Кащей и Снегурочка

На следующий день вечером братья вернулись поздно. Вова был злой, а Марат – эмоционально перевозбужденный. Они все, после известия о смерти Миши Тилькина, были порядком перегружены эмоционально и опустошены, а их Вова, с его обострённым чувством справедливости, сразу же решил впрячься и разобраться во всей ситуации. Аня знала, что сегодня братьев ждал очень сильный замес с Разъездом на их территории – после показаний Кирилла, которые, по сути, были единственной информацией о случившемся, Вова с ребятами сразу же устроили огромную сходку с разъездовскими, и Аня, зная, что это может плохо кончится, весь день не находила себе места. Снова предвещая то, что мальчики придут домой битыми, и дай Бог, относительно целыми, девушка уже мысленно готовилась нелепо прикрывать их обоих перед родителями и снова пол вечера потратить на обработку их ранений и мягкие увещевания, к которым они, конечно же, не прислушаются. Весь день у неё не выходил из головы этот крик бабушки Миши, это гнетущее состояние там, рядом с моргом… Девушка мысленно снова окунулась во вчерашний вечер, и, поддавшись свойственной ей эмпатии, Аня вновь представила, на сколько же сейчас тяжело Полине Филипповне. Марат сказал, что завтра будут похороны, и они, как люди с одного района и члены одной группировки, все туда идут. Она никогда до этого не участвовала в подобного рода мероприятиях, но понимала, что морально будет очень сложно. Всякий раз, думая о том, как в гробу будет там сейчас лежать Миша, сразу же на его месте ей представлялся Марат, которому было столько же лет.. или Вова, от чего внутри всё так и холодело. Ребята медленно побрели на кухню, где, сухо пообщавшись со всеми за столом, отужинали, и, не сказав ни слова, удалились к себе. Аня, поблагодарив за вкусное мясо, быстро юркнула в комнату братьев, чтобы узнать чем там дело с этим Разъездом кончилось. Она тихо пристроилась на диван Вовы, ожидая всех подробностей. – Я выхожу, а там толпа.. – Марат сразу же, в красках, делился с сестрой, как сегодня они устроили замес – и я им сразу: Разъезд – чушпаны! А они как с цепи сорвались! Я бегу от них, как на Олимпиаде! – Ну и что же по итогу? Не сильно они вас? – Аня, хоть и не одобряла все эти уличные разборки, драки, и замесы, считала, что за Мишу действительно следовало отомстить: то, что с ним произошло – бесчеловечно. – Ну и мы их как... Там такое было! – Да, только вот по итогу-то, ситуация не по понятиям произошла. – Вова, который до этого подозрительно долго молчал, впервые за весь вечер решил вставить свой комментарий. – И Кащей по сути всё правильно сказал. – Кащей? – Аня будто бы даже забыла о его существовании на фоне этих ужасных событий. – Он что, тоже с вами был? Девушка удивлённо посмотрела на своих братьев, когда упомянули Костю. Она снова, будто бы неосознанно, подумала о нём и посмотрела на Вову, который, как ей показалось, выглядел напряжённо. Вообще, он после ситуации в ДК в принципе будто бы был какой-то напряжённый, особенно, когда дело касалось Кащея… Неужели он обо всём догадывается? Но есть ли о чём догадываться-то? После драки в ДК от него ни слуху, ни духу. – Нет. Но потом к нему сразу же на разговор старшие с Разъезда пришли: мол, некрасивая ситуация вышла, налетели без разбору и устроили замес. – пояснил брат. – Как же без разбора? Так Кирилл этот, который с Мишей там был, он же сказал, что это они его, бедного, избили. – Ну, мы так и думали. Ну короче, по итогу, оказалось, что нихера он не видел, а тот, про кого он говорил, на дискаче ещё песню заказывал. Ну, про дождь эту ещё.. – Марат пытался обрисовать ситуацию, так, чтобы Ане всё стало понятно. – А, ну Талькова, во! – Как это не видел? Это что же, он оговорил, получается? – Ну получается. Кащей потом это всё решал со старшими разъездовскими. – ответил Вова. – И потом этот Кирилл сознался, короче, что он в автобусе был, когда Ералаша избили, а потом, когда вернулся – поздно было. Бросил, короче, он его. Девушка, услышав всё, удивлённо округлила глаза и непонимающе уставилась на обоих братьев: – Как бросил? И, получается, не видел, кто его избил? – Ага. Он отъехал уже на целую остановку, поэтому не видел нихрена. Это ещё дядь Толя, который водила, сказал. Так что он людей в заблуждение ввёл, не по правилам это. – Марат тоже рассказывал, что сегодня было. – Ну вот Кащей и сказал, что за это ему будет. – Ну ничего себе! – сестра, мягко говоря, была удивлена. – Это что же, так и не ясно, кто Мишу так до смерти избил? И что с Кириллом будет теперь? – Что с Ералашем – да, пока не ясно. А Кирилл, он поступил не по-пацански, поэтому мы его отшили как чушпана. Теперь на районе передадим, что он больше не с нами. С ним теперь за руку даже никто здороваться не будет. – совершенно ровно, как будто бы говоря что-то обыденное, ответил ей Вова. Девушка удивлённо уставилась на него, задавая на своём лице миллион вопросов – она конечно знала, что правила улицы очень жёсткие, но чтоб на столько… Но Мишу было безумно жалко, а ведь, по сути из-за Кирилла всё это случилось. Ещё и этот замес с Разъездом, оказывается, был зря. – Такие у нас правила, Анют. Ты ж знаешь. – Да уж… Он живой-то хоть остался, после этого вашего отшивания? – Та конечно! Мы ж его не до смерти. Так, чтоб понимал, что такое улица и как по её правилам жить. – заверил Аню младший брат. ************ Утром, как и планировалось, состоялись похороны Миши. Аня, как сестра Суворовых, лично знающая мальчика, тоже на них присутствовала, пропустив в этот день институт. Сегодня здесь, действительно, был чуть ли не весь район – молодые ребята со всей округи пришли попрощаться с мальчиком. Большинство из них, конечно, были из Универсама. Аня тоже стояла там рядом с Маратом, аккуратно держась за его плечо. Вся в трауре, покрыв свои волосы чёрным платком, она была похожа на каменное изваяние, на котором было сложно прочесть хоть какие-нибудь эмоции. Только глаза, как говорят, зеркала души, истинно выдавали то, что творилось у нее в душе. Полное опустошение соседствовали там с тревогой за её близких, которая только усилилась за последние три дня. Она думала обо всём происходящем, а угнетающая атмосфера, промозглая серая погода лишь добавляли ощущение полной безнадёжности. Полина Филипповна всё время истошно кричала и плакала, не веря до сих пор в происходящее. Как же она теперь будет, ведь Миша – единственный, кто был её смыслом жизни... Девушке невероятно было жаль эту старую несчастную женщину, но помочь хоть не намного унять её боль, она не могла. Когда гроб с безжизненным телом Миши вынесли из подъезда, старушка снова зашлась в истерическом плаче, даже не давая погрузить гроб в катафалк. Аня опустила голову и беспомощно закрыла глаза, уже не останавливая свои слезы. Всё это было слишком тяжело… Аня вместе с Володей подошли к водителю, который должен был отвести гроб на кладбище, чтобы договориться на счёт похорон. – Вот, это за автобус, за место. Улица собирала. Бабке мы не отдаём, она не в себе. – Полина Филипповна действительно была не в том состоянии, а деньги они с Вовой все два дня со всей улицы добросовестно собрали: многие хотели помочь. – На, распредели всё там, мы потом спросим, чë и как. И он развернулся, чтобы уйти: теперь всё, что оставалось – сами похороны на кладбище, а у Универсама был сбор – теперь они слово дали, что Мишу, или Ералаша, не забудут и должны в землю каждого втоптать, кто это с ним сделал. Аня уже этого не слушала – поскорее хотелось домой и забыть всё это, что было в последние дни, как кошмар. Поэтому, быстро со всеми распрощавшись, она поспешила к себе, надеясь на, хоть какой-нибудь, но сон, которого в последнее время не хватало. Спустя пару часов, все-таки немного поспав, девушка вышла из дома, скупиться в магазине по указанию Диляры, да и проветриться ей не мешало. Уже подходя к дому, почти под своими окнами, Аня заметила знакомую машину и её владельца, который сразу же, как только увидел девушку, направился в её сторону. – Давно не виделись, Снегурочка. Ты как? – он снова смотрел на неё своими глазами, изучая каждый ее уголок. Аня, как бы не старалась, всё никак не могла прочитать этот его взгляд. – А мне казалось, мы и не должны видеться. – и хотя девушка думала о нём ни один день, всё же решила продолжать держать дистанцию, так как знала, что ни к чему хорошему их взаимодействие не приведёт. – Иди куда шёл, Кость. Я сегодня не в настроении, честно. – Что же ты, Суворова, обидел кто? – казалось, Кащей даже в лице изменился, хотя, как и она, всячески пытался делать вид, что его совершенно не волнуют проблемы других. – Если надо, мы порешаем. – Не надо ничего. Я, пожалуй, пойду И она, аккуратно, пытаясь обойти молодого человека, направилась в сторону своего подъезда, давая ясно понять, что разговор окончен и она разговаривать больше не хочет. – Ань, подожди. – и тут, как будто бы, сам от себя не ожидая, Кащей аккуратно её остановил, придерживая за плечо. По имени он звал её редко, чаще называя дурацкими «Царевнами» и «Снегурочками», поэтому девушка опешила. – Кость, пусти меня, мне нужно идти! – она посмотрела ему прямо в глаза, пытаясь разгадать, что же он за человек такой. – Да что ты всё за мной ходишь?! То проходу мне не даёшь, дерзишь, поцелуй крадешь первый нагло, то домой отвозишь… И в итоге ни ответа, ни привета! Ты знай, я не одна из твоих однодневных девиц, на шею вешаться тебе не стану! Она выпалила это на одном дыхании, явно от себя самой этого не ожидая, поэтому после она лишь удивлённо на него уставилась, прежде чем высвободиться из его лёгкой хватки. А Кащей лишь удивлённо взмыл своими бровями вверх, тоже, явно не ожидая такой откровенности от девушки. – Ну Суворова... Ты, конечно... А ты, дура, не думала, что может я тебя за этих шлюх на один раз и не считаю?! Может, по-другому на тебя смотрю? И вот он, снова, Кащей. Снова его привычный образ и эта его грубость, сквозящая во всём, что он делает и говорит. А ведь он и сам, может не до конца, но понимал, что эта самая Суворова – действительно, другая. Вот всё рядом с ней другое, и делать хочется по-другому, и говорить другое, и становится… другим. Вот что она, чертовка, делает? – Как бы ты на меня не смотрел… – уже, как будто бы, выходя из транса, после сказанных Кащеем слов, Аня чётко проговорила. – Всё, что между нами было или могло бы быть – невозможно. Ты знаешь, кто мой брат и как он отнесётся ко всему этому. Это невозможно! И она быстро развернулась и ушла в свой подъезд, окончательно закрывая разговор. Чего бы она там не думала, всё сказала. – Да что мне Адидас? – Кащей, казалось, оскорбившись, бросил ей раздражённо в след. «Мне, может, ты нужна…» – на мгновение пронеслось в его голове, но сразу же показалось, что это очередное наваждение, подобно тому, что происходили всякий раз, когда он снова пускал по вене.