Я не справлюсь без тебя

Шерлок стучит в дверь, пытаясь игнорировать предательскую нервную дрожь в пальцах и унять учащающийся пульс — все человеческие слабости, столь несвойственные величайшему детективу. Однако каждое умственное усилие терпит крах. Не помогает ни мысль о том, что надо бы починить неработающий дверной звонок перед входом, ни любая другая. Спустя некоторое количество времени дверь открывается, и на пороге дома оказывается никто иная как Молли Хуппер. Он впервые видит ее с того злополучного телефонного звонка. — Привет, Молли. Нам нужно поговорить. Первые несколько секунд она выглядит вполне… нормально, как бы описал сам Шерлок, если не считать заметной усталости на лице, но стоит ее глазам чуть дольше задержаться на его фигуре, она меняется, словно увидела не его, а настоящего призрака, что притаился за его спиной. Врач тянется к двери, видимо намереваясь захлопнуть прямо перед ним, что так на нее непохоже, но Шерлок уверенно шагает вперед, пока Молли пятится назад с широко раскрытыми, быстро становящимися влажными глазами, словно загнанная лань перед неминуемо направляющимся к ней охотником. — Шерлок, прошу, уйди, — просит она негромко, беззлобно, но с внутренней обидой и горечью, голос ее тих и неровен, будто бы она вот-вот заплачет. — Молли, я… — Пожалуйста. Мне надоели твои игры. Она не хочет его ни видеть, ни слышать, что вполне логично после случившегося. Но Шерлока это, конечно же, не устраивает. Он знает, зачем пришёл. Уверен. Так, как не был никогда. И в тот момент, когда она почти оборачивается, чтобы уйти на кухню, Шерлок подбегает к ней, испуганной, сжавшейся, и заключает в объятия. — Нет, Шерлок, отпусти меня, — с печалью в голосе просит она, и, упираясь ладонями ему в грудь, делает попытку вырваться, но очень слабую. По щекам ее тихо сбегают слезы, что отзываются в сердце детектива еще большей болью. Незнакомой, новой, в тысячи раз более сильной, чем ему доводилось испытывать когда-либо. Настоящей. Болью, которую уже не заглушить никакими умственными способами. В отношении Молли этот метод всегда работал с переменным успехом, а сейчас перестал работать вовсе. — Молли, пожалуйста! Выслушай меня, — уже умоляет он лихорадочно, держа ее, пока Молли продолжает вполсилы пытаться высвободиться из его рук, словно борясь с противоречивым желанием только прижаться ближе и застыть вот так с ним и никогда не отпускать, позволить заботливо укрыть себя черными широкими крыльями его так любимого ею пальто, вдыхать его запах, впитывать тепло. — Уходи. Не играй со мной, прошу. Не заставляй стать частью твоего… эксперимента… мне итак слишком больно, Шерлок, — голос ее дрожит от слез. Она не верит ему. Даже когда он произнёс эти судьбоносные три слова. Первый раз — как таковые, которые требовалось сказать ей. Второй — по просьбе Молли, ведь прежде она хотела услышать их от него. Даже если это была неправда. А третий — Шерлок произнес их, осознав заключенную в них истинность, которую не видел, игнорировал столько лет. С всепоглощающим, страшным по своей силе и реальности пониманием существующего. С которым нужно было что-то делать. Что ж, если Молли не желает его слушать… Шерлок низко наклоняется к Молли и ловит ее губы в поцелуе, продолжая надежно, но тем не менее небольно держать за запястья. И чего и следовало ожидать — Молли пугливо всхлипывает, тут же безвольно затихая, застигнутая врасплох тем, чего она так ждала все эти годы, о чем мечтала, уже почти утратив надежды. Шерлок практически слышит, как гулко бьётся ее сердце и, хотя продолжает удерживать ее на месте, целует вовсе не требовальна, совсем легонько касаясь тонких, но мягких губ, готовый принять любую реакцию. Даже если Молли отвесит ему с десяток пощёчин — он заслужил их все. Поцелуй в свою очередь некороткий, но совсем не порывистый, больше успокаивающий. Только вот Шерлок даже не знает — кого из них двоих он утешает им больше. Шерлок медленно отстраняется, его руки скользят по тонким запястьям притихшей Молли к ее ладоням, он берет ее руки в свои и нежно сжимает в своих, ожидая, пока она откроет глаза, которые, по-видимому, инстинктивно закрыла во время поцелуя, впрочем как и он, и взглянет на него. И когда она это делает, он опускается перед ней на колени. — Молли, прости меня, — шепчет он сипло, когда встречается с ее взглядом, держась за нее, словно она может спасти его лишь одним своим присутствием, и ведь на самом деле может, уже спасла, спасала десятки раз и спасёт еще столько, сколько потребуется, — прости, я был идиотом. Все это время. Столько раз цинично пользовался твоей добротой и слабостью ко мне, каждый раз зарекаясь прекратить, и каждый раз нарушая свой же зарок. И я пойму, если ты не простишь меня до конца никогда. Я это заслужил. Но это не игра. Не мой очередной эксперимент, дело или что-то в этом роде. Пожалуйста, поверь мне. Это не ложь. Это все моя сестра. Эвр. Она устроила нам ловушку, Джон, Майкрофт и я, мы… Тебе угрожала опасность, и я...Я все тебе объясню потом. Если Джон еще этого не сделал… Но мои слова, сказанные тебе по телефону… Это правда, Молли… Только не заставляй меня проходить через все это одному. Мне…мне страшно, Молли. Так страшно, как не было никогда. Я никогда не испытывал подобного. Не чувствовал… столько. Это словно гигантский снежный шар, который свалился на меня. Это спутывает мысли. Мешает последовательно размышлять. Будто мой жесткий диск в моем мозгу сгорел. Мне нужен новый. И мне кажется, теперь он будет исправно работать, если только ты будешь рядом со мной. Он с трудом подыскивает слова, не зная, достаточно ли они правильные, подходящие, смотря на нее со всем отчаянием, болью, виной, неравнодушием, со всем, что, казалось бы, не испытывал никогда, но лишь запирал глубоко в себе, с тем новым пугающим, но оглушительным чувством, что внезапно осознал, хотя оно было в нем будто бы всегда — нераспробованное,чужое его натуре и амплуа, еще не до конца понятое, но желаемое где-то глубоко-глубоко внутри, спрятанное за миллионами замков. Он не узнает сам себя, чувствуя себя на грани помешательства. Словно он снова под кайфом, но это, конечно же, другое. Патологоанатом нерешительно тенятся ладонью к его лицу, нежным, почти благоговейным движением слегка дрожащей руки убирает черные локоны с его лба, и Шерлок почти дрожит от этого жеста сам. Так чуждо и почти нестерпимо приятно ощущается тепло кожи Молли, ее легкая женская лаская, которую она, он знает, всегда была готова безвозмездно дарить ему, только стоило ему сделать крошечный, ответный шаг ей навстречу, но он боялся. Даже не понимал, насколько Молли была важна ему, как сильно нужна, пока из-за ловушки Эвр не вынудил ее произнести судьбоносные три слова, едва ли не задушившие пеплом ужасающего осознания его горло, а Молли не заставила сначала сделать это ему самому. Чувства, что он все эти года сознательно подавлял в себе, запирал далеко в себе, не давая разрастись ни на лишний миллиметр, заглушая рациональным и логичным, чтобы они не мешали ему думать, работать. Не порождали призрачные фантазии о той жизни, которой у него никогда не было, не может быть и не будет. Жизнь, которую он, казалось бы, не вправе никогда выбрать. Чувства, что заставляли хотеть обращаться за помощью к Молли чаще, чем это было необходимо. Но меньше, чем он того желал на самом деле, ведь боялся рисковать ее безопасностью столько раз. — Шерлок… — роняет она очень тихо, почти шёпотом, как еще одно признание, слезы продолжают неслышно стекать по ее щекам, но в глазах уже нет первоначального неверия, и это рождает в Шерлоке огонёк надежды. В глубине души она знает, что он не лжёт ей сейчас. Не солгал и тогда. Не самом деле она верит его словам, но едва ли в реальность происходящего. Что после стольких лет все-таки смогла услышать их от самого желанного для нее человека, мужчины, в которого столь долго была влюблена, но для которого оставалась будто бы пустым местом, но сейчас он стоит прямо перед ней на коленях, умоляя о прощении. Шерлок может поклясться, что в эту минуту она ощущает тоже самое, что и он. Испуг, растерянность, счастливое неверие и еще много эмоциональных, неисследованных граней их не совсем обычных взаимоотношений. Его чувства пугают Молли своей силой. Самого Шерлока же почти убивают. Само их осознание, чистое, ясное, глубоко поглощающее и ум, и душу, и сердце, но пришедшее к нему столь поздно. Причем даже вынужденно. И он боится, что время уже потеряно безвозвратно для него. Для нее. Для них. Он знает только одно: без Молли он не справится. Какой бы частью его жизни она не была и не стала бы теперь, после слов, которые они сказали другу другу, отныне они уже не смогут вернуть все обратно. Без нее он не разберётся во всех этих сложных головоломках эмоций и чувств, что заставили его снова проиграть, попав в паутину манипуляций Эвр. Казалось бы, на этот раз безоговорочно. Но нет. Он еще не проиграл до конца. Ведь сейчас с ним Молли. Он еще может заслужить ее прощение и уговорить не отворачиваться от него. Принять. Он поднимается, бережно подхватывает Молли на руки и, не услышав ни малейшего звука протеста, кроме как тихого, удивленного писка, больше похожего на очередной всхлип, несёт в ее же спальню, безошибочно сворачивая в нужную комнату, после чего осторожно опускается в кресло вместе со своей драгоценной ношей, не раздеваясь, прямо в своем пальто. Молли. Живая, тёплая, такая маленькая в его руках. Лишь украдкой любящая его столько лет. Молли, которая никогда ему не отказывала, с какой бы странной, внезапной и сложной просьбой он бы к ней не пришёл, ничего не требуя взамен. Молли, что столько раз рисковала своей работой и профессиональной репутацией ради него. Рисковала своей же безопасностью ради него одного. Одинокая, несчастная в любви Молли, что так отчаянно пыталась построить с кем-то личную жизнь, мечтая о семейном счастье, но каждый раз встречалась с неудачей, потому что всякий ее новый парень был в лучшем случае его дешёвой копией, в худшем же — самонадеянным невежей, с известным расчетом сделавший ей мимолетный комплимент в столовой больницы или в очереди продуктового магазина. Понимающая, умная, проницательная, добрая, заботливая, робкая до странного очарования Молли. Любящая только его Молли. — Молли…ты мне нужна… Не в силах совладать со всеми кипящими в нем чувствами и сложными эмоциями, он тянется к ней и почти отчаянно целует, порывисто соединяя их губы. Молли отвечает, запускает пальцы в его волосы, на что из его горла вырывается придушенный, едва уловимый стон. Он еще помнит прикосновения Ирэн. Грубые, остервенелые, обманчиво ласковые. Но то, как касаются его нежные руки Молли — не сравнимо ни с чем. Пока еще робко, но это пройдет. Он еще покажет ей, что теперь любить его можно. Нет, нужно. Так, как ей захочется. Так, как она всегда хотела. Как мечтала столько лет, о чем грезила тайком. Он разрешит ей все, чего бы она не пожелала. И может это искупит его вину перед ней. И когда в перерывах между поцелуями она тихо спрашивает, останется ли он сегодня ночью у нее, хотя, кажется, уже знает ответ, они оба знают, он нежно целует ее в висок и заверяет, что да. Он останется. Ему еще нужно многое рассказать ей. Во многом признаться. Но утром. Не сейчас. Сейчас он слишком устал. Как и она. Шерлок засыпает в эту ночь с Молли на руках, и с надеждой, что еще сможет все исправить, сделать правильно. Для себя. Для Молли. Для них обоих.