Доверие

Они вваливаются в квартиру в десятом часу вечера, уставшие после многочасовых тренировок, по пути смахивая с одежды прилипшие снежинки. Подготовка к чемпионату России идёт полным ходом, и большая часть суток отдана льду Хрустального. Сумки с формой с тяжёлым стуком падают на пол, руки привычно зарываются в блондинистые кудри и притягивают к себе за долгожданным поцелуем. — Я так соскучилась, Тери. Наконец-то завтра выходной. Тебя практически не было видно на тренировке. — И я очень скучала, медвежонок. Пришлось побегать между Федерацией и катком, решать административные вопросы по будущему чемпионату. — А я сегодня упала всего 4 раза, — Женя вешает свою куртку в шкаф. — А надо, чтобы ни одного, — строгость в голосе, но на лице мягкая улыбка. Девушка помогает снять любимое серое пальто. Любимое оно, потому что во время длительных прогулок в их редкие совместные выходные в каком-нибудь укромном месте, Этери его расстегивает и прячет в нем Женьку от всего мира, окутывая своим теплом и запахом цитрусовых духов, целует в макушку, а девушка утыкается носом где-то в районе ключиц и прячет руки на тонкой талии. Это стало их маленьким ритуалом, без которого не обходится ни одна прогулка. — Дуй давай в душ, замёрзла совсем, — лёгкий шлепок чуть ниже поясницы придаёт Медведевой ускорения в сторону ванной комнаты. Девушка медленно раздевается, разглядывая себя в большом зеркале: вот на левом бедре назревает гематома после сегодняшнего падения, а справа на голени большая царапина от конька, за которую отхватит от Тутберидзе, как только та увидит это. Взгляд цепляется за небольшую красную бутылочку на бортике, и вот уже горячая пенная ванна готова. Женя шлепает босыми ногами по полу на кухню, откуда доносится звук закипающего чайника, молча хватает блондинку за руку и тянет за собой. На столе остаётся недорезанный салат. Этери послушно следует за ней и через пару секунд в нос ударяет резкий запах апельсина с корицей. — Кажется, ты тоже замёрзла, — пальцы уже расстегивают пуговицы чужой рубашки, бросая её на пол, и стягивает брюки. Следом летит нижнее белье. Первой ныряет Женя, стонет, когда горячая вода касается её холодной кожи. — Я могу и обидеться, — слышит она бархатный с хрипотцой голос над ухом, — ты стонешь почти как подо мной. Тренер аккуратно погружается в воду, удобно размещаясь между раздвинутых ног, откидывается назад, прижимаясь спиной к Жениной груди и укладывая голову на её плечо. Маленькие ладошки начинают разминать затекшую шею и плечи. За 2 года Медведева наизусть выучила, где нужно надавить и с какой силой, чтобы её женщина расслабилась. — О, да, можешь посильнее, пожалуйста, размять трапецию справа. Пока сидела за компьютером, так зажало, что даже голова заболела, — глаза прикрыть, а нижняя губа закушена от удовольствия. — Не бережете вы совсем себя, Этери Георгиевна, — девушка ухмыляется, но просьбу выполняет, перекидывая влажные кудри на другое плечо. — Ради вас же стараюсь, чтобы потом проблем не было, что кому-то номер не достался или у кого-то односпальная кровать, и тебе всю неделю придётся жить с кем-то из девочек, — лёгкая усмешка касается пухлых губ, когда острые коготки впиваются в её плечи. — Уж проследите, пожалуйста, чтобы у главного тренера штаба был самый лучший номер с большой кроватью, а то вдруг её лучшая фигуристка не выспится и плохо откатает программу, — самодовольно произносит брюнетка и тихо шипит от боли, когда тонкие пальцы сжимают бедро именно в том месте, где красуется большой синяк. — Я дам тебе, плохо она откатает, — жаркий шёпот прерывает её пламенную речь: — Конечно дашь, и даже не один раз, — Женя слегка касается языком её уха, чуть прикусывает, слыша в ответ сладкий стон. — Медведева, я серьёзно, — нахмурила брови Тутберидзе. — Да, да, я поняла тебя, — а руки уже медленно спускалась к груди, — не переживай, не стану позорить великого тренера России. Принесу тебе золото. — Ты — моё золото, самое главное в жизни. Кто бы знал, какими трудами ты мне далась, — говорила женщина, млея под умелыми ласками такой родной и любимой девочки. Они просидели в ванне, пока вода совсем не остыла. — Кажется, пора вылезать, а то мы не согреемся, а окончательно замёрзнем обе. Женя невольно залюбовалась обнажённым телом, по которую стекают капли воды, волосами, которые от влажности стали упругими кудрями, но мгновенно надетый чёрный махровый халат не дал вдоволь насладиться желанным зрелищем. — Радость моя, долго собираешься сидеть в ледяной воде? — лицо — сама строгость, но в голосе свозила нежность и забота. — Иду, иду, — девушка вытирает важное тело, завязывает на голове полотенце подобно тюрбану под шум фена, накидывает точно такой же халат, обнимая женщину со спины, лёгкими поцелуями в шею, мешает досушивать непослушные волосы, — сильно не старайся, Тери, у меня в планах немного испортить твою укладку, — звучит многообещающе и безумно возбуждает. — Что ты задумала, девочка? — спрашивает хрипло, снова кусает губы от желания и неизвестности. — Скоро узнаешь, — довольная ухмылка не сползает с лица Евгении. Тутберидзе выходит первая и направляется прямиком в спальню, следом идёт Медведева, шуршит чем-то в коридоре и догоняет женщину уже около кровати, по пути выключая свет и оставляя гореть единственный ночник. Ужин благополучно забыт. — Стой, не оборачивайся и закрой глаза, — Женя накидывает на лицо любимый шелковый синий шарф и туго затягивает узлом на затылке, — не давит? — Что ты творишь? — Этери пытается приподнять шарф, чтобы увидеть любимое лицо, но чужие руки мягко её останавливают. — Доверья мне, дорогая. Повторяю вопрос: шарф не сильно давит? — Нет, все хорошо. — Вот и славно, — тонкие пальцы развязывают пояс халата, медленно спускают с плеч, губы покрывают каждый оголенный участок кожи влажными поцелуями. — Ммм, Женька, не мучай старушку, пожалуйста, — женщина пытается повернуться лицом к Медведевой, но ее руки снова не дают пошевелиться. — Не вижу тут старушек, Тери. Передо мной сейчас невероятно сексуальная и самая красивая женщина в мире. А теперь молчи, пока я не разрешу тебе говорить. Забудь на эту ночь, что ты старше, выключи, наконец, тренера, ты уже дома. И стой уже спокойно, пожалуйста — нежный, успокаивающий поцелуй куда-то в висок, и оба халата падают на пол, — вытяни руки вперед, ладонями вниз. Этери послушно выполняет просьбу, лишь слегка вздрагивает, когда запястий касается прохладный атлас. Девушка ласково гладит предплечья, делает несколько оборотов лентой вокруг каждого запястья и связывает руки вместе. Медведева любуется проделанной работой, она так долго искала подходящие по цвету к шарфу ленты, гладит обнаженное тело, касается языком твердого соска и слышит рваный выдох над ухом. — Теперь ложись, аккуратнее, — шепчет Женя, передвигая подушки на середину кровати, помогая Тутберидзе удобнее устроиться, концы лент продевает между прутьями в изголовье кровати и фиксирует узлом. Этери лишили зрения и возможности шевелить руками, и от этого она ощущает себя слабой, беззащитной. Она не привыкла к такому. От волнения кусает губы и даже не замечает, что кое где проступают капли крови. Шумно втягивает воздух, и в нос бьет запах апельсина, корицы и любимого Женей вишневого блеска для губ. «Когда она успела накрасить губы?» проносится в ее голове прежде, чем женщина чувствует тяжесть чужого тела на бердах, а ее щеки касается холодная рука. — Как ты, любовь? — раздается рядом голос девушки, а пальцы мягко тянут закушенную губу на свободу, попутно стирая выступившую кровь. — Непривычно, чувствую себя беспомощной, — Этери приходится откашляться, чтобы ответить. — Верь мне, Тери. Я не сделаю тебе больно. И не кусай губы, пожалуйста, оставь это мне, — вкрадчивый голос Медведевой дает ощущение безопасности и заставляет дрожать от возбуждения, а мягкие поцелуи забирают остатки волнения и страха. Женщина не знает, где и как коснутся ее в следующий момент, не может контролировать происходящее в ее собственной спальне, но принимает свое положение, отдаваясь в любимые умелые руки. — Верю… — звучит на выдохе, переходящем в стон, когда чужой язык оставляет за собой влажную дорожку от пупка до ключиц, и пухлые губы, покрытые вишневым блеском, накрывают другие, обветренные и искусанные до крови, увлажняя их, успокаивая. Языки сплетаются в незамысловатом танце, пальцы скользят по тонкой талии, сжимая, царапая бархатную кожу, оставляют красные полосы на плоском животе. Они оторвались друг от друга только, когда воздуха стало катастрофически не хватать, губы горели, а светлые кудри разметались по подушке. «Какая шикарная у меня женщина» — думает Медведева, переводя дыхание. В ее планы не входит закончить этот вечер так быстро. Этери вздрагивает, когда внезапно чувство тяжести исчезает, а кожу обдает прохладным воздухом, слышит удаляющийся топот босых ног по паркету, хлопок дверцы холодильника и стук стаканов рядом на тумбе. Женя занимает прежнее место и снова целует так, что блондинка забывает обо всем, а возбуждение накрывает новой волной. Поцелуи спускаются ниже, язык проходится по твердому соску, на котором тут же смыкаются острые зубы. Мгновенная боль заставляет тело выгнуться, и громкий вскрик эхом разносится по квартире. Сегодня никого не заботит, что услышат и подумают соседи. Девушка тянется к стакану, не прекращая терзать любимое тело, выуживает из него кубик льда и невольно улыбается, предвкушая реакцию женщины. Она медлит, наблюдая, как Тутберидзе в нетерпении облизывает губы, перебирает пальцами и натягивает ленты, поверяя их на прочность, немного ерзает по постели, но пока не просит о большем. Холодная капля падает с девичьей руки в ложбинку между грудей и скатывается на живот. Женщина вздрагивает, запрокидывает голову, пытаясь хоть что-то рассмотреть. Тот же путь проделывает кубик льда, зажатый тонкими пальцами. Этери от неожиданности на секунды задерживает дыхание и рвано выдыхает, прислушиваясь к своим ощущениям. Стонет, когда горячий язык слизывает образовавшуюся влагу. Девушка свободной рукой поглаживает напряженное тело. — Мне остановиться? — Продолжай! И она продолжает. Ведет ледяную дорожку от шеи до соска, слушая громкие стоны, обхватывает его губами, посасывает, согревая своим дыханием, пока другой твердеет под ласками льдом. — Боже… — еле слышный всхлип доносится до слуха Медведевой. — Можно просто Женя, — самодовольная ухмылка на губах, и рука тянется за новым кубиком. Женя спускается ниже, и холод касается левой стопы, тянется вверх по голени, переходит на внутреннюю поверхность бедра. Она закидывает оставшийся лед в рот и новым повторяет то же с другой ногой. Этери бессознательно разводит ноги шире, с ее груб срывается неразборчивое бормотание вперемешку со стонами и поминанием толи черта, толи Бога, выгибается, требуя большего. Девушка проводит языком по промежности, ощущает чуть солоноватый, но от этого не менее любимый вкус своей женщины, задерживается на клиторе, выводя вокруг него узоры, зная, как та любит это. Пальцы касаются входа и резко толкают внутрь последний кубик льда. Тутберидзе вскрикивает от необычных ощущений: этот контраст холода, горячего тела, жарких прикосновений к самому чувствительному месту сводит с ума. Она пытается свести ноги, но Женя не дает, крепко удерживая ее за бедра, продолжая ласкать, языком проталкивая его глубже, слизывая воду, смешанную со смазкой. Сгибает ее ноги в коленях и разводит еще шире, открывая себе лучший доступ, замечает, как учащается дыхание Этери, как она поджимает пальцы на ногах, а крики явно разбудили всех соседей. Медведева хочет подарить ей оргазм, но не так быстро, поэтому легкими поцелуями поднимается вверх, находя искусанные в кровь губы, целует, заглушая недовольный стон, ложится сверху и сгребает в грубые объятия дрожащее от желания тело. — Черт, пожалуйста, хочу тебя, — хрипло хнычет женщина, натягивая ленты, желая прикоснуться к горячей коже, оставить на ней глубокие царапины, заставить, наконец, закончить начатое. В ответ — жаркое дыхание на щеке, почти невесомые касания на внутренней поверхности бедер, заставляющие сходить с ума: — Знала бы ты, насколько ты прекрасна сейчас, любовь моя. Твои кудри, рассыпанные по подушке, румянец на твоих щеках, твои припухшие от моих поцелуев губы, твое тело, покрытое испариной, натянутое как струна в ожидании завершения этой сладкой пытки. Ты — совершенство, — зубы смыкаются на отчаянно бьющейся под кожей артерией, а палец медленно входит в ждущее его тело и начинает плавные движения. Протяжный стон раздается над ухом Жени. Она знает: одного пальца будет мало, чтобы кончить, но достаточно, чтобы подразнить еще немного. — Пожалуйста…еще, — бессвязно, еле слышно доносится между всхлипами, — еще один…внутрь, пожалуйста…быстрее. Этери выгибается, желая почувствовать девушку глубже, хватается руками за прутья изголовья, впиваясь ногтями в собственные ладони, умоляет. Едва ли в этой охваченной страстью, хнычущей от неудовлетворения женщине можно узнать строгого, держащего всегда всё под своим контролем тренера, Снежную королеву, как ее негласно звали в «Хрустальном». Она резко выдыхает, когда Медведева добавляет второй палец, а основание ладони ложится на клитор, создавая дополнительное давление. Движения становятся резче и быстрее. Женя немного меняет положение, прижимаясь влажной промежностью к чужому бедру, желая получить свою разрядку. Она целует пухлые губы, ловя самые громкие крики, чувствует, как сжимаются мышцы вокруг ее пальцев, пытается оттянуть свой оргазм, чтобы первой его достигла ее любимая, и ей это удается. С хриплым стоном Этери сжимает ногами как в тисках руку девушки, не давая той остановиться, несколько раз рвано двигает бедрами и замирает, когда оргазм настигает ее. Следом желаемое получает и Медведева, не прекращая медленных движений внутри женщины, наслаждаясь расслабленным телом и периодически вскриками, когда она задевает особо чувствительную точку. Когда дыхание выравнивается, она возвращает руку себе, стягивает шарф и нащупывает конец ленты, развязывая и освобождая руки Тутберидзе. Этери щурится, пытаясь привыкнуть к свету, а Женя мягко массирует покрасневшие запястья одной рукой и с нескрываемым наслаждением слизывает вязкую влагу с другой. Свет ночника отражается в прозрачном кусочке льда и в янтарных глазах, подернутых пеленой страсти, тенью падает на обнаженные тела. Одно — юное, тонкое, на котором в этой тени ярко выделяются резко очерченные мышцы от многочасовых изнуряющих тренировок, соревнований и диет. Другое — тело женщины, подтянутое, для кого-то даже худое от вечных голодовок, потому что некогда кушать, потому что все время отдается или льду, или документам, и успевшее дать жизнь ребенку. В тусклом свете лампы они выглядят единым целым, там, где заканчивается одно, начинается второе. И они ощущают себя одним целым. — Ты такая вкусная, Тери, — улыбается девушка, наконец глядя ей в глаза, — мне всегда этого мало. — Это было потрясающе, — все еще не своим, охрипшим от стонов и криков голосом шепчет женщина, а в голове ни одной мысли о работе — ты высосала из меня все соки, во всех смыслах этого слова, — большими глотками осушает стакан воды, предусмотрительно принесенный Медведевой в начале вечера. Женя встает и открывает окно, впуская в душное помещение свежий морозный воздух, ставит его на проветривание и прыгает под одеяло, укрывая вместе с собой и Этери. — Всегда пожалуйста, Этери Георгиевна, хоть где-то я могу Вами руководить. А теперь спать быстро, ты сегодня очень устала, — в глазах чертики, а на лице ухмылка, — я люблю тебя, — куда-то в шею совсем тихо и с огромной нежностью в голосе. — И я тебя люблю, моя золотая девочка. Я всегда верю и доверяю тебе. Знай это и никогда не сомневайся.