Колыбельная моего ангела

      Со дня на день должен был начаться школьный концерт, посвящённый дню Святого Валентина. Эрвин Смит, ученик 10 класса, записался участником. Уже давно, в душе этого златовласого юноши с смешными бровями живёт песня, и эта песня жаждет отозваться нежной трепетностью в сердце одного подростка. Леви Аккерман — тот самый подросток, что занял все мысли Эрвина. До встречи с ним, Смит был патологическим отличником, но как только зародились первые искорки любви, в журнале стали появляться первые четвёрки, но шок у общественности настал тогда, когда Эрвин получил первую двойку. Генрих Смит, учитель истории и отец Эрвина, сразу понял, почему ухудшилась учёба сына. Будучи человеком мудрым, он не ругал Эрвина, а вывел на доверительный разговор. Тогда-то догадки Смита старшего и подтвердились. Именно отец предложил сыну спеть «Колыбельную моего ангела», и Эрвин согласился, а позже и желанием загорелся.       После занятий, Эрвин шёл на репетицию. На нём была идеально выглаженная школьная форма, на жилетке красовался значок бойскаута, на шее был галстук. В руках он нёс учебники, которые нужно было положить в шкафчик на время репетиции. В голове снова всплыли строки песни, и Эрвин не заметил, как в кого-то влетел: учебники разлетелись в стороны, а сам подросток отшатнулся от испуга.       — Эй! — возмутился Леви, пошатнувшись, и положил ладонь на лоб, влетев им в грудь Эрвина. Столкновение было неслабое, и Аккерман едва устоял на ногах, поднимая взгляд на Смита. Если блондин был высоким, крепким, одет с иголочки, словно породистый благородный пушистый кот, то брюнет был похож больше на уличного кота, в чёрной широкой толстовке, джинсах с подранными коленками и поношенными кроссовками. По этой причине Леви думал, что такому, как ему, не место рядом с Эрвином. Тот слишком правильный и ему нужен другой человек. От таких мыслей сердце отзывалось болью, ведь чувства теплились в душе миниатюрного, тоненького Аккермана. Мальчик опустился на корточки с опорой на одно колено, и стал помогать Эрвину собирать учебники. — Смотри, куда идёшь…       — Прости меня, я очень неповоротливый. Я не сильно сшиб тебя? Точно ничего не болит? — в голосе блондина слышалось волнение.       Эрвин подобрал тетрадки, затем взял из рук Леви учебники, случайно коснувшись ладонью до его прохладных рук.       — Нормально, — ответил Леви, чуть вздрогнув от случайного прикосновения ладони Эрвина. Горячие, словно печка, пока руки Аккермана напоминают по ощущению, словно он подержал кусок льда несколько минут. — Тоже прости, не видел, куда шёл.       — Леви, с тобой всё в порядке? Выглядишь очень бледным. И эти синяки под глазами… Знай, ты всегда можешь поговорить со мной, если что-то тебя тревожит, — Эрвин взял учебники одной рукой, поднялся, затем свободной рукой взял Леви за руку, и помог встать.       — В порядке, Эрвин. Я всегда такой. Спасибо, — тише произнёс Леви, отводя взгляд в тот момент, когда Смит помог ему подняться. Бледные щёчки покрылись румянцем, напоминая сказку о Белоснежке, а сердце сильнее застучало в груди.       Столкновение произошло как раз возле шкафчиков, поэтому Эрвин быстро открыл свой шкаф ключом, и положил учебники. Пока Леви ещё был здесь, блондин вытащил из рюкзака папку, в которой лежал порядок выступлений, и слова песни. Кроме папки, Смит взял шоколадку, и только после этого закрыл шкафчик. Эрвин вернулся к Леви, и протянул шоколадку.       — Поешь, она вкусная. Очень люблю шоколадки этой марки, — с нежной улыбкой произнёс блондин.       — Ох… Эрвин, оставил бы лучше себе, — произнёс Леви, смущаясь, что Эрвин делится с ним шоколадкой, но чувство того, как нежный шоколад будет таять во рту, который юноша так редко ест, казалось волшебным. Да и Смит не принимал возражений. Брюнет развернул шуршащую упаковку, отломив кусочек, и откусил робко, начиная медленно пережёвывать. — Вкусно… Спасибо, Эрви…       — Кушай, Леви. Ты извини, мне нужно идти на репетицию. Через два дня школьный концерт. Надеюсь, ты придёшь посмотреть, будет интересно, — Эрвин улыбнулся одной из самых обольстительных улыбок.       — Приду, конечно, — ответил Леви, не задумываясь, и упаковав шоколадку обратно, положил ту в свой рюкзак. — «Посмотреть на твоё выступление». Подумав про это, Аккерман смущённо отвёл взгляд, поджав губы, и поспешил вернуться в свой класс, ускоренно шагая по коридору школы.       Эрвин не успел даже попрощаться, ведь Леви ушёл слишком быстро. Утешало лишь то, что Леви придёт на концерт, а значит, песня дойдёт до получателя.       На репетиции Эрвин максимально сконцентрировался, и экспериментировал с тембром голоса, движениями, эмоциями. Подросток вкладывал всего себя в это дело, пел до победного, ведь «Колыбельная моего ангела» должна вызвать отклик в сердце того самого ангела. Эрвин репетировал до позднего вечера, а дома отрабатывал перед зеркалом движения, представлял себя на сцене. Только вот подростку казалось, что что-то не так. Самокритика дошла до внешности. Теперь, глядя на себя в зеркало, Эрвин с грустью смотрел на свои мягкие щёки и чуть выпирающий животик.       — Что ж, сегодня я ужин пропущу. Завтрак тоже урежу. Может быть, успею за день похудеть хотя бы на два килограмма, — сказал подросток сам себе.       Уснуть получилось лишь под утро, урчащий живот, непривыкший к пустоте, жалобно урчал, не давая Эрвину спать. Парнишка с трудом проснулся в семь утра, умылся, оделся в идеальную школьную форму, и зашёл на кухню. Там отец уже приготовил яичницу с беконом на двоих, пожарил тосты, на столе стояла баночка с арахисовой пастой, и две кружки с чаем.       — Сынок, доброе утро, — с улыбкой Генрих повернулся к Эрвину, подойдя к нему, и поцеловал в щёку, погладив по волосам. Мужчина вернулся к столу, взяв из шкафчика кухонные приборы, и положил те по обе стороны от тарелок. — Хороший мой, я сделал твой любимый завтрак, садись. Как спалось?       — Доброе утро, папочка. Волнуюсь немного перед концертом, — Эрвин сел за стол, и взглянул на завтрак. Желудок теперь уже не урчал, а почти что пищал от голода, если б он был одушевлённым, то вдобавок и заплакал.       — «Хлеб вреден, ещё больше вес наберу, в желтке холестерин, жареный бекон тоже превратит меня в шар. А вот белок я поем», — подумал Эрвин, приступая к завтраку. Парнишка отрезал только ту часть яичницы, в которой был белок, а остальное откладывал в сторону. В чай впервые не был добавлен сахар, и Эрвин пил непривычно горьковатый напиток, заставляя себя не морщиться.       — Эрвин… Сынок, снова переживаешь за внешность? И вчера ты не поужинал, я думаю, — произнёс Генрих, выдвинув стул, и сел перед сыном, положив ладонь ему на плечо. Мужчина улыбался ласково и нежно, смотря на своего сына с любовью и заботой. Старший Смит обнял сына за плечо, погладив по спине. — Если на самом деле Леви тебя любит, то ему будет неважно, сколько веса ты можешь набрать. Хороший мой, кушай, и не думай. Внешность далеко не главное, а твои душевные качества замечательны.       — Прости, я не могу. Леви не должен видеть мой жир на концерте. На сцене я должен показать себя самым лучшим, — Эрвин допил чай, и отставил кружку в сторону.— Прости, что огорчаю тебя, пап. Ты старался, хотел порадовать меня завтраком. Можешь доесть?       — Мой хороший, кушать важно… Послушай меня, пожалуйста. Любят не за внешность. Это просто внешность. Важно то, что ты у меня хороший и добрый мальчик, — Генрих встал со стула, чмокнув Эрвина в макушку, и погладил по плечу. — И Леви ценит это. Давай ты скушаешь сэндвич?       — Пап, прошу, не нужно, — Эрвин поднялся, и почти бегом добежал до комнаты, схватил рюкзак, и побежал в прихожую. Там он наскоро обулся, надел пуховик, и побежал в школу, забыв шапку с шарфом, и впервые не дождался отца.       Первым уроком была алгебра, Эрвин в привычной манере пришёл в класс первым. Постепенно класс заполнялся людьми, а вот маленький ангел, как обычно, пришёл самым последним, и занял последнюю парту. Эрвин же, как примерный школьник, сидел за первой партой, возле учительского стола.       — «Эрвин… Я тебя недостоин», — думал Леви, подпирая щёку кулаком, и ручкой выводил на пустой странице тетради различные узоры, витая в облаках собственных мыслей, не в силах сосредоточиться на том, что говорил учитель. Благо сидел Аккерман на задней парте, и по этой причине он стал выводить на чистом листе лицо Эрвина, полностью погрузившись в этот процесс, не сразу замечая над собой тень учителя, который подошёл к парте мальчика. Брюнет поднял взгляд, пододвинув тетрадь к себе.       — Аккерман, как поживают логарифмы? Может, соизволите сходить к доске? — с лёгкой издёвкой произнесла математичка Рико Брженская.       — Также, как ваш личный фронт, — буркнул Леви, вставая из-за парты, и направился к доске, несмотря на то, что был слаб в математике. Опозориться не хотелось, потому Аккерман по пути к доске посмотрел на Эрвина мельком с надеждой.       Только вот Эрвин выглядел настолько убитым, что даже не поднял головы. Отсутствующий взгляд остановился на пустом тетрадном листе, на ладонях выступил ледяной пот.       — «Блять, точно опозорюсь сегодня. Подними свой прекрасный взгляд, булка моя!» — подумал Леви, медленно взяв маркер со специальной подставки, и снял колпачок, посмотрев на учителя в ожидании, когда тот продиктует пример. Рико завалила Аккермана логарифмическими уравнениями, и стала ждать, пока подросток их решит. Время шло, а Эрвин даже не переписал задание, Рико непонимающе взглянула на него.       — Эрвин, я понимаю, что ты всё знаешь, но давай ты хотя бы в тетрадку уравнения перепишешь.       Эрвин с тихим стоном уронил лицо на парту, потеряв сознание. Рико потрясла его за плечи, и, поняв, что юноша без чувств, чуть повысила голос.       — Срочно, сбегайте кто-нибудь за Смитом! Я в медпункт! — Рико умчалась из класса, в надежде застать медсестру на месте. Одноклассники перепугались за Эрвина, его сосед по парте Нил Док, осторожно взял блондина на руки, и уложил на парту.       — Эрвин! — воскликнул Леви, бросив маркер в сторону, полностью плюнув на решение примеров. Чтобы привести человека в чувства, нужно было расстегнуть тому рубашку и согнуть ноги в коленях, дабы кровь прилила к мозгу. Аккерман дрожащими руками стянул жилет со Смита, расстёгивая пальчиками пуговицы. После этого брюнет согнул ноги блондина в коленях, держа те за ступни, несмотря на небольшую тяжесть. — Принесите сладкий чай и воды! Бегом!       Петра с Оруо помчались в буфет, а вот Гюнтер уже вёл за собой учителя Смита. Пока Эрвин был без сознания, Найл впервые не смотрел на Леви как на изгоя.       — Леви, ты не знаешь, что с ним могло произойти? — тихо спросил Найл.       — Он наверняка не ел, думая, что сильно поправился, — ответил Леви, попросив Майка подержать Эрвину ноги в согнутом положении, а сам подошёл ближе к Эрвину. Оруо и Петра вернулись быстро, а потому Аккерман сразу же достал из кармана платок, смачивая тот в воде, и отжал, прикладывая к лицу младшего Смита. К этому моменту в кабинет математики зашёл учитель Смит, но Леви не обращал на него внимания, продолжая приводить Эрвина в чувства. Через долгие десять минут, мальчику это удалось. Брюнет аккуратно помог блондину присесть, ладонью придерживая затылок, и поднёс стакан с чаем к губам, шёпотом произнося. — Пей маленькими глотками, не торопись…       Эрвин не понимал, что происходит, где находится, и что нужно пить. Только когда язык ощутил вкус сладкого чая, разум Эрвина стал приобретать ясность. Теперь он видел перед собой взволнованного Леви, отца, вошедшую медсестру с Рико, одноклассников. Когда Леви отставил стакан в сторону, блондин тихо проговорил:       — Простите меня, я урок сорвал.       — Эх, всё-таки, даже у отличников порой отключается мозг. Никто на тебя не злится, Эрвин, ты просто всех напугал, — произнесла Рико.       — Подождите минуту, — сказал Леви, вернувшись к своей парте, и взял рюкзак со стула, расстегнув. Кушель утром приготовила сыну на ланч гречневую кашу и куриные наггетсы пожарила, положив в отдельный отсек помидоры черри. Брюнет решил пойти в столовую на обед, принеся свой ланч на парту Эрвина, развернув из бумажного полотенца вилку. — Поешь и не смей пререкаться. Хотя бы сколько влезет. Удумал себя голодом морить? Я не позволю.       — Леви, я не могу. Как же я тебя без еды оставлю? — проговорил Эрвин ослабевшим голосом, а затем, добавил. — Не получится из меня солдат. Совсем не выходит сократить питание.       — И не нужно. Питайся, сколько угодно, и тебя никто не осудит. А я схожу в столовку, наскребу карманных, — ответил Леви, ткнув Эрвину пальцем в лоб, и открыл контейнер, отложив в сторону крышку.       — Леви, лучше я до столовки дойду. Не трать деньги, — Эрвин отставил контейнер, и медленно поднялся. Найл подхватил его руку, и перебросил себе через плечо.       — Давай я помогу тебе, — Эрвин смог сказать лишь тихое «угу», и медленно пошёл к выходу из класса, но остановился, и виновато посмотрел на отца. — Прости меня…       — Учитель Смит, я не буду есть. Не хочется больше, перенервничал слишком. Оставьте для Эрвина, — сказал Леви, закрывая контейнер, и передал тот Генриху, нащупав в кармане семь долларов. На обед должно хватит, если не брать первое или булочку.       — Всё хорошо, мой мальчик, аккуратнее. И да, спасибо, Леви. Ты хороший мальчик, — произнёс Генрих со слабой улыбкой, погладив Леви по затылку, и направился к выходу из кабинета, следуя за Эрвином и Найлом в столовую.       В столовой, Генри купил своему сыну обед, и проследил за тем, чтобы Эрвин всё съел. Найл решил оставить отца с сыном наедине, и вернулся в класс. Теперь, когда они оставались только вдвоём, Эрвин тихо сказал:       — Пап, почему я такой слабак?       — Родной, почему ты так думаешь? Ты вовсе не слабак, раз захотел измениться. Просто это нужно делать другими способами. Дефицитом калорий, занимаясь упражнениями. Я могу записать тебя в фитнес зал, заниматься с тобой, что пожелаешь, лишь бы тебе было хорошо, — говорил Генрих, смотря в глаза Эрвину, и взял того за руку, крепко сжав. — Сынок, люблю тебя и сделаю всё, чтобы тебе было хорошо.       — Спасибо, пап. Я очень сильно виноват перед тобой. И… перед Леви. Ведь, это он привёл меня в чувства? — Эрвин посмотрел отцу в глаза.       — Да, сынок… Леви помог тебе и другим скомандовал, чтобы принесли чай и воды. И Леви всё-таки оставил для тебя свой обед, — сказал Генрих, взяв со стула контейнер, и поставил тот на стол.       — Какой же упрямец. Почему он так делает? Знал же, что теперь я с тобой, и точно пообедаю. Что ж, тогда я поужинаю в школе, после репетиции. До вечера полежит в твоём маленьком холодильнике.       — Наверное, распереживался, что ты себя голодом морил, — ответил Генрих с улыбкой, чмокнув Эрвина в щёку, и поднялся из-за стола. Пришло вернуться по своим делам, ведь до окончания уроков оставалось не так много. Оставшиеся четыре урока прошли незаметно, и настало время начало концерта. Леви занял пятый ряд, дабы не быть слишком близко к сцене, и не слишком далеко. Самое оптимальное место. Генрих тем временем тоже прошёл в зал, направляясь на поиск свободного места.       — Леви, могу сесть рядом с тобой? — попросил старший Смит. Леви кивнул мужчине и подвинулся, уступая тому своё место.       Школьный концерт начался с танцев купидонов, в которых нарядили младшеклассников. Это выглядело забавно, и в то же время очень мило. Вторыми выступали Петра, Оруо, Эрд и Гюнтер. Петра с Оруо играли на сцене роль влюблённых, а Гюнтер с Эрдом направляли их, не давая отступить от своих чувств. Мини-спектакль понравился всем, и довольная команда ушла закулисы. Настала очередь Эрвина. Подросток вышел на сцену в белом костюме, и белых тонких перчатках. Внешне он сам походил на ангела, но считал ангелом другого человека. Когда заиграла лиричная музыка, Эрвин взял микрофон, и нежно запел:       — Я никогда не был живым До того дня, когда я был благословлен тобой Когда я обнимаю тебя поздно ночью…       От голоса Эрвина буквально мурашки по коже забегали, ведь юноша вкладывал в песню всю свою любовь к Леви, и эта песня стала признанием в любви. И особый апогей приобрели слова припева:       — И я спою колыбельную моего ангела Знай, что я всегда рядом Тот, кому ты всегда можешь позвонить Прямо сейчас все, чего ты знаешь, чего следует бояться Это тени на твоей стене И я здесь, достаточно близко Целую слезы, которые ты проливаешь…       Леви большую часть выступления чувствовал скуку, то и дело порой отводя взгляд, но когда очередь дошла до песни Эрвина, Аккерман не позволил себе больше отвернуться, в упор смотря на объект своей любви. При виде младшего Смита, брюнет чувствовал, как забилось его сердце, а когда Эрвин запел, то Леви и вовсе почувствовал мурашки по всему телу. Неужели это адресовано ему? Аккерман раскраснелся, ладонью прикрыв нижнюю часть лица, но не переставал смотреть на Эрвина.       Когда блондин закончил петь, брюнет поднялся со своего места, пробираясь мимо Генриха, и побежал в сторону сцены. Леви торопливо взобрался по ступенькам на стену, подбежав к Эрвину, и накинулся ему на шею с объятьями, обвивая тонкие ручки на его плечах. Эрвин сильно удивился действиям Леви, но быстро пришёл в себя, и легонько поцеловал Аккермана в макушку.       — С днем Святого Валентина, мой ангел. Вот ты и прилетел ко мне.       — Взаимно, Эрви… Люблю тебя очень сильно, — шёпотом ответил Леви, коснувшись губами щеки Эрвина, и плавно отстранился, взяв любимого за руку. На белоснежной коже проступил лёгкий румянец, и мальчик опустил взгляд, прильнув щекой к плечу юноши.       — Я тоже тебя люблю. Думаю, я смог показать силу своей любви через эту песню.       Эрвин наклонился к Леви, притянул того за подбородок, и поцеловал в губы. Вечер дня Святого Валентина стал лучшим днём в жизни двух любящих сердец, и этот день Эрвин с Леви вспомнили спустя десять лет, лёжа в обнимку друг с другом, будучи в браке.       — Спасибо, что тогда ты признался мне в любви таким способом, — произнёс шёпотом Леви, прильнув головой к плечу Эрвина, и прикрыл ненадолго глаза. Аккерман не видел своей жизни без Смита, и был благодарен, что всё так сложилось, помогая создать им собственную семью.