Цена обещания

Новый город. Новая квартира. Новая мамина работа. Фэнг воспринял переезд в негативном плане. Все его друзья, знакомые, памятные места остались позади на расстоянии в несколько десятков километров, а настроя, чтобы начать всё с нуля, никак нет. К усиленной подготовке для поступления добавились проблемы в виде социализации в новой школе, классе и учителям, расположение которых играет не последнюю роль. Квартира ему не понравилась. Отделана она была по всем нынешним пискам моды, но и не исключала часть «древности» с сантехникой и старую добрую газовую плиту, ведь это, по словам мамы, в разы выгоднее. Как бы то ни было, в понимании Фэнга она оказалась чересчур мрачной, недышащей и неуютной. Маме же понравилось. Последние несколько лет со смерти отца были периодом её хандры. Темная одежда под стать настроению, темные тона в принципе, темная квартира и томные вздохи по вечерам — всё это было неотъемлемой частью их жизни. Несмотря на природную открытость и веселость, Фэнг перенял пасмурные привычки и порой сам не понимал, когда наконец выйдет на свет. Мама в противовес говорит, что он её маяк в ночи. Он отвечает, что это глупое сравнение. А та уверяет, что совсем нет. Вид из окна, как и абсолютно всё сейчас, угрюмый — могильный в буквальном смысле. Кладбище, расположившиеся большим прямоугольником напротив ровных девятиэтажек, смотрело прямо на него. Чуть дальше следовал лес, ещё дальше проселочная дорога, а если взглянуть назад, то откроется более приемлемый вид на другие ряды многоэтажек и виднеющиеся на горизонте высотки центра. Фэнг не отказался бы от второго, но окна его комнаты, выбранной на зло очень недемократичным способом, смотрели на первый вариант. Он со всем отчаянием отстаивал свои права на другую комнату, но мама была непреклонна, говоря, что ей нужен балкон для ночных посиделок, а будить его каждый раз она не хочет. В «ночных посиделках» подразумевается украденный из холодильника сырок и пару затяжек пал мала с задумчивым взглядом на небо. Фэнг как-то на полном серьезе подготовил для нее реферат о вреде курения, но она только недовольно зыркнула и сказала, чтобы он не тратил на ерунду бумагу. Плюсы нового места жительства можно сосчитать по пальцам одной руки, где первенство, безусловно, занимает желание мамы. Это не было необходимостью, но было обязательным. Маме нужно было что-то поменять в жизни. Воздух в прошлом городе ее «душил», на работе «недооценивали», а на улице раздражали недоброжелательные лица прохожих. Именно под предлогом всего этого она стала зачинщицей переезда, будто люди в городе на несколько квадратных километров дальше в миг станут дружелюбнее, а небо чище. Способ это убежать от проблем или реальное желание самореализации в другом месте — он не знает. Предполагает, конечно, но ничего сделать попросту не может. В общем, Фэнг относился к категории людей с наполовину пустым стаканом, не находя ничего положительного в развернувшихся событиях, кроме школы, находящейся на пару километров ближе, чем раньше. А ещё… Ах да, кладбище. Если вдруг что, то идти далеко не придется. Но шуточная мысль об этом только опечалила, ведь нет у них ближе друг друга в этом незнакомом месте. Нет тут ничего веселого. Маме нравятся кладбища. Не поймите превратно, вовсе не извращённую любовь она испытывает, как могло показаться на первый взгляд, а лишь уважение к здешним местам, умиротворение и спокойствие, в основе которого лежит даже некое наслаждение атмосферой смирения перед смертью. На могилу отца она ходила раз в неделю, и это одна из причин, почему ей так был необходим переезд. Парадоксом было то, что в желании убежать от одного кладбища, она пришла к другому. — Ну как тебе? — спросила низкорослая китаянка, смотря сначала в окно, а потом на сына, возвышающегося над ней. — Вижу одни плюсы. — Он махнул головой, мол, посмотри какие виды. Веики закатила глаза и улыбнулась. — Надеюсь, тебя не сильно это беспокоит? Место хорошее, удобно добираться до работы, поблизости магазины и это, — она взмахнула рукой, — мелочи. Но если что-то не так, я могу выслушать… — Всё отлично. Фэнг всем видом попытался показать, насколько возможный дальнейший разговор для него в тягость, чтобы та перевела тему. Он устал, хочет спать, и никакие задушевные беседы сейчас не будут важнее. Веики поняла его. — Вот и славно, — милым голоском ответила она, но тут же напомнила: — Не забудь завтра сходить забрать учебники. — Вероятно, это некая особенность всех мам — посередине разговора резко вспоминать вещи, которые совсем не относятся к нему. — Старайся в этом году. Я не раз тебе говорила и скажу ещё раз: это важно. А Фэнг промолчал, сдержавшись от саркастичного комментария. Какой раз он это слушает? — А ещё забыла сказать, что сегодня в шесть собрание! Пойдешь со мной, познакомишься с соседями. — У меня есть выбор? — Нет. Фэнг меланхолично взглянул в окно, подперев ладонью голову. Поспать сегодня не удастся. Несмотря на печальные мысли, поспать всё же удалось, пока Веики не разбудила его со словами о пяти минутах, которые она дает ему, чтобы привести себя в порядок. Но пяти минут никак не хватило, и именно поэтому всю председательскую болтовню он пропустил мимо ушей, не улавливая атмосферу в целом. На людей он смотрел. Ничего необычного не заметил, люди как люди. В основном пожилые, угрюмые, как и подобает в их возрасте. Из всей пенсионерской своры он выделил только одну относительно молодую семью, да и та не выглядела дружелюбно. Его тоже рассматривали, с ног до головы пронизывали взглядами, отчего он напрягся, не понимая природу нахлынувших чувств, и затем, чтобы отвлечься, стал рассматривать трещинку в бетонном полу с такой скрупулёзностью, словно лично всё цементировал. Пока Веики разговорилась с какой-то женщиной, Фэнг решил покинуть место их заседания. Поднимаясь по лестнице, проход ему загородила бабушка, которую, кажется, он ещё не видел. Она покопошилась с замком, наконец открыла дверь, вошла, и он направился наверх, но почувствовал, как нечто не даёт двинуться дальше, ухватив за кончик толстовки. Фэнг обернулся и увидел лицо этой самой бабушки, выглядывающее из щели двери, которое показалась ему страшнее, чем в любом фильме ужасов, потому что у той на месте левого глаза красовался шрам, неровной линией очерчивающий половину скукоженной щеки. Её ссохшаяся и сморщенная ручка тряслась, крепко удерживая край кофты. Фэнг сглотнул. — Вам что-то нужно? Бабка проигнорировала вопрос, пронзительно осматривая его своим одним-единственным глазом, заставляя ещё больше заволноваться. — Мне уже давно ничего не нужно, — соизволила она ответить спустя время. — Ты молодой, вижу, что с мечтами парень. Не место здесь таким. Губит оно перспективы, да и чего уж скрывать — людей тоже. Видел кладбище? Там полдома лежит. При этом говорила она скрипучим, хриплым голосом, что добавляло большей внушительности. Фэнг, слушая это, честное слово, задержал дыхание, словно, сделай он ещё вдох, обязательно произойдет что-то плохое. — Я вас понял. — Он дёрнул толстовку. — Это все очень… Увлекательно, но не могли бы вы меня отпустить? — Дёрнул ещё и, благо, на этот раз его отпустили. Бабка ссутулилась, отодвинула голову, прошептала что-то и, наконец, сказала: — Помяни мои слова. — Дверь с хлопком закрылась. Фэнг постоял на месте некоторое время, а когда двинулся, мысли были только о том, что его прокляли. Несмотря на безрадостное напутствие, первая неделя на новом месте была вовсе не плохой. В школе тоже ничего: он нашел общий язык с одноклассниками, зарекомендовал себя перед учителями как перспективного ученика и даже нашел того, у кого будет списывать математику, а это, нужно заметить, довольно важный плюс, ибо прошлый его класс всеобщно был гуманитариями. — Так ты напротив кладбища живёшь? Прикол, — отозвался тот самый поставщик математики. Несколько ребят с класса вызвались его проводить, а кому-то было просто по пути, поэтому Фэнг в последние дни от одиночества не страдал. — В доме одни старушки полуживые, а потому можно сказать, что и не только напротив, — отшутился он, вспомнив тот разговор с бабкой недельной давности. По спине пробежали мурашки. Дай, за что зацепиться — и начнется различного рода обсуждение «необсуждаемого», шутки, хохот, с перерывами на электронные сигареты и прочее веселье, в котором он участвовал лишь формально, задумавшись о чём-то своем. Всеми одобренное предложение «сходить погулять на кладбище» застало врасплох, и Фэнг, вникнувший в суть идеи только сейчас, с сомнениями глянул на круг из пятерых людей, а после на далекие надгробия за их спинами. — Чего застыл? — спросил поставщик его хороших оценок. Фэнгу класс не понравился. И не то чтобы он был хуже, чем любое другое место, вбирающее в себя пубертатных язв возраста от шестнадцати до восемнадцати. В том то и дело, что не лучше. Просто никак. Быть может, прошло мало времени для подобных выводов, но, честное слово, желания куда-либо идти с этими макаками у него не было. Но нельзя забывать, что портить отношения сейчас для него очень некстати, а воспользоваться поводом показаться «ровным парнем» в чужих глазах только сыграет на руку. — Да так, задумался просто. Мама говорила, что дела по дому есть. Но я, конечно, за, — уверенно ответил он. На самом деле дел у него не было, но нужно было же придумать непостыдную причину его вполне возможных сверкавших пяток в сторону дома! Он уверен, так и будет, заметь он хотя бы одну неестественную тень ближе, чем на два метра. Путь их был спокойный, вполне нестрашный и без теней странных форм. Даже ветра не было, что само собой уже удивительно, ведь сегодня передавали дождь. Люди. Их лица, старые, молодые, когда-то полные надежд и планов, бессчетным числом смотрели чёрно-белыми картинками на далёкий мир за пределами холодного камня. И на них, так бесцеремонно нарушающих здешний покой. Фэнг не считал себя предельно эмпатичным человеком, но и без этого умения легко догадался, что стоит за неоднозначными ухмылками, прищуром и жестами, вполне говорящими о своих намерениях, которые последовали через некоторое время их бесцельного блуждания меж ограждений памятников. Не удивило его и скорое предложение «одолжить сувениров, ведь нам нужнее», воспринятое большинством в положительном ключе. Под сувенирам подразумевался поиск вина и другого алкоголя, оставленного близкими умершего. Занятие это он посчитал диким и грязным, а на предложение попробовать реагировал твердым отказом. — Та возьми, не ссы. — Протягивают ему рюмку с красной жидкостью. — Мой тренер не одобрит, а он, знаете ли, весом в сто килограмм чистых мышц. Боюсь, ослушаться будет травмоопасно. Я пас, — решил приплести он спортзал, в который ходил год назад. Всё лучше, чем пить такое, а тренер и правда не одобрил бы. — Как знаешь. — Долго его не уговаривали, пользуясь шансом оставить себе побольше. Не один Фэнг считал происходившее пакостным, но и природа разгневалась, решив их наказать. В одно мгновение на, казалось бы, вовсе не пасмурном небе, затянулись грозовые тучи, со свистом поднялся ветер, разметая могильную землю и пыль так, что пришлось закрываться. Хлынул ливень. Все только и успели, что бросить торопливое «до завтра», прежде чем бегом направиться кто куда. Промокнуть до нитки так себе перспектива, но Фэнг рад появившейся возможности уйти пораньше. Точнее убежать, ведь ветер с силой хлестал по лицу, а дождь, выпускавший гнев на первого попавшегося, не отставал по мощи и внушительности. Перед глазами расплывалось, в воздухе витали пыль и листья, каждый раз норовившие ещё больше закрыть обзор, физкультура спадала с плеч, а пучок из волос в край растрепался. Плохо освоившийся в этих местах Фэнг бежал, взяв за ориентир девятиэтажку его дома, думая, что это самый верный способ покинуть злополучное кладбище. Но всё оказалось сложнее. В итоге он упёрся в забор. А калитки не видно. Не то чтобы он не мог перелезть его, но скользкая поверхность, как и муть в глазах, делало это на голову травмоопаснее. Грянул гром. Фэнг посмотрел на совсем темное небо и увидел вспышку молнии, на миг белой линией осветившую местность. Он побежал вдоль ограды, ища заветный выход. Ветер хлестал в спину с такой силой, что Фэнг каждый раз опасно накренялся вниз, чуть ли не падая, но, при всех усилиях, не обошел этой участи, споткнувшись обо что-то и кубарем пролетев вниз. Чертыхнувшись, он поднял глаза и увидел могилу с низким ограждением. На надгробии изображён человек, выглядящий слишком молодо для такой участи. Снова сверкнула молния. Белая вспышка осветила всё вокруг, падая и на чёрно-белое лицо мертвеца, и на цветы, высаженные рядом шеренгой, об которые, кажется, он и споткнулся. Выглядит зловеще. Возможно, Фэнгу запомнился бы этот момент больше, если бы мокрые волосы, прилипшие к щекам и лбу, закрывали обзор чуть менее напористо. Он спешно поднялся, отряхнул руки от грязи и обнаружил, что не только споткнулся, но и примял несколько гвоздик. Мысленно извинившись над чьими-то стараниями, он продолжил путь, наконец заметив вдалеке заветный выход. По прибытию домой он со всем чувством поделился с Бастером своими ощущениями. «Пиздец». «Реально пиздец. Пить кладбищенскую водяру — это ещё надо додуматься», — было ему ответом. Бастер, как и всегда, разделил его мнение. Фэнг вдруг осознал насколько сильно скучает по дому.

***

Урок математики проходит крайне непродуктивно. По большей части из-за того, что уже как двадцать минут Фэнг прожигает взглядом свою полупустую тетрадку только с двумя решенными заданиями. Но это не его вина! А этих чёртовых теорем, линий и загогулин! Боже правый, если же привычные циферки с иксами он понимал хоть на малость, то геометрия — тьма. Беспросветная. Всепоглощающая. Как назло быстро догадавшаяся, что к чему учительница, рассадила людей так, что все, кто мог бы помочь, находятся на другом конце кабинета. Но это полбеды. Страшнее то, что на первой минуте урока им приказали положить телефоны ей в коробку. Учительница расслабленно уткнулась в журнал, зная, что большую часть списывания жестоко и бесчеловечно оборвала, не обращая внимания на тихие переговаривания, но это не дало форы, ибо на любой вопрос он получал ответ типа «я сам ни куку». Идею попробовать решить самостоятельно он отбросил ещё пять минут назад, ведь чтобы строить дом нужен фундамент, а у него нет даже участка. — Эй, пс-с, знаешь как делать третье? — шепнул он спереди сидящей однокласснице. Она повернулась к нему сопливая и вся красная, точно математика нынче стала самым опасным вирусом, и бросила безысходное «это нерешаемо», прежде чем не сдержалась и заплакала. Фэнг понял, что ловить тут больше нечего. Скрасить томление в ожидании перемены он решил разглядыванием одноклассников, их причёсок и выражений лиц. Занимался этим не он один: глаза сразу наткнулись на скучающее лицо ранее невстречавшегося ему одноклассника. Тот сидел непринужденно, слегка пренебрежительно, как бы вообще не заботясь о происходящем, подперев голову рукой, и тоже смотрел на него. Фэнг был из того самого типа людей, которые, совершенно не смущаясь, могут неприлично долго пялиться на люд им прежде незнакомый, например, в тех же автобусах, просто от нечего делать, вызывая у других и неловкость, и подозрения, при этом не чувствуя, что они делают что-то непринятое в обществе. Одноклассник тоже был не робкого десятка: не отвернулся спустя несколько секунд их гляделок, а лишь чуть наклонил голову, чтобы челка закрывала обзор меньше, и посмотрел с таким выражением, мол, бросает вызов. Фэнг принял его. Рассматривал колечки-цепочки на ухе, острые скулы, черные волосы, то и дело лезущие в глаза, серые глаза, и что-то из этого показалось смутно знакомым. Невольно вспыхнувшую мысль он отбросил сразу и постарался вспомнить, где мог видеть того раньше, учитывая, что до этого дня в школе сей модник не замечался. Но дельного ничего придумать не мог. Может быть это тот, который с больничного выйти всё никак не может?.. Фэнг готов был держаться до последнего и не отворачиваться, но оппонент сдался первым, опустив глаза в тетрадь. Ха! «Не выдержал такого напора», — самодовольно подумал азиат. «Потерял интерес, посчитав тебя придурком», — кричал здравый смысл. Ладонь одноклассника закрыла лицо так, что теперь на нем нельзя было увидеть никаких эмоций, и Фэнг отчего-то больше не чувствовал удовлетворения от победы. Он вспомнил о другом. Ах, да. Задачи. Хорошая оценка… Бывшая, видимо. Он принялся рисовать кораблики на последних страницах, то и дело срываясь и перечёркивая художества, потому что, черта с два, эти неровные линии его бесят! Геометрия тоже бесит! Потом он почувствовал, как нечто прилетело ему прямо в лицо. Скомканный лист бумаги. Глаза бросились на одного-определенного человека, и тот самый одноклассник помахал ему рукой, дескать, да-да, от меня подарок. Фэнг развернул лист и увидел решённые задачи его варианта. Все до единой они были правильно оформлены и расписаны, с чертежами и аккуратно выведенной надписью «Неуч!» в уголке. Несколько секунд он не знал, что и думать, только хлопал глазами, затем поднял брови, губами шепча простое: «Почему?». Великодушный одноклассник в ответ закатил глаза и пальцем указал на настенные часы, висящие посередине кабинета. Время! До звонка пять минут! Все вопросы мгновенно отпали. Фэнг принялся переписывать любезно подаренные ответы в тетрадь, отложив идею выпытать причину сего поступка на потом. Но на перемене одноклассник, точно растворившись, вероятнее всего побрел домой, правильно распределяя свое время, где нет места классному часу. А Фэнг остался ни с чем, так и не узнав его имя.

***

Фэнг плохо спит. После смерти отца каждую неделю в какой-то из будних дней он видел сон, где бледное, синюшное лицо папы с укором смотрит на него, а после — самое страшное — собственная рука пробивает чужую грудную клетку, вынимая оттуда бьющееся сердце. Вся его семья сердечники. Проблемы так или иначе были у каждого: маме нельзя долго напрягаться, Фэнг всю начальную школу просидел на лавочке, мечтая наконец пнуть мяч ногой. У отца же случился сердечный приступ в раннем возрасте. Все говорили: наследственность, работа, стресс, бессилие медицины. Мама впала в депрессию, а он в то время, будучи более несмышленным и наивным, посчитал, что виноват в смерти папы больше всех, потому что часто расстраивал его. Фэнг боялся, что маму будет ждать такая же участь, и от этого становилось ещё тяжелее. Затем он вырос, перестал винить себя, начал вновь интересоваться миром и чем-то другим, помимо семьи и количества кофе, выпитого мамой. Сны стали посещать его реже. Но каждую ночь на доли секунд являлась картинка бьющегося сердца, которое медленно увядало у него на руке, как бы в напоминание о том, что забыть нельзя. Но сейчас иначе. Ему снова снятся сны, но другие. Каждую чертову ночь он видит одно и тоже. Фэнг сбился со счету, сколько одинаковых снов он видел и понятия не имел, в какой момент это началось. Всё так расплывчато: школа, дом, сон, его пробуждение в поту и попытка вернуть дыханию прежний ритм. Первые секунды казались адом: невозможность различить реальность от иллюзии и мерзкое, давящее чувство страха, сковывающее со всех сторон. Его преследует определенный сон. Темнота, крик, растерянность, бег, бешено бьющееся сердце, силуэт безвольно повисшей на чужих руках девушки, незнакомый мужчина, свой испуг за жизнь подруги и попытки замахнуться в лицо, чьи черты пятном-кляксой утонули в темноте деревьев, а потом тошнотворное, холодное ощущение ножа в собственном животе и последняя мысль «это конец». В холодном поту просыпался Фэнг, резким движением, будто в спазме, хватался за живот и пытался прийти в себя, то и дело срываясь на очередной шумный глоток воздуха. Кислород. Ему необходим кислород. Он подошёл к окну, за которым ещё не успела убраться ночная дымка, и настежь открыл его. Начало осени. По утрам холоднее, чем в любое другое время дня, и это заставляет поежиться, но никак не до конца отпустить ситуацию. Могильный пейзаж ещё больше тяготит, вгоняет в хандру, оставляя осадок на душе, как и картинку своего лица на надгробном камне в голове. Фитнес-браслет показывает без пятнадцати пять, и Фэнг, достаточно успокоившись, чтобы раздражённо цокнуть языком и стукнуть кулаком по подоконнику, делает именно это, только на малость тише, что напоминает отнюдь не желание разрушать в порыве злости, а странные поглаживания пластика, как если бы перед ним сидела кошка. А всё потому что маму нельзя будить! Заснуть не получилось и, что уж скрывать, не хотелось. Вместо самобичевания Фэнг решает отыскать в переписках предложение одноклассницы погулять вместе компанией, на которое он ответил вежливым отказом, и изменить ответ. Сказать, что те возникшие дела решены, а он с радостью присоединиться к ним. Отброшенный в сторону телефон безвольно потонул в слоях одеяла, а человек разлёгся в позе звёзды и без каких-либо мыслей уставился в потолок.

***

После разговоров о «ни о чем» на квартире у одного из одноклассников в сопровождении нескольких банок пива, их компания направилась в кино, загоревшись идеей попробовать смухлевать и сэкономить на билетах. Особо миниатюрная девочка из класса спряталась под мешковатой одеждой того самого поставщика математики, и под всеобщие смешки семеро людей вышли из туалета кинотеатра, чтобы потом с серьезным лицом направиться в зал смотреть «Ходячие мертвецы». План мог быть успешным, если бы хватка у Макс была более сильной, а она не начала бы вываливаться из чужих штанов, не дойдя до места назначения. Происшествие это было организовано исключительно в увеселительных целях, и, конечно, никаких действительно существенных проблем оно не сулило. Так, всего лишь более суровый взгляд капельдинерши, попадись они ей на глаза в другой раз. Это подействовало. Фэнгу понравилось вот так вот участвовать в чепухе, и участие это здорово отвлекло от ненужных мыслей. Пускай и до первой смерти в фильме, которая напомнила ему о своих нежеланных сновидениях, но эффект явно был. Он уже позабыл это развязное чувство вседозволенности, когда гуляешь с компанией друзей. Фэнг отнюдь не тихоня, но его коммуникация с обществом после смерти отца уменьшилась в геометрической прогрессии, и все те самые «настоящие» друзья быстро отсеялись, не желая принимать изменения в поведении когда-то заводилы любой компании. Лишь Бастера никак не отпугнула понурая азиатская фигура, и он продолжал общаться с ним по сей день. — На кого поступать планируешь? Фильм закончился. После обсуждения концовки, конкретных моментов и некоторых актеров, последовала болтовня о учебе. — Эм, педагогический? — неуверенно отвечает азиат. Честно, этот вопрос вызывает в нем предельное количество тревоги, вплоть до вспотевших рук и того самого чувства «сжимающегося сердца». Казалось, все просто, не получится туда — всегда можно что-то поменять. Но мечты его сводились к людскому вниманию, к игре, к восхищению и, в конце концов, к своей безупречной профессиональности в любых условиях. В детстве его заводила мысль о сцене, о большом кино и своем лице на постере к блокбастеру с бюджетом в миллионы. Родные поощряли его любовь к искусству, даже записали в кружок актерского мастерства, где он показывал неплохие задатки. Папа, будучи человеком творческой работы, в отличие от мамы — офисного клерка, как никто другой понимал его, порой давая нужные советы. Но детство — это детство. Прошло все незаметно, и мамины очередные восхищения его игрой сменились на вопросы о серьезной работе. Сейчас… Всё не так! Нет того настроя, нет той уверенности и, о черт, возможно, нет даже способностей. Всё, казалось, пропало, как и человек, искренне поддерживающий начинания сына. А больше его и не держало ничего. Актер — и правда очень сомнительная работа, к тому же в стране, где данная отрасль развита плохо. Педагог — нужно и стабильно. Причем лица учеников, рассматривающие его будто обезьянку в цирке, могут сойти за зрителей. — Оу, неблагодарная работа. Это ты сам или родители настояли? — Ни то, ни другое. На улице стемнело достаточно, чтобы включились фонари, а Фэнг поежился, шмыгнув носом. Погода не радует: небо затянулось тучами и начался мелкий дождь. Но на целостность коллектива это событие не повлияло: компания продолжала идти полным составом и вести несложные беседы до тех пор, пока люди не начали отсекаться и прощаться со всеми, говоря, что им в другую сторону. Таким образом количество сократилось до четырех людей, считая его. Атмосфера сменилась и заместо ярого обсуждения какой-нибудь нашумевшей темы некоторые начали идти, смотря в телефон. Это привело к тому, что Карл, печатающий сообщение кому-то, врезался в фонарный столб. Он закряхтел, а из очков вылетело стекло. Картина эта показалась довольно уморительной: никто и думать не мог, как бы посочувствовать, ведь улыбнуться куда легче. Доносится смех окружающих и всё было вполне себе неплохо до момента, пока его взгляд не упал на этот самый столб, на котором оказался приклеен лист бумаги с изображением девушки и словами сверху «ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК». Фэнг замер. Не может быть. Он подошёл ближе, судорожно рассматривая детали, и прикинул процентное сходство с той светловолосой девушкой из сна. Одинаковы. Нет… Может показалось? Просто похожа? Видел он ее раньше? Тысяча вопросов крутилось в голове и все они в той или иной степени были подкреплены вязким чувством тревоги. Расплывчатые картинки начали маячить в сознании, и никакой здравый смысл не смог подавить плохое предчувствие. Сердце забилось чаще. Возникло желание сделать дополнительный вдох-выдох, но Фэнг сдержался, не подавая виду. Вместо этого он открыл камеру в телефоне и приблизился, чтобы сфотографировать объявление. — Что ты делаешь? — последовал логичный вопрос. — Я? Да так… — замешкался он, пытаясь придумать внятное объяснение. — Просто у меня есть интернет-подруга с очень похожей внешностью, вот хочу отправить и написать «тебя украли?», ха-ха. Фэнг старался выглядеть убедительно и, кажется, подозрений не имелось, кроме нескольких скептических взглядов. — Дак эти объявления недели две уже висят точно. — Да? Я не заметил. На этот раз он не соврал. По приходу домой Фэнг был более чем измучен, ведь мысли всякого рода так и не отпустили его до конца. Засмотренную до дыр фотографию он закрыл и со злостью отложил телефон подальше. Снять стресс он решил радикально: другим стрессом, то бишь минус на минус в теории обязательно должны дать нечто положительное. Забыться в компьютерных играх, отвлекаясь лишь на редкий поход в туалет — вот его предполагаемое окончание дня, исполнение которого он начинает прямо сейчас. Игра — машинальность, некая дорога, по которой нужно запомнить самый лёгкий маршрут и следовать, пытаясь не наступить на кочку. Но это совсем не значит, что из кустов на тебя не выпрыгнет волк, пусть ты продумал ход до мелочей. И вот наступает момент злости, где нет больше тревожных мыслей и лишь слова брани изредка вырываются изо рта, давая понять, что он вообще о чем-то думает, а не только действует заученными ходами. А потом Фэнг снял наушники, которые с радостью запустил бы в стену, и, естественно, аккуратно положил на стол — ярость ещё не пересилила осознанность их стоимости — для того чтобы выйти попить воды. Ни сны, ни фотографии, ни люди — ничто его больше не волновало, а это значит, что план возымел силу. На кухне ему встретилась мамы вся нарядная как на праздник, делавшая себе кофе. — Ты уходишь? — спрашивает Фэнг, подставляя кружку под кран. — Ага, — Веики улыбнулась, часто взмахивая ресничками, как бы демонстрируя макияж и степень собранности. — С работы пригласили посидеть в ресторане. Отказать было бы невежливо, плюс это шанс «собрать информацию». Хотя, знаешь, — она взмахнула рукой, — собирать информацию они будут скорее обо мне, новоприбывшей. Ясно на кого будет нацелено все внимание, а это значит, что я должна хорошо себя показать. — Не волнуйся, ты мастерки заговоришь их на первых пяти минутах. А насчет твоего образа… Ты и в мешке из-под картошки будешь неотразима, — сказал Фэнг и сделал глоток воды. Веики закатила глаза, но счастливое выражение лица выдало ее настрой с потрохами. — Подхалим, — сквозь улыбку сказала она. — Сколько раз я говорила не пить воду из крана? — Это проверка на мужественность. Настоящий мужчина выдержит любую воду: и кипячёную, и сырую, и из лужи. Меня не пугает вода из ржавых труб, желудок надо шокировать! — ёрничает Фэнг. — Сейчас я тебя шокирую, мужчина. — Веики вернула лицу серьезность. — Ты такой мужчина, что аж носом говоришь! Скажи, мужские сопли — это тоже признак мужественности? А? Ты где заболеть успел? — Да целыми днями дождь идёт, сырость, холод… и вообще я не заболел! Эта неприятность лечится горячим чаем, мягкой постелью, хорошим настроением и новой мышкой, о которой я говорил, для его поднятия! Именно с ней, я уверен, мой иммунитет пойдет на компромисс и… — Ой всё! — прерывает этот бессмысленный поток упрашиваний женщина. — Поговорим как приду! И раз уж чувствуешь себя ты отлично, значит — иди делать уроки, а не в игрушки играй. Приду — проверю. А потом Веики ушла, поцеловав Фэнга в щеку, и тот остался один. Уроки? Позже. Он опять сел за стол и надел наушники. Мама, он уверен, придет поздно совсем без настроения для проверки чего-либо в принципе. У него всё под контролем. Собственная успеваемость всегда на первом месте. Вон, даже тиммейты с ним согласны. Фэнг не следил за временем, которое проводит за досугом, ибо каждый раз, как он бросал взгляд в правый нижний угол дабы убедиться, сколько его прошло, наблюдал ужасающую картину понимания, что пол своей жизни выкинул в никуда. Но сейчас узнать время стало сродни необходимости в связи с резко разболевшейся головой, и в итоге увидел он вовсе не такую пугающую цифру как изначально думалось, а вполне себе приемлемую отметку в час с копейками. Что тоже странно, ведь теперь его самочувствие нельзя списать на двенадцать безостановочных часов игры, где не то, что поплохеет, — поплывет во всех смыслах. И мозг, и терпение, и здравый смысл, и здоровье — всё не укроется от губительного поцелуя игромании, а Фэнгу только дай подставить щеки. Может он и правда заболел? Забыл ощущение свободы и наслаждения беспрепятственно поступающего в лёгкие воздуха он ещё полчаса назад, потому что проигнорировал этот фактор, не став идти искать капли, которых вполне себе могло не оказаться, и вместо сомнительного действа продолжил уверенно играть. Пока… Циферки на экране не начали расплываться. Недостаток кислорода, видимо, сыграл с ним злую шутку и Фэнг, встревожившись, пошел всё-таки искать капли. И не нашел. Последняя надежда пала на кухню, а конкретно на стол, где в подобие аптечки складировались разные витамины и прочие медикаменты, купленные заботливой мамой. Но, оказавшись в нужной комнате, Фэнг ощутил тревогу, комом подымающуюся по горлу. Что-то определенно его смущало, не давало покоя и всё словно было не так, как обычно, но визуальных изменений он не заметил, а оттого заволновался больше. И это… В груди стало тяжелее, будто сдавило тисками, а собственное сердцебиение гудело в ушах. Фэнг забеспокоился, заметался, не в силах найти себе место, потому что страшнее всего, когда не можешь понять источник этого самого страха. И вдруг резко стало так плохо, так покачнуло, свело всё спазмом, что последняя его мысль, перед тем, как упасть, была о неминуемой смерти. Затем темнота. Стало легко. Глубокий необходимый вдох. Голоса. Шум листвы и ветра. Он открыл глаза и обнаружил себя в парке. Вечер. Горели фонари. Рядом с ним стояла белокурая девушка, что-то говорила, хихикала и изредка дёргала его за рукав. Они вместе шли вперёд. Фэнг не знал, что это за дорога, но было стойкое ощущение чего-то знакомого. Он не мог спросить у собеседницы и в какой-то момент понял, что даже не хочет, ведь мысли его и вовсе не его. Он просто наблюдатель. Затем рот двигается. Он спрашивает о чем-то, фыркает. Девушка смеётся, а он чувствует в груди приятное тепло. — Пошли в караоке! — воодушевленно предлагает спутница, наваливаясь на него телом, потому что ноги заплетаются. Щеки ее красные, глаза блестят, да и всё вообще в ней выдает нетрезвость. — Пошли домой, — не без заторможенности отвечает он, по-видимому, находясь в подобном состоянии. — Скучно-о-о, — жалобно протягивает та, но не решает дальше спорить и обхватывает его руку своими. Где-то вдалеке играет музыка. Чем дальше они идут, тем больше становится слышно звуков природы, ветра и сверчков. Когда же они отошли от парка достаточно, чтобы свет редких фонарей почти не доходил до них, девушка сказала: — Я отойду! Она отлипла от него и побрела в темноту. — Колетт, — прозвучал голос. Колетт?.. «Да, её зовут Колетт», — вспыхнула мысль в голове. — Не обоссы обувь как в прошлый раз. Фэнгу захотелось хихикнуть, но получилось только подумать о том, как эта фраза выбивается из общей атмосферы. Колетт, вероятно с большим укором, — чётче не скажешь из-за темноты — взглянула на него, показала средний палец и послала воздушный поцелуй перед тем, как направиться в темноту, скрывшись за деревьями. Он же достал пачку сигарет, зажигалку — и вскоре дым едкой отравой распространился по воздуху, наполнил лёгкие, а фигура лениво прислонилась к дереву, делая очередную затяжку. Обстановка казалась чарующей: погода безветренна; несмотря на далёкий шум продолжавшегося по сей час веселья, вокруг царила тишина; небо — бесконечно глубокое, освещало звездным ковром не хуже любого фонаря, да и в целом на сердце было невыносимо тепло от этого приятного послевкусия хорошо проведенного времени с одним из самых близких людей. Фэнг хорошо ощутил чувства предвкушения и ожидания чего-то ещё более приятного, личного, того, что ему невиданно как наблюдателю, знающему лишь один-единственный отрывок, но того, что хорошо известно двум людям, свидетелем чьей истории он поневоле стал. Любовь. Здесь определенно было много любви. Не важно какого рода — важно, что это делало его счастливым, и Фэнг тоже в каком-то роде проникся этим возвышенным настроением. Но любой сказке суждено закончиться. Послышался резкий крик перед тем, как так же резко пропал. Сердце забилось чаще. — Колетт? Если ты шутишь, то это не смешно, а очень-очень… Неуместно. Во рту пересохло, голос дрогнул, выдавая всякую взволнованность, а ему показалось, что сейчас всё куда реальнее, чем в любой другой раз «издевок» подруги. Несколько секунд понадобилось на то, чтобы хаотичные мысли в голове сформулировались в полноценную цель «беги» — и тело рысью бросилось в темноту, судорожно пытаясь заметить знакомую фигуру и надеясь с облегчением осознать, что это был плод его воображения. Но всё было вовсе не так. Совсем не облегчение он испытал, когда увидел женскую туфлю, бесхозно валяющуюся на земле, и очертания обладательницы чуть дальше. Сердце замерло. Некий мужчина тянул недвижимое тело Колетт. Её голова безвольно упала на плечи, словно это не она пять минут назад цеплялась за его рукав и умоляла спеть. Руки и ноги, точно у куклы со сломанными шарнирами, свисали как тряпицы, вымазываясь в земле, пока незнакомец пытался ухватить ее поудобнее. И Фэнг, и человек, в чьем теле ему пришлось ютиться, долго не думали и одновременно поняли, что нужно как можно скорее перехватить незнакомца. Бег. Шелест листьев под ногами. Замах. Темнота, так мешающая разглядеть лицо виновника. И он останавливается. Мужчина использовал Колетт как живой щит и, воспользовавшись возникшей заминкой, резко отпустил ее, схватив оппонента за рукав, чтобы ударить ногой тому в живот. Он закашлялся. Фэнг скривился. Кажется, было упомянуто что-то вроде: «съеби по-хорошему» и «ты не подходишь», но человек, осевший на земле, не уловил посыл и только с ненавистью смотрел на фигуру в капюшоне, возвышающуюся над ним, отчего-то очень боясь опустить глаза, посмотреть на Колетт и увидеть нечто такое, чего он не смог бы пережить. Всё его нутро кричало, что нужно что-то делать. И он определенно сделает: сделает вид, что отступает, а после, когда незнакомец потеряет бдительность, схватит того за лодыжки, повалив на землю и забираясь сверху всем весом. Казалось, это могло бы дать шанс. Дать надежду. Призрачный образ того, что этого будет достаточно, чтобы всех спасти. Но было то, чего он не мог предугадать. У незнакомца был нож. Нож, вонзившийся ему в живот. Не один раз — совсем нет — несколько, чтобы наверняка. Заколоть как скотину, а после скинуть с себя окровавленное тело, выругаться, подняться и закончить начатое. Ему оставалось только смотреть. Смотреть, как Колетт вновь поднимают. Только теперь ей совсем некому помочь. Ноги резко стали будто не свои, как и все тело: не было сил, чтобы держаться в вертикальном положении, и он упал в траву подобно персонажам драматичных фильмов с трагичной судьбой. Казалось, все можно преодолеть сильным желанием, но сейчас, когда единственное, о чем он желал больше всего на свете — это помочь подруге, он мог только последний раз посмотреть в ее лицо, пытаться максимально запомнить детали до тех пор, пока дебелый мужчина не унесет ее на плече, растворяясь в темноте ночи. Так мало сказано. Так много потеряно. Он лежал на траве, понимая, что больше никогда не встанет, и безысходность сетью окутала его. Ему всегда казалось, что перед смертью человека должны сопровождать воспоминания его жизни, но, по чьей-то несмешной шутке, этого всё никак не происходило. Поэтому он сам выбрал, что хотел бы увидеть в последний раз. Всё самые теплые воспоминания в миг показались перед глазами. Нежная рука мамы гладит по голове. «Люблю тебя больше всего на свете». Улыбки людей. Их много. На душе трепетает, когда их лица мелькают в воспоминаниях. Маленькие детские фигуры. Клятва на мизинчиках и звонкий смех подруги. «Я обещаю…». Места. Пейзажи. Солнце. «Эдгар…». Разбитая коленка, а после нежный голос, шепчущий, что скоро не будет больно. Скоро не будет больно. Глаза закрываются, последний раз смотря на мир. «Простите». А после всё переменилось. Фэнга резким движением вытолкнула какая-то сила и перед тем, как увидеть напротив себя человека, он ощутил влагу, скатывающуюся по собственным щекам. Столько эмоций в момент нахлынуло на него: и чужих, и своих, что он побоялся не устоять на ногах. Сожаление, угасшая надежда, ненависть, вина, сочувствие, страх. Сильнейший страх смерти окутал его, сковал так, что он не был в силах даже задать простейший вопрос о произошедшем. Мог только смотреть на человека, которого ранее — как же это возможно? — уже видел, и хлопать ресницами. Его же зовут… Эдгар? Это имя не раз упоминалось. Сначала это показалось обманом зрения, но, как только Эдгар подошёл ближе, Фэнг окончательно понял, что видел именно этого человека один раз в классе, когда тот помог ему. Это?.. Что это значит? Это были его воспоминания? Но каким образом?.. Развить мысль и найти логическое объяснение ему не дали руки, схватившие за грудки. — Осталось мало времени. — Его схватили, и Фэнг уверен, что именно эти острые скулы и серые глаза он когда-то рассматривал. — Слушай меня внимательно, — интонационно выделили бледные, будто у мертвеца, губы. «Как у мертвеца», — повторилось в голове. — Иди к могиле и принеси мне ее вещи. Никому не говори про видения! Не хватало ещё того, чтобы тебя приняли за сумасшедшего и упекли в дурдом. Сосредоточься на кладбище. Понял? — Я… — Фэнг, честное слово, понятия не имел, что вообще происходит и следует ли отвечать. — Чего молчишь? — закипая, спросили напротив. — Из нас двоих мертвый я, а значит — у тебя вполне есть возможность отвечать. Повторю ещё раз: ты меня понял?! Азиат активно закивал. — Отлично! А теперь… — сказали в завершение, а Фэнг успел только посмотреть в блеклые глаза перед тем, как его с силой толкнули назад. Мир завертелся, потерял четкость, все озарило светом, а ощущение «себя в теле» пропало. Вспомнилось выражение «испустить дух», которое очень кстати подходит к описанию всего, что испытал азиат. Казалось, в этот момент всё стихло. Совсем. Но нет. Послышался шум. Это плач. Вдох. Нужно сделать вдох. И у него получается. Фэнг открывает глаза, делая пробный — необходимый — глоток воздуха, и тут же срывается на другие — частые-частые вдохи-выдохи, будто всё это время находился под водой и, наконец, смог выплыть к спасительному берегу. Люди. Имена. Смерть. Это был сон? Взгляд не фокусируется, мир до сих пор нечёткий, а движения головы, чтобы рассмотреть обстановку, — лишённые всяких сил. Его обхватывают руки, обнимают, как-то безобразно, суетно водят по лицу, волосам. Дрожат. Губы что-то шепчут, или кричат — всё одно, всё шум, всё непонятно. Как бы ему не хотелось тишины, чтобы сосредоточиться, чтобы прийти в себя и разобраться в мыслях, шума становилось только больше. Добавились голоса, ходьба, бубнеж. Да сколько можно?.. Тени мелькают перед глазами, а он все никак не может увидеть хоть одно не расплывающееся лицо. Он чувствует, как вскоре его поднимают, относят куда-то. Говорят спокойно и четко, так, что под эту монотонную мелодию невольно закрываются глаза. Он устал. Да. Устал. Настала темнота.

***

Когда Фэнг открыл глаза, будучи в состоянии разглядеть, что находится перед ним, он обнаружил себя лежащим в машине скорой помощи под капельницей и маму, сидящую возле него. Женщина прикрыла опухшие и красные от слез веки, поэтому не сразу обратила внимание на то, что сын очнулся. Это дало фору в несколько секунд, чтобы попытаться ухватиться за призрачную ниточку понимания, что вообще произошло. Но всё было слишком… Запутанным. — Фэнг! Слава Богу! Что тебе болит? Ты хорошо меня слышишь, милый? — запричитала Веики дрожащим голосом и хотела обнять сына, скорее поцеловать, дать опору, но побоялась двинуться, ведь не знала, позволяет ли это состояние сына. — Что случилось? — единственное, что смог из себя выдавить Фэнг, тихим, осипшим голосом. Слыша это, Веики не смогла сдержаться и вновь горько заплакала. Крупные слезы покатились по щекам, дыхание сбилось, а она, словно в приступе, задрожала. — Я так испугалась!.. Ах… Какой ужас! Если бы я вернулась на пять минут позже… — она не смогла продолжить и прильнула к сыну, целуя лоб. В итоге, после того, как Веики успокоилась, пришли врачи пронаблюдать за состоянием, и ситуация стала яснее. Выяснилось, что в квартире произошла утечка газа, которую Фэнг никак не мог заметить. Буквально пары минут хватило бы до летального исхода, но ему повезло, что мама не задержалась, придя раньше и обнаружив сына без сознания. Также стало известно то, что Фэнг впал в кому, продлившуюся около часа. По словам врачей — это чудо и его случай можно назвать уникальным, ведь отделался он лишь испугом, учитывая время, проведенное в квартире заполненной жизнеопасным газом. — Я видел море, — сказал Фэнг, наблюдая, как двое мужчин заносят на кухню новую плиту, электрическую, ту, которую может терпеть мама, загоревшаяся целью уменьшить количество предметов, в какой-то степени связанных с газом. Прошло время. Квартира проветрилась. Фэнга, наконец, перестали таскать по врачам на процедуры и теперь они дома. Разговор затянулся, зацепился за тему того, что видел азиат, пребывая в часовой коме. После тех странных видений чужой жизни, когда он открыл глаза и снова сразу же провалился в сон, он видел странные вещи. «И отца», — закончил он мысленно. — На Мальдивах уже побывал? — постаралась перевести в шутку Веики, но тяжёлый взгляд выдал ее. — Если бы. Больше разговоров о произошедшем не было. Стараясь не задевать за живое, они сделали вид, что вовсе не расстроены. Что Веики — не беспокоится о сыне, а Фэнг — не беспокоится о беспокойстве мамы. Но это было не единственным, про что Фэнг старался не думать. Убедив себя в том, что абсолютно всё, что он видел, находясь в беспамятстве, можно счесть за глупые шутки его мозга, он не предпринимал попыток как-либо сделать ситуацию яснее, например, действительно пойдя на кладбище, как его с упорством убеждали. Лучшее решение проблемы — избегание ее. К тому же это даже не проблема — вздор, глупость, самовнушение, как и шепот, который он стал слышать по ночам. Нехорошее предчувствие, странности, происходившие вокруг, ощущение чужого присутствия и тени, мелькавшие в зеркале, — всё это глупая иллюзия слишком разыгравшегося разума. Это же нереально? Такого действительно не может быть?.. Фэнг, честно, пытался себя убедить. Но последней каплей стала банка крупы в совершенно безветренном помещении, которая по непонятной причине упала с высокой полки в сантиметре от его головы и с дребезгом разбилась. Когда он собирал гречку, ощущая себя чертовой Золушкой; когда мурашки бегали по его телу от осознания невозможности совпадения, то понял, что больше так не может. Он устал бояться. Думать о том, что если он не умрет от рук неизвестной силы, поселившейся у них дома, то попросту отбросит коньки от своих зашкаливающих эмоций, вызвавших инфаркт. Но плана действий в его голове не было. Поэтому в один совершенно привычный день, когда мама заваривала им обоим некрепкий чай, а он сидел за столом, прозвучал вопрос: — Ты веришь в призраков? Веики повернула голову, скептически на него посмотрев. — Что за вопросы? — Я серьезно. Просто интересно. Никто не знает, что ждёт людей после смерти. Как ты думаешь, есть вероятность того, что некоторые неупокоившиеся души слоняются в нашем мире? — Фэнг, это очень тяжёлая тема для размышлений. Смерть всегда оставалась загадкой. С чего вообще такие мысли? Никто не умирал, ты что, таинственные истории пересмотрел? Мне опять покупать ночник? Фэнг махнул на нее рукой, смутившись, ведь та припомнила период его жизни, когда он отказывался спать без света, потому что посмотрел ужасы по телевизору. — Да тут же много кто в этом доме на кладбище почивает! Вот и задумался просто, — придумал он — В каком смысле? Не слышала, чтобы это так часто случалось. Но понятно ведь, что жильцы не вечны и старое поколение уходит именно туда. — Дак это понятно! Но та бабка со страшнючим шрамом на глазе мне ещё в первый день сказала, что тут умирают часто, ибо место несчастливое и всё такое. До чёртиков напугала, но я, конечно, не исключаю старческий маразм. — Какая ещё бабка со шрамом? Не припоминаю таких, на собрании я бы увидела. — Ну как… она такая, ну, средняя, не пышная, но и не сильно тощая, страшненькая, если честно… — замямлил Фэнг, чувствуя, как часто начинает колотиться сердце в груди. — Всё! Не знаю я таких, не говори ерунды и пей чай. Перед носом возникла кружка с чаем. Его бросило в пот. Те слова, то, скажем так, «напутствие» не выходило у него из головы всё это время. Не то чтобы он действительно придавал ему большое значение, но это волнение, недоверие и предвкушение чего-то плохого всегда сопровождались короткой мыслью, живущей на задворках разума, что именно она, чертова ссохшаяся бабушка, похожая на изрезанный изюм, виновата во всех случившихся и не случившихся бедах. А теперь выясняется, что, возможно, такой особы и вовсе нет, если мама не ошибается. Если не ошибается… Нужно будет сходить проверить. Но перед этим он кое-что разузнает. Точнее кое-кого, кто больше в школе не появлялся и кое-кого, кому его мозг выделил слишком много внимания, придумав целую трагическую историю смерти. «Когда Эдгар придет?» — набирает он сообщение, чтобы отправить в группу класса, но тут же спохватывается и стирает имя, заменяя его на описание внешности, потому что на деле он не слышал его из… Реальных уст. «Чо за аниме?». «Хз, из нефоров только Честера знаю (пж, не бей)». «Ты парня своего так описываешь?)». «Нет, у нас таких не находилось, может быть, ты перепутал с параллелью?». «Хз, у меня после выходных и не такие галюны были». Все эти сообщения Фэнг находит довольно печальными, не потому что считает чувство юмора одноклассников довольно посредственным, а потому что теперь у него не осталось оправданий своего помутнения. Он сошел с ума. Или мир. Второе хоть и более желанное, но в первое верится больше. Прискорбно. Фэнг тяжело вздохнул, когда закрыл дверь своей квартиры, и постоял-подумал некоторое время на месте перед тем, как двинуться вниз по направлению в одну злосчастную квартиру, чтобы точно убедиться в неправоте мамы. Ступенька. Потом другая. Ещё ступенька — и он подходит к старой, обдертой местами, двери. Сердце опять отбило ритм в ушах. Всего лишь позвонить, всего лишь увидеть ее ещё раз… Собственная трусость разозлила, поэтому он резко, не сомневаясь, позвонил в звонок, но тот оказался нерабочим. К сожалению, порыва смелости хватило только на это. Фэнг тихо хохотнул, не зная, что и думать, и, наконец, постучал в двери теперь по-человечески. Стуча какое-то время и не видя никаких признаков жизни за дверью, он почувствовал разочарование, но и вместе с тем облегчение, что дело это можно отложить на потом. — Ты чего это делаешь? На лестничном пролете стояла соседка, также пожилая женщина, но в разы ухоженнее и миловиднее, чем та, к кому он стучится. Фэнг поднял глаза, ожидая продолжение, ведь вопрос был таким, что не требовал ответа, — и так прекрасно видно, что он делает. Но бабушка молчала, а потому он сказал: — Стучу, хочу… Поздороваться. Бабушка сначала его будто бы не поняла, подняла брови, мол, да как же так, но опомнилась и поспешила ответить: — Ты знал Марфу? Ах, тебе не сказали?.. Какой ужас… Её уже как полгода нет с нами. К сожалению, годы берут своё. В огороде до сих пор с ее стороны растут цветы, мы оставили их в память о ней. Затем соседка ушла, не видя в Фэнге особой заинтересованности продолжать разговор. А он… Он потерял всякую надежду, что странности можно списать на разыгравшуюся фантазию. Ему стало до ужаса страшно. Стены подъезда, казалось, сузились, начали давить на него. Всё вокруг стало необыкновенно тягостным, неуютным, сковывающим. Бешено стучащее сердце перебило мысли, в груди, словно в тисках, заныло, а воздуха — такого необходимого — стало не хватать. Он задышал часто-часто, но этого было недостаточно. Совсем. Фэнгу захотелось к маме, к папе, к тому, кто мог бы обнять и сказать, что все хорошо. Он посмотрел наверх, на дорогу, ведущую к его квартире, где даже там он не чувствовал себя в безопасности, и стало ещё хуже. Он сделал на ватных ногах два шага назад и нашел в себе силы лишь на то, чтобы опуститься вниз, сесть на ступеньку, пряча дрожащие руки в карманы толстовки. А когда ему стало лучше настолько, чтобы заметить окружающую обстановку, он почувствовал, что рядом с ним кто-то сидит, и, медленно повернув голову, Фэнг увидел человека, чье существо пугало больше, чем всё остальное. Дыхание вновь сбилось.