Потому что тебя здесь нет

— Чёрт! Тачихара чуть не спотыкается, с растерянностью глядя под ноги, на просёлочную дорогу, покрытую травой, камнями, редкими шляпками каких-то диких грибов и подсохшей грязью. Она должна вести к заброшенному подземному бункеру посреди леса, где, согласно наводке, могла скрываться банда особо опасных эсперов, о чьих способностях они толком ничего не знали, отправившиеся сюда до того, как из Отдела пришёл бы отчёт с подтверждением личностей предполагаемых преступников. Самонадеянность, свойственная отряду, ещё не потерпевшему ни единого поражения. Тачихара сомневался, что это правильно — выдвигаться на место без полной информации, которая будет доступна буквально через пару часов, но их с Дзёно вновь послали одних и незамедлительно, как и множество раз до этого. Командир говорил, это хорошая практика для новобранца, коим всё ещё считался Мичидзо, и он не смел с этим спорить, хоть и не понимал, почему ни с кем другим его на миссии не посылают. — Уже устал, что ли? Мягкая усмешка вынуждает поднять глаза и ускорить шаг, чтобы догнать идущего впереди Дзёно, что, обернувшись, замечает: — Не расслабляйся, мы уже близко. Тачихара не расслаблялся с тех самых пор, как оказался в этом отряде. Он всё ещё помнил о дне ареста и о кошмарах, что преследовали после. Ему не хочется снова об этом думать. Тем более — в присутствии того, кто проводил его задержание. Напрягаясь, он пытается высмотреть что-то среди деревьев. Несмело спрашивает: — Вы что-то чувствуете, Дзёно-сан? — Угу, — он оборачивается, с улыбкой склоняя голову. — Чувствую, как трясутся твои коленки, Тачихара-кун. — Неправда. Ну, может быть, правда, но, как ни странно, не из-за страха провалить миссию, а из-за этого снисходительно-насмешливого тона, которым вечно к нему обращаются. Из-за того, какое странное выражение постоянно блуждает на лице Дзёно — подозрительно доброжелательное и будто бы искреннее, какого никогда не бывает, когда он разговаривает с кем-то другим. Но Мичидзо вовсе не нравится чувствовать себя каким-то особенным именно для него. И уж точно не нравятся те неуместные мысли, что всё чаще приходят в голову, когда они постоянно вынужденно оказываются бок о бок — на тренировках, на миссиях и после них, сидя в одном кабинете до глубокой ночи и заполняя совместные отчёты, пока Дзёно надиктовывает ему текст, под которым будут стоять их подписи. Словно Дзёно его официальный напарник или даже наставник, которому поручено учить и оберегать его, хотя это так и не было никем озвучено и, возможно, было просто инициативой самого Дзёно. — Чёрт!.. Под подошвой что-то скользит, и Тачихара вновь чуть не падает, но его вовремя подхватывают под локоть. — Тебе так хочется пасть к моим ногам? Ох, бедный, — Дзёно с усмешкой кивает на раздавленный круглый гриб, из которого тянется нить белой пыли, поднимаясь в воздух. — Не дыши этими спорами, ты ведь, кажется, и без того теряешь голову от моего присутствия. Мичидзо кашляет, неловко освобождаясь из его цепкой хватки, и Дзёно подталкивает его вперёд, с улыбкой замечая: — Вообще тебе не стоит терять головы, она нам ещё пригодится. Ну же, не нервничай так, Тачихара-кун. Но он нервничает. Он до сих пор не уверен в действиях того, кто, идя слишком близко, ненавязчиво гладит его по спине — с таким лицом, словно всё это в порядке вещей. Эти вечные прикосновения, подбадривающие улыбки, понимающие наклоны головы. Это было бы здорово и даже приятно, если бы не одно но. Дзёно был попросту жутким в своей доброжелательности, в которую невозможно было до конца поверить, даже если бы захотелось. А Тачихара пока даже не знает, хочется ли ему. Не знает, сможет ли оставить все страхи в прошлом и просто принять поддержку, закрыв глаза на то, каким Дзёно всё ещё был с другими. Каким был и в день ареста, когда прижимал перепуганного Мичидзо за горло к стене хранилища. Но после был вежлив и даже добр — каким не был ни с кем другим, словно пытаясь загладить произведённое впечатление. Противоречия гложат, и Тачихара не понимает, к чему склоняется больше в собственных чувствах — доверяет или боится? Не хочется думать об этом, особенно когда его пульс, что он ещё не умеет хорошо контролировать, слишком тщательно считывают. Нельзя терять головы. Он всматривается в окружение, ища глазами признаки подземного бункера, и замечает странный густой туман между деревьями. Хмурится, снова спрашивая: — Так вы что-нибудь чувствуете, Дзёно-сан? Там какой-то туман впереди… — Не беспокойся, если бы он был ядовитым, я бы уже заметил, — он останавливается, морща нос, и протяжно вздыхает. — Тот, кто нам нужен, под землёй, уже совсем близко. Их там, кажется, всего двое, так что не о чем беспокоиться. Обойдем местность, чтобы найти подходящий вход. Минут десять они блуждают по лесу, пока наконец Дзёно не подаёт ему знак, указывая на заваленный бурьяном участок земли. — Готов? Тачихара кивает. Может быть, его намеренно посылают на миссии с Дзёно, чтобы он наконец привык? К тому, что не все заслуживают второго шанса. По крайней мере, не те, кого Дзёно казнит вместо задержания, пока Мичидзо, прикрывая ему спину, остаётся позади и старается не смотреть, боясь, что от увиденного кошмары опять вернутся. Он сглатывает, чувствуя сухость во рту. Туман вокруг не рассеивается, и по спине проходит неприятная дрожь — сродни плохому предчувствию. Выдохнув, он взмахом руки сдвигает прикрытый землёй и бурьяном железобетонный блок, нарушая герметичность, что позволяет Дзёно проникнуть в бункер, распавшись на светящиеся частицы. Мичидзо вздыхает, оставшись один на поверхности, и садится на камень, с недоверием вглядываясь в обступающий его туман. Неприятное ощущение уязвимости скребётся где-то внутри. Он чувствует странное головокружение и спустя несколько секунд тишины слышит глухие отзвуки из-под земли, уже зная, что они значат. Влажный скрип разрывамой плоти, звон меча, рассекающего воздух и следом — чьи-нибудь внутренности. Сдавленные хрипы тех, кто не уйдет отсюда живым. И с ним могло произойти то же самое — в день ареста его бы просто могли казнить, разорвать на части, не окажись его способность такой полезной. Может, ему стоило тогда умереть? В груди сдавливает, а во рту на мгновение ощущается привкус металла. Он хмурится, удивляясь собственным мыслям, которых так тщательно старался избегать. Потирая виски, он усердно жмурится и промаргивается, глядя перед собой. И тут же вздрагивает от неожиданности. Дзёно стоит прямо перед ним — с довольной улыбкой, залитой кровью. Его форма вся в тёмных пятнах. Он держит что-то за спиной и приглушённо спрашивает: — Ты мне поможешь? Кровь стекает с его губ, пачкая подбородок, и Тачихара, ошарашенный внезапным появлением и его жутким видом, с трудом выходит из оцепенения. — Что случилось?! Взгляд бегает по его телу, ища следы возможных ранений, но ничего не находит. Но его губы, его рот — чья это кровь? Дзёно с ухмылкой подходит ближе и, помедлив, демонстрирует руки, что были заведены за спину. Мичидзо в ужасе отшатывается, зажимая рот рукавом, пытаясь справиться с подступающей тошнотой, когда наконец-то видит. Дзёно держит в ладонях отсечённую мужскую голову. Мёртвые глаза, неподвижно раскрытые, смотрят перед собой. Кровь стекает, пачкая белые перчатки, пока Дзёно с улыбкой гладит мёртвое лицо, ласково шепча: — Посмотри, Тачихара-кун, он едва старше тебя. Ему не стоило лезть в это, не находишь? — он облизывает губы, мрачно усмехаясь. — Ему не стоило терять головы. Тачихара в ужасе жмурится, не понимая, что происходит, с отчаянием надеясь, что всё исчезнет, что это только иллюзия, обман встревоженного сознания. Отступая на шаг, он спотыкается о камень — земля скользит под ногами, и он падает на руки, слыша собственный пульс, загнанно бьющийся где-то в горле. Ему трудно дышать, трудно снова открыть глаза. Почему, чёрт возьми— — Я сказал смотри. Его берут за подбородок, поворачивая к себе, и он, разлепив влажные веки, тотчас замирает, видя так близко лицо мертвеца, свежую кровь на мёртвых губах. В мозгу бьётся беспорядочное: «Какого чёрта?!», но он не может произнести ни слова, загнанный в угол болезненным осознанием. Он боялся, что однажды лицо Дзёно будет выглядеть именно так — обезумевшим от жестокости, каким он видел его в кошмарах, в которых краски сгущались и заливали вязкой кровью его глаза. Онемев от шока, он пытается отпрянуть и отползти, но Дзёно крепко удерживает одной рукой и опускается рядом, опрокидывая его на спину, укладывая затылком на гладком высоком камне и ставя колено ему на грудь. Становится трудно дышать, а в голове не остаётся ни одной мысли, только безумно скачущий пульс и шум крови в ушах. Тачихара не знает, что происходит, его будто парализует. Туман, густой и плотный, обволакивает сознание. Он не может закричать, не может сопротивляться. Может только смотреть, как Дзёно, усмехнувшись, перешагивает и осторожно садится ему на бёдра, нависая над его телом и опуская мёртвую голову ему на живот. Всё происходит так близко и так далеко — он словно смотрит через чёрный тоннель, видя лишь маленькое окошко реальности, теперь кажущейся кошмаром. Запах крови и влажной земли заполняет лёгкие. Мичидзо дышит через рот, подрагивая всем телом, словно больше ему не принадлежащим. Шок сковывает мышцы, где-то на грани сознания вспыхивает одна лишь мысль, обжигающим лучом пробиваясь через туман, — это правда должно было когда-нибудь произойти? Он чувствует слёзы в уголках глаз, слышит, как звякает пряжка расстёгиваемого ремня, но видит лишь смутные очертания. Лицо Дзёно, улыбающееся, живое, и лицо мертвеца, застывшее в безмолвном крике. Сидя сверху, Дзёно наклоняется, аккуратно расстёгивая Тачихаре воротник формы, и он тут же ощущает его холодные влажные пальцы на шее — почти как тогда. В тот чёртов день, когда его прижали к стене хранилища и с улыбкой душили, шепча на ухо вещи, нарушающие все протоколы, которые он пытался никогда больше не вспоминать. И как он так же не мог ничего с этим сделать. В тот момент он был готов умереть, надеясь только на то, что с ним не сделают ничего, что было бы хуже смерти. То, что с ним могут сделать прямо сейчас. Чуть отстраняясь, Дзёно, не говоря ни слова, медленно гладит его по груди, опускаясь ладонью до живота, и начинает гладить лежащую на нём голову мертвеца. Кровь, вытекая из неё, пропитывает форму, и всё становится красным, даже туман. Тачихара видит и чувствует это, но не может пошевелиться, не может даже закрыть глаза. В голове шумно и горячо. Несколько долгих мгновений, пока Дзёно расстёгивает свои брюки и подаётся вперёд — затем сдавленный стон и звук влажного скольжения. Ощущение тяжести, с которой давят ему на бёдра и на живот, начиная медленно двигаться. Его разум, отстранённый, парализованный, не может сложить разрозненные звуки и ощущения, до последнего отодвигая момент осознания. Тачихару мутит. Неясный взгляд, подрагивая, выхватывает из тумана отвратительные очертания, наконец складывая воедино. Это правда реальность? В глазах мигают тёмные точки. Мичидзо не может озвучить это даже в мыслях, не может поверить, что это правда происходит на самом деле, что он видит это прямо сейчас, чувствует волны омерзительной дрожи, резонирующие в его теле, и собственное бессилие. На лице Дзёно безумие, цветущее довольной ухмылкой, залитой кровью, — он плавно раскачивается, сидя на его бёдрах, придерживая за волосы отсечённую голову убитого парня, лежащую у Мичидзо на животе. И со стоном проталкивает напрягшийся член в окровавленный мёртвый рот. Это правда должно было когда-нибудь произойти? Тачихара дрожит, и отвращение прошивает его насквозь. Слыша мерзкие звуки скольжения влажной плоти и сдавленный глубокий стон, он теряет последние отблески света, ощущая лишь тошноту, и всё вокруг становится тёмно-красным, а во рту вместе с привкусом крови ощущается вкус земли. * — Тачихара? Ты меня слышишь? Мичидзо вздрагивает, узнавая голос, и с трудом открывает глаза. Картинка кружится, слепя белым стерильным светом, и мир вокруг постепенно становится на место, оказываясь просторной больничной палатой. В висках покалывает, и он не может сразу сообразить, что произошло. Фокусирая взгляд, он замечает фигуру Дзёно, стоящего над его койкой. Он с тревогой повторяет: — Ты меня слышишь? Тачихара кивает, пытаясь вспомнить, как он сюда попал. Они были на совместном задании — как обычно. Неужели он облажался и подвёл его? Приподнимаясь на подушке, он вглядывается в бледное лицо Дзёно — обеспокоенное, без привычной улыбки. Мичидзо хмурится, хрипло спрашивая: — Что случилось? И долго смотрит, пытаясь найти ответ. Что-то внутри настороженно вздрагивает, как будто ему вовсе не стоит этого знать. Дзёно садится рядом, протягивая ладонь, и Тачихара вздрагивает от холода, когда она касается его плеча. В голове вспыхивают и начинают мигать мутно-красные обрывки воспоминаний. Просёлочная дорога, грязь, скользящая под ногами. Удар о землю и странная тяжесть внизу живота. Тачихара сглатывает, отодвигаясь, пытаясь справиться с подступающей тошнотой. Снова спрашивает: — Что случилось? Почему я здесь? Дзёно сочувствующе склоняет голову, медленно произнося: — Тачихара, прости, но я не могу рассказать, как ты оказался здесь. — он вздыхает, делая паузу. — Потому что тебя здесь нет. Мичидзо вздрагивает и замирает. Во рту чувствуется привкус металла и чего-то горького, отвратительного. Дзёно берёт его за плечи, не давая отстраниться. Говорит вкрадчиво, напряжённо: — Тачихара, послушай, у тебя мало времени. Ты всё ещё там. Мы оба всё ещё там, в лесу. Мы сейчас под землёй, и я хочу, чтобы ты выбрался. Ты поможешь мне? — Что?.. Красные вспышки в голове отдаются болью в висках, в животе что-то покалывает, и он жмурится, прикрывая ладонью рот. Дзёно осторожно спрашивает: — Ты же помнишь? Те ядовитые споры — нам действительно не стоило ими дышать, — он бледно усмехается. — Я должен был заметить, что это не просто грибы. Это было способностью одного из них. Она подействовала на нас обоих. Дышать становится тяжелее. Тачихара, приоткрыв рот, непонимающе всматривается в его лицо, что выглядит таким настоящим. Невольно шепчет: — Не понимаю… Дзёно качает головой. — А я, кажется, понял, как она действует, — он напряжённо вздыхает. — С помощью спор он контролирует наше сознание. И то, что случилось… Знаешь, это ведь было моим главным страхом с тех пор, как мы встретились. Сделать что-то подобное на твоих глазах. Что-то подобное? Обрывки болезненных воспоминаний подсвечиваются всё ярче, и Тачихара вновь ощущает тот ужас, который испытывал, когда лежал на земле, чувствуя тяжесть и страх, когда не мог даже пошевелиться. Но что это было? Дзёно просит: — Тачихара, пожалуйста. Тебе нужно спешить, ты ещё можешь выбраться, ты ведь понял? После того, что случилось, этот ублюдок похоронил нас заживо. И эти чёртовы грибы теперь переваривают нас под землёй, — его губы презрительно вздрагивают. — Отвратительная смерть. Я, конечно, заслуживаю её. Но не ты. Боль в голове становится нестерпимой, и его голос отдаётся где-то внутри, в глубине сознания. — Тачихара, послушай… Я делал много ужасного, но рядом с тобой… Я правда надеялся, что сумею справиться. Я не хотел, чтобы ты видел меня таким, — его голос вздрагивает и становится тише, сбивчивее. — Но он забрался в мой разум, и я не мог себя контролировать. Я не хотел причинять тебе боли… Я не хотел, чтобы всё кончилось именно так. Дрожь проходит по телу — он вспоминает. Та ухмылка на лице Дзёно. Кровь, стекающая по губам. Его движения, тяжесть тела. До мельчайших подробностей, звуков, запахов. В горле сжимается болезненый ком — неужели это было на самом деле? — Тачихара… Для меня всё уже кончено, я не смогу с этим жить, но ты должен отсюда выбраться. Должен жить дальше и… — Хватит! Голос срывается. Он не хотел этого вспоминать. Он не хочет в это верить и отталкивает его руки из последних сил — теряя равновесие, падает с койки, хватаясь за простыни, но пальцы вязнут в них и скользят, руки становятся влажными, липкими, белая комната кружит, и потолок над ним трескается и осыпается. Он кричит, теряясь в пространстве, словно тонет в мутной густой воде, ничего больше не разбирая. — Тачихара… Прощай, — последние отзвуки голоса где-то внутри сознания. — Я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь меня простить. Из трещин на голову валятся влажные комья земли. — Я что-то слышу! Сюда! Крик доносится издалека, будто из-под воды. Тачихара ничего больше не видит и не чувствует своего тела, только толщу темноты, только болезненный жар. Через несколько долгих мгновений он ощущает, как его тянут куда-то вверх, и там, наверху, воздух врывается в лёгкие и мир вокруг снова кажется настоящим. — Быстрее, Тэтчо, он еле дышит! — звонкий, но одновременно приглушённый чем-то девичий крик. Моргая и фокусируя взгляд, Тачихара смутно видит над собой Теруко и надетый на неё респиратор. Голова кружится, и он лежит на земле, пока чьи-то руки поднимают его и укладывают на носилки, надевая на лицо кислородную маску. В глазах снова мутнеет, и он лишь мельком замечает нескольких военных в защитных костюмах, поднимающих что-то ещё — что-то грязное и окровавленное из влажной разрытой почвы. Отключаясь, он в последний миг успевает понять, что это тело Дзёно. * Боль не проходит, хоть и становится глуше, и её можно практически не замечать. Тёмно-красные всполохи то гаснут, то возвращаются, стоит только закрыть глаза. — Ты в порядке, парень? Он вздрагивает, моргая, и поднимает рассеянный взгляд. Командир, сидящий за столом кабинета, смотрит с ожиданием, с тенью тревоги на лице, и Тачихара кивает. — Да… Это всё, что я помню. В груди всё ещё покалывает, но он старается не показать этого. За последние дни, проведённые в лазарете, он получил слишком много сочувствующих взглядов, от которых становилось только больнее. Он бесконечно возвращался к единственной мысли, разъедающей теперь его сердце, — мог ли он избежать этого, если бы не боялся? «Я не хотел причинять тебе боли» Сейчас ему кажется, что это всегда было правдой, в которую он просто не мог до конца поверить. И это только его вина. — Ладно… Можешь идти. Тачихара поднимается, уважительно кланяясь, и отворачивается к двери, за которой его ждёт необходимость жить дальше, помня ужас произошедшего, ставший последним их с Дзёно общим воспоминанием, о котором никто больше не должен знать. «Знаешь, это ведь было моим главным страхом с тех пор, как мы встретились» Да… Моим тоже. Но теперь это уже неважно. Всё, о чём он думал раньше, что его беспокоило и пугало, в один момент потеряло смысл. Остались только пустота и неясное чувство горечи, с которой он не знает, как теперь жить. Может, ему стоило тогда умереть? «Я не хотел, чтобы всё кончилось именно так» Больно думать об этом теперь. О том, что в тот чёртов лес могли отправить кого угодно, но отправили именно их. И что, дождись они информации, они смогли бы противостоять, если бы знали о способности, если бы взяли с собой респираторы, и тот эспер, после всё равно убитый клинком Тэтчо-сана, умер бы немного раньше. И не смог бы подчинить их разум. Не обнажил бы сильнейшие страхи. И всё бы не кончилось именно так. Но уже невозможно ничего исправить. Или винить кого-то, кроме себя. «Я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь меня простить» Тачихара ощущает только давящую пустоту. Он больше не сможет ничего для него сделать. Простить или ненавидеть — это уже не имеет никакого значения, так ведь? «Прощай» Потому что уже слишком поздно. Потому что тебя здесь нет. Уходя, он слышит, как Фукучи напряжённо вздыхает, закрывая предоставленный отчёт об их последней миссии с Дзёно, внизу которого стоит единственная подпись, принадлежащая Тачихаре.