелания, предварительно упаковав их, конечно же, в просьбу), ни то Шестиглазый находился в отчаянии такого вселенского масштаба, что даже сочувствием к нему было не подобраться.       Длинноволосый даже озадачился. Может, было недостаточно сочувствия? Годжо — не самый приятный человек, но даже его было жалко немного. И всё из-за одного несчастного прыща, которого довелось увидеть в этом «когда-то идеальном отражении». Чёртова королева драмы. Но как же он старается! А задачка, вообще-то, и впрямь из непростых — отказаться от того, что любишь. Быть может, именно поэтому Сугуру всё ещё находился в этих непонятных отношениях.       — Может, тебе стоит отказаться от этой затеи, если она настолько для тебя…       Сатору вдруг вскочил на ноги в лазурной шёлковой пижаме, словно ему нужен был маленький, едва ощутимый импульс, чтоб наконец-то освободить из внутренних оков свой гнев.       — Ты во мне сомневаешься, а?! — Шестиглазый продолжал по-злобному шипеть.       Не успел Сугуру ответить на этот вопрос (хоть и он, очевидно, был риторический), как в него полетела подушка. Вот засранец! А Гето, между прочим, аж несколько раз подавил в себе это желание!       — Если ты в меня не веришь, то так и скажи, незачем делать вид, будто заботишься обо мне! Давай, скажи это! Ну же, всего-то надо сказать: «Сатору, прекрати строить из себя дохера волевого парня, мы оба знаем, что ты с этим не справишься и тупо сорвёшься»! Говори!       Подушка, которую Сугуру поймал, полетела на пол. Кажется, дипломатия в разговоре с Сатору Годжо бессильна. Гето в два шага оказался лицом к лицу с блондином, сверля его хмурым взглядом бездонных глаз.       — Придурок, да ты же сам уснуть не можешь! Ты хоть немного отдаёшь себе отчёт в том, что творишь? Нельзя так резко убирать из своей жизни зависимость, даже сахарную!       Сугуру правда до последнего не хотел вмешиваться с наставлениями в жизнь своего соседа — он сам в состоянии решить, что ему делать. Но этот голубоглазый баклан… Гето внезапно посетило странное ощущение, будто он с ребёнком разговаривает. Какого чёрта говнюк Годжо может одновременно носить титул «Сильнейшего» и быть таким инфантильным?       Он помотал головой, немного устало выдав:       — Вечно делаешь, что в голову взбредёт…       Сатору, который обычно за словом в карман не полезет, стоял, вылупившись, и подозрительно молчал. У Гето был в целом неплохой эмоциональный интеллект, и он без особого труда распознавал эмоции других людей. Только вот не в случае с Годжо Сатору. Сугуру казалось, что одному дьяволу известно, что происходит в этой беловолосой голове. Ибо утверждать, что там не происходит ничего вовсе, было бы огромной ошибкой. Нет, мыслительные процессы там определённо происходят. Только, мать его, какие? Почему он молчит? Гето на секунду задумался, должен ли он воспринять это как личную победу над Шестиглазым. Но очень скоро он решил, что нет. Рано расслабляться.       — И кстати. — Сугуру поднял совершенно ни в чём не виноватую, но печальным образом задействованной в этом всём подушку и закинул обратно на кровать Годжо. — Если ты думал вынудить меня сказать то, что ты так желал услышать, а потом насытиться нашей ссорой, спровоцированной тобой же, то твоя идея — просто херня. — Голос длинноволосого стал чуть тише и ниже, отдавая лёгкой хрипотцой. — Но я тебя не виню. Тебе ведь и вправду сейчас непросто, Сильнейший.       Выражение лица голубоглазого наконец-то приобрело для Гето хоть какую-то ясность: Сатору слегка смутился от того, что Сугуру назвал его так. А ещё, на удивление самого длинноволосого, Годжо смутило, в каком тоне было сказано это «Сильнейший». У Гето правда не было намерений соблазнять блондина — это вышло совершенно случайно.       Однако напомнить о его уровне было бы сейчас вполне целесообразно: отнюдь не чтобы потешить его фантастических размеров эго, а чтобы напомнить, что для него нет сложностей — он же Сильнейший. Неужели он забыл? Может, это не он на каждой опасной миссии твердил: «не парься, мы же Сильнейшие»? Нет, Сугуру не спутал бы Годжо ни с кем.       — Накинь что-нибудь сверху и пойдём.       У Сугуру назрел план. Небольшой, безобидный. Но по его расчётам очень даже действенный.       — Чё? — Единственное, что за последние пару минут произнёс Сатору.       — Чё слышал. Я дважды повторять не буду.       Вообще-то Гето обычно не давит на людей. А кто сказал, что Годжо Сатору — людь? Ничего личного, правда, просто иногда приходится переходить на язык другого человека, чтобы между вами возникло понимание. И судя по тому, как нехотя Сатору накидывал куртку, будто специально медля и иногда кидая злобный взгляд на Гето, они друг друга поняли.       Непроглядная темнота жадно спрятала от молодых людей двор уже такого родного техникума; настолько родного, что уже, впрочем, и освещение здесь не то чтобы было крайне необходимо. И тем не менее Сугуру немного удивился: неужели небо сегодня точно густая чёрная завеса? Как та, что они используют во время миссий? Гето с неподдельным любопытством запрокинул голову. От увиденного он облегчённо улыбнулся уголком тонких губ. Обитель солнца и луны отнюдь не напоминала устрашающую бездну, что заставляет оторвать ноги от земли и невольно, даже если ты того не желаешь, тянуться к ней. Кто-то неосторожно разбросал белёсые точки-звёздочки по необъятному небосклону. Он прекрасен и сегодня. Желание оторвать ноги от земли вдруг появилось совершенно искренне: так захотелось взмыть ввысь и поймать всех малюток до последней.       Сугуру слегка вытянул ладонь к своду, задумчиво нахмурив тёмные брови. Можно ли собрать все звёзды в свою ладонь, если небо — бесконечно?       — Мы жопы отморозить пришли? Твоя идея тоже херня.       Гето закатил глаза. Боги, ну, правда, этот шестиглазый придурок… Лучше бы у него мозгов было столько же, сколько глаз. Такой момент испоганил!       Он даже здесь драматизирует. Словно на улице не всего-то начало ноября, а беспощадная середина января.       — Нет. У нас небольшая вечерняя прогулка перед сном. Очень помогает расслабиться.       Блондин фыркнул. Ни то искренне, ни то показушно — признаться, Сугуру не совсем распознал этот невербальный сигнал.       — А я и не напряжён.       Гето лукаво едва заметно ухмыльнулся, принявшись наворачивать круг по просторной территории техникума.       — А с чего ты взял, что я о тебе? Может, это мне надо расслабиться?       Длинноволосый чувствовал недоумевающий взгляд Годжо у себя на спине. А потом услышал приближающиеся быстрые шаги — Сатору догнал его. Когда белобрысый с ним сравнялся, Сугуру достал из кармана вытянутого пальто белую зажигалку; Годжо в абсолютно рандомный день преподнёс её в качестве «подарка». На ней было изображение голой женщины с пышными формами (к слову, на тот момент Шестиглазый уже знал о предпочтениях Гето). Вслед за ней брюнет вытащил пачку сигарет с незамысловатым бело-бордовым дизайном, поверх которого чёрными острыми буквами был указан неизвестный Сугуру бренд. Гето постоянно забывал, как он называется, а впрочем ему было даже всё равно. Курятся с кайфом — и хорошо. Спасибо Сёко за рекомендации.       — Ты в таком прикиде на эксгибициониста похож, — внезапно выкинул Годжо.       Сугуру внимательно оглядел блондина, который старательно делал вид, будто смотрит вперёд, вовсе не на Гето. Сатору шёл рядом, шурша дутой светоотражающей курткой.       — А ты на моднявого гопника.       Гето играючи подпихнул блондина. Тот легонько качнулся и перестал горбиться от вредности и негодования, всё меньше напоминая нахохлившегося цыплёнка. Нежно-розовых припухлых губ коснулась непринуждённая улыбка. Годжо до последнего пытался спрятать её от внимательного взгляда чёрных глаз, однако проиграл. Что ж, а вот это Сугуру вполне справедливо мог расценивать как личную победу над Сатору Годжо.       — Чё, прям на моднявого? — голос Шестиглазого будто слабо заискрился: он спрашивал с заметным и присущим ему кокетством.       Сугуру чиркнул зажигалкой, и, когда он затянулся, кончик сигареты мигнул слабым оранжево-красным огоньком. Брюнет почувствовал, как на его губах от фильтра осел вишнёвый привкус. Гето не торопился его слизывать.       — А то. — Длинноволосый подхватил волну лёгкого заигрывания.       Сегодня Гето не будет даже пытаться противостоять этому мракобесию. Всё равно его попытки всегда тщетны и оборачиваются крахом. Не то чтобы Гето обесценивает переживания своего друга и перетягивает одеяло на себя, но сопротивляться обаятельности Годжо Сатору — задача объективнее сложнее, чем избавиться от сахарной зависимости.       Довольный и сытый лис — так бы охарактеризовал своё настроение сейчас Сугуру. Чёрные глаза принялись сканировать и шедшего рядом Сатору — кот оголил свои клычки снова, но отнюдь не от злости. Ему хотелось нашкодить. Фантазия Гето без усилий, словно так оно и было, дорисовывала блондину медленно покачивающийся из стороны в сторону пушистый белый хвост, сигнализирующий об интересе. Сейчас настроение Шестиглазого было кристально понятным.       В тишине, царившей на территории магического техникума, раздавались тихие и неторопливые шаги молодых людей и едва слышный гул ветра. На удивление, Сатору молчал. И на удивление, первым заговорить решил Сугуру.       — Сатору, — почти шёпотом окликнул Гето, — посмотри наверх. На что похоже небо?       — Бля, опять ты со своей этой натурфилософией.       — Просто посмотри, засранец.       Годжо недовольно цокнул языком и только после того, как показательно тяжело вздохнул, всё же взглянул на небо.       — Сугуру, я же тебе говорил, я не чувствую флору и фауну так, как ты… — Шестиглазый задумчиво прищурился, оглядывая небесный свод. — На рассыпанный сахар на столе похоже. — Отвечая на вопрос, он постарался скрыть глубочайшую печали в голосе.       Сугуру краем глаза посмотрел на мученика с толикой сочувствия. Однако продолжил воплощение своего маленького и совсем не гадкого умысла.       — А спорим, ты не сможешь сосчитать все крупинки сахара.       — Чё? — Годжо с недоумением посмотрел на длинноволосого.       Как и ожидал Сугуру, он не стал спрашивать о смысле этого спора, а просто принял его. Ведь Шестиглазый обожал ситуации, в которых он мог показать себя. А если он ещё и покажет себя лучшим, то его и без того раздутое эго будет едва ли не икать от сытости.       — Чё это не смогу?       На все его вопросы Гето намеренно просто улыбался, не давая ответов. Он лишь выдвинул следующее условие:       — Тогда считай вслух.       — Да как скажешь, — блондин демонстративно фыркнул, уставившись наверх.       Только Сатору открыл рот, чтобы начать считать вслух, как вдруг ощутил на губах что-то сладковатое. Гето знал, что Шестиглазый растерялся от неожиданности. Конечно, Сугуру же никогда не лез целоваться так внезапно. Обычно он подводил Годжо к этому как-то аккуратно — даже в поцелуях начинал с прелюдии. Однако план по спасению от сахарной зависимости требовал сейчас резкости и внезапности.       Блондин застыл на месте, а вслед за ним и Гето. Но когда кончика языка коснулся вишнёвый привкус, Сатору быстро опомнился. Ни то доза сладкого, ни то вожделение, которое ему всегда было тяжело перебороть рядом с Сугуру, мигом заставили его ответить на непредвиденный поцелуй. Брюнет, хоть и стал инициатором этого сюрприза, передал контроль над происходящим Годжо. Признаться, он тоже немного растерялся: Сатору всегда было мало и ему присуща настойчивость, но в этот раз Шестиглазому, казалось, башню снесло.       Подобное опасно не только для Гето, но и для самого Годжо — как правило, когда второй теряет голову, первый прыгает в омут вслед за ним.       Тлеющая сигарета выпала из рук Сугуру, и он схватился за воротник Сатору, не оставляя между ними и миллиметра. Даже малюсенького расстояния между ними не желал и блондин: он так боялся, что Гето неожиданно отстранится, и потому надавил ладонью на темноволосый затылок. Сатору жадно слизывал кончиком языка с тонких губ осадок от фильтра, словно сладкого не потреблял не день, а год. А может дело было не только в сладком привкусе.       По шумному дыханию было ясно, что обоим уже не хватает воздуха, но ни Гето, ни Годжо не могли остановиться, будто они не виделись вечность. Будто это не они видят друг друга каждое утро, каждый день, каждую ночь каждого дня каждого месяца. Может, не одному Сатору всегда мало? Сугуру даже начал подумывать, что как у Шестиглазого есть своя зависимость, так и у него самого имеется одна определённая.       Молодых людей захлестнула какая-то совершенно негаданная страсть. Даже Гето, из них двоих отличавшийся хоть какой-то толикой разумности, не мог дать ей объяснение. Одно он вдруг понял абсолютно точно: ему не хотелось просто стоять и отдавать всю власть этому балбесу. Сугуру принялся поддразнивать Шестиглазого, иногда намеренно препятствуя ему своим языком и кусаясь. Их поцелуй — маленькая битва, где оба уже заранее проигравшие.       И всё же первым отстранился Сатору. Однако не потому, что утомился, нет — Сугуру это прекрасно понимал. Его губы опухли ещё больше от жгучего поцелуя, но он, будто вовсе не чувствуя пульсации, хотел было перейти к бледной шее. Гето отодвинул раскрасневшееся лицо ладонью, чуть устало улыбнувшись и пытаясь восстановить дыхание.       — Уймись, дурак.       Не на шутку разгорячившийся Сатору провёл кончиком языка между тонкими пальцами, а каждую подушечку осторожно чмокнул. Между делом он промурлыкал:       — А чё ты заднюю даёшь, м? Ты, вообще-то, сам ко мне полез.       Гето хотел изобразить на лице негодование, но чёртова улыбка выдавала его с потрохами.       — Ах, так? Я тебе вообще-то помочь хотел с твоей ломкой.       Сначала Сугуру поднял свой окурок и отправил его точно в урну. Страсть страстью, а мусорить — удел говнюков. Только после этого он повёл Сатору за собой обратно в техникум, не прерывая зрительного контакта. Искорки разлетелись в их глазах, словно это те звёзды с неба потонули в них и загорелись в огне безжалостно поглотившего молодых людей желания.       Годжо понял — Сугуру не даёт заднюю. Он просто хочет поменять обстановку. Ну, возможно, заниматься сексом во дворе техникума, так ещё и в холоде, и вправду не очень. Предвкушение разжигало их обоих.       — Ты решил поменять одну мою зависимость на другую, Сугуру? Не боишься ответственности за это?       — Я спрячу сигареты.       Горячий шёпот опалил ухо Гето, заставив покрыться мурашками и выпрямиться.       — А я и не про сигареты.       Брюнет окинул Шестиглазого хитрым взглядом.       — Обойдёшься. Всё это происходит лишь потому, что мне тебя жаль.       — Правда? — Заметно повеселевший Сатору не прекращал мурлыкать. Точно кот. — Ты такой сердобольный, Сугуру.       — Заткнись, Годжо, — беззлобно ответил Сугуру на сальности и обольщения блондина. Да, теперь он точно чувствует себя лучше, раз перешёл на шлюший флирт.       Когда они наконец преодолели путь до их комнаты, Гето первым впихнул внутрь Сатору, и, зайдя следом, плотно прикрыл за собой дверь. План оказался надёжный, как швейцарские часы.       Не ночь-злодейка обделила его сегодня сном, а совершенно иное зло. Сугуру, такой рассудительный и руководствующийся законами морали, почти безоговорочно сдался в плен этой светлой тьме. И проигрыш его ощущался как сладкая победа.