The ocean is looking at me

Размеренный шум волн ласкал слух, завораживал, подобно колыбели, что с нежностью и благоговением поёт мать своим горячо любимым детям. Тусклые лучи Полифема еле заметно пробивались сквозь прутья маруи, растекаясь светло-голубыми разводами на плетёном полу. Свежий морской воздух ударял в нос и наполнял лёгкие приятной прохладой. Безмятежная ночь накрыла Ава’атлу тёмной шёлковой тканью, переливаясь и зажигая биолюминесценцией удивительную природу Пандоры. Деревня затихла и, казалось, погрузилась в глубокий сон вместе с её обитателями.   Но Нетейаму не спалось. Мрачные мысли терзали и без того измученный разум на’ви, роились, словно дикие шершни, проносясь в голове одна за другой. То и дело всплывали тёплые воспоминания о родном лесе, заставляя чувствовать, как непреодолимая тоска по дому разливается липкой тягучей массой по всему телу, от клеточек возбуждённого мозга до самого кончика хвоста. Вот только щемящая грусть тут же сменялась нарастающей тревогой, стоило лишь промелькнуть рваным отрывкам воспоминаний о недавней битве с небесными людьми.   Дикие горящие глаза матери, в чьём взгляде читался ледяной ужас. Тяжёлый, полный душераздирающей боли, взгляд отца. Широко распахнутые глаза Ло’ака, невидящий взор которых был направлен на дрожащие руки, перепачканные чужой кровью. Ужасные события навсегда врезались в память, отпечатались на самой подкорке сознания, вновь и вновь истязая старшего сына Джейка. Он не забудет.   Отголоски фантомной боли сдавливают грудь, заставляя задыхаться и хвататься за сердце. Мелкая дрожь бежит по спине, паника охватывает разум, накрывая ледяной волной. Сколько бы дней и ночей не сменило друг друга, ноющий шрам будет напоминать о пережитом кошмаре.   С момента столкновения на корабле прошло около месяца, огнестрельная рана почти затянулась, оставив после себя лишь пятиконечный рубец, очертанием напоминающий звезду. Нетейам шёл на поправку, повреждённая плоть заживала довольно быстро благодаря чудодейственной мази Тса’хик, изготовленной из причудливых водорослей с весьма специфическим запахом. Да, молодой воин всё ещё был слаб, но в целом почти здоров. По крайней мере, так казалось остальным жителям деревни. И действительно, физические страдания ушли на второй план, но их место заняла не менее мучительная душевная боль. Её нельзя излечить мазью, нельзя заглушить отварами. Она будет преследовать твой разум, мучая, изводя, словно играющая с добычей огромная дикая кошка, что убивает медленно, с садистским наслаждением наблюдая за предсмертной агонией несчастной жертвы.   Нетейам бежал от воспоминаний, бежал от собственных мыслей, бежал от самого себя. Днём он старался как можно больше времени проводить с другими на’ви: помогал матери с готовкой, плёл рыболовные сети, о чём-то беседуя с рыбаками Меткайины, играл с малышкой Тук, хватался за любую работу, не обращая внимания на родительское беспокойство за здоровье сына и упрёки Ронал, лечебные процедуры которой он посещал чуть ли не ежедневно. Лишь ночью лесной воин оставался наедине с собой, неизбежно сталкиваясь со всем тем неподъёмным грузом тревог, страхов, отчаяния, что так яростно терзали сердце юноши, заполняли разум до самых краёв, пожирали и разъедали изнутри, не оставляя места здравому смыслу.   И вот, Нетейам снова не спал. Грудная клетка тяжело вздымалась, шумное прерывистое дыхание нарушало характерную для столь позднего часа тишину, а сердце, казалось, вот-вот остановится, разорвётся, окрасит деревянный пол алыми струями крови, не выдержав до безобразия бешеного ритма. Паника отступала медленно, но верно. Возвратившийся в реальность юноша с трудом разомкнул веки, приподнялся на локтях и окинул взглядом семейный маруи. На другом конце комнаты мирно сопел Ло’ак, укутавшись в пёстрый плетёный ковёр, привезённый из родного леса по настоянию Нейтири. Изначально идея везти с собой в такую даль лишний груз показалась братьям не самой удачной и даже глупой, но совсем скоро оба поняли и с грустью осознали ценность тех немногих вещей, что хранили воспоминания об Оматикайа, о светлых и радостных днях, проведённых в кругу сородичей, о беззаботном детстве и бабушке Мо’ат, оставшейся в горах Аллилуйя. Казалось, уткнувшись в ковёр носом, можно почувствовать аромат тропических фруктов, коими пестрил родной лес, дым вечернего костра, возле которого собирались все Оматикайцы, трапезничая и делясь подробностями прошедшего дня, запах всевозможной дичи, принесённой соплеменниками с охоты.   Нетейам знал – его младший брат тоскует по дому ничуть не меньше. Всё семейство Салли так и не смогло смириться с мыслью, что мечте вернуться в родной клан не суждено сбыться. Конечно, возвратись они обратно – никто не станет кидаться на них с острыми кинжалами, луками и смертоносными стрелами, пытаясь если и не лишить жизни, то нанести как можно больше ранений, остановить и обездвижить чужеземцев. Никто не примет семью бывшего Оло’эйктана за врагов. Наоборот, их встретят тепло, с любовью и трепетом. Многие Оматикайцы будут бесконечно рады вновь повидаться со старыми друзьями, посидеть у огня, поделиться друг с другом накопившимися новостями. Но как бы приветливо не вёл себя лесной народ, остаться Салли не смогут, ведь для родного племени они стали чужаками. Их часто будут вспоминать, слагая восторженные легенды о великом воине, объединившем все кланы для борьбы с небесными людьми, о демоне, что смог стать на’ви, наполнив своё сердце любовью. Джейк и его семья навсегда останутся лишь призрачным, расплывчатым, излишне идеальным образом, то и дело возникающим в головах лесных аборигенов. Новый вождь исполнил свой долг – пролил кровь предшественника остриём ритуального клинка, а потому Торук Макто был мёртв для Оматикайа.   Старший сын Джейка всё понимал, поэтому не разрешал себе быть слабым перед родными, прятал переживания за натянутой улыбкой, шутил и всячески пытался поднять всем настроение. Он всегда старался поддержать свою семью в трудные моменты, отвлечь от печальных мыслей. И сейчас, глядя на спящего Ло’ака, Нетейам мысленно благодарил Эйву, что тот не проснулся и не застал своего брата в таком жалком состоянии.   Комната становилась всё светлее; и без того блёклые лучи исполинского Полифема стремительно тускнели, пока окончательно не растворились в предрассветном зареве Альфа Центавры. Снаружи послышались первые трели тропических птиц, шум морской воды стал лишь громче, промозглый ветер усиливался. Утро обещает быть зябким и, возможно, дождливым. До восхода оставалось всего ничего, а лесной на’ви всё ещё не спал, в очередной раз проведя ночь в тяжёлых думах. Пульсирующая головная боль сдавливала виски, глаза слезились от неприятного жжения, всё тело ныло от усталости. Недосып уже давал о себе знать. Парень широко зевнул, вяло потянулся, разминая затёкшие конечности, и перевернулся на другой бок. Веки начали тяжелеть, мышцы расслабились, а истощённый разум юноши затуманился и, наконец, погрузился в глубокий сон.