_________________
Другой город — другие правила, не всегда приятные и приветливые. В номере Куая пищат мыши под кроватью, шуршат утащенными с кухни фантиками от конфет и выуженными из мусорного пакета, погрызенного по углам, смятые комки бумаг. Отель величественно хвалится пятью звездами, заслуженно получая от силы две. «Это тебе не дом родной, привыкнешь» — постоянно слышит он слова «поддержки» от начальства, когда им приходится уезжать далеко за пределы своего города. Такую карьеру Куай и представлял, решив связать жизнь с актерским мастерством. Сначала хотел попробовать, посмотреть, будет ли хорош в этом деле, а затем не смог остановиться. Это дорога в один конец, билеты обратно нигде не продают, да и поезд давно не ходит. Он уже забыл, когда в последний раз бывал у себя дома, когда вдыхал неповторимый, особенный для каждой квартиры аромат, позволял себе растянуться на теплой постели. В отеле его устраивало все: и кровать, и запахи, и обслуживание — об этом Кейдж заботится в первую очередь. Не устраивает то, что все это — не его, пустое, бездушное, не наделенное особенным смыслом. Каждый сюда приходящий что-то оставляет после себя, что-то застревающее между стен и повисающее в воздухе невидимой печатью. Он — очередной гость унылого красивого места, которое забудет, как только сядет в первый попавшийся самолет, который доставит его обратно, с чего все началось. — Заходи. — хрипит осипшим от сигаретного дыма голосом Би Хан, услышав скромный стук в дверь. Он никогда не закрывается вплоть до полуночи, не замечая, что часовая стрелка близится к двум ночи. Никто, кроме Куая, больше не заявится к нему в такое время, а если и заявится, то без стука, с шумными предложениями или разбирательствами. Куай ежится, закрывая за собой дверь. Теперь понятно, почему его напарник не высыпается и постоянно недоволен сущими мелочами — в комнате настолько холодно, что ему стоило захватить с собой как минимум куртку. Осень не радует бабьим летом, и Би Хан, словивший хандру и выбравший сигареты вместо воздуха, курит пятую за вечер. Табак все равно не выветривается. Нюх редко его обманывает — в комнате стоит терпкий запах виски, а на рабочем столе — недопитая бутылка и одинокий бедный стакан. Виновник торжества в позе, которую обычно принимают, когда вот-вот готовы разрыдаться, сидит на краю кровати, сверля взглядом огни соседнего дома в распахнутой двери балкона. — Если пришел отчитывать за отказ от съемок, разворачивайся и иди обратно. Кейдж уже выел мне мозги. У меня ничего не осталось. На лице сразу же появляется насмешливая улыбка. Джонни постарался, подобрав до боли подходящего человека на роль самоуверенного, высокомерного главы клана Лин Куэй, которому не приходится притворяться для более удачного попадания в роль — живет вполне себе обычной жизнью, разговаривает и реагирует так же, как и вне наведенных на него камер. Хорошо, что оружием и магией он в реальной жизни не пользуется, иначе бы каждый «не так» говорящий лежал либо в госпитале, либо в земле. — И что он говорил? Куай подходит ближе к другому концу кровати, видя только напряженную ссутулившуюся спину, складывая на груди руки так по-свойски, словно пришел к себе домой. Или в свой номер. — Спроси, чего он не говорил. — Би Хан хмурится, зажимая между губ сигарету. — «Знаешь, чего нам будут стоит твои капризы? Если не готов сниматься, найди другую работу и строй из себя кого угодно за кассой». — Он тараторит писклявым голосом, пародируя манеру речи сценариста, да с такой недовольной интонацией, что Куай не сдерживается, закрывает рот рукой, смеясь в кулак. — Это в его духе. И что будешь делать? — он скидывает одноразовые тапочки, что дают каждому заселяющемуся, переползает поближе к собеседнику, кладет ладони на оголенные плечи, сминая большими пальцами каменные мышцы. — Прибью его, чтобы не командовал. Нет, ну ты только представь — я многое могу стерпеть, и его «капризы» каждый раз терплю, но это — слишком. Выговориться — именно то, чего ему в таких ситуациях не хватает, иначе гнев поглотит с головой, и на съемки он не выйдет в ближайшую неделю. Лицо озаряет теплый свет зажигалки, быстро пропадает и сменяется тусклым огоньком тлеющей сигареты. — Я что, на проститутку похож? Кто я такой, чтобы за деньги, которые получаю, спать на камеру со всеми подряд? — Я — не все подряд. — обиженным тоном возражает Куай, сводя брови. — Нашел, к чему придраться. Би Хан чувствует, как вот-вот разорвется на части, и сдерживают его только горячие руки, от успокаивающих движений которых опускаются плечи и расслабляется спина. Он невольно выпрямляется, заметив, что затяжки получаются куда глубже с раскрытой грудью. Когда он подносит фильтр к губам, ладони мелко трясутся от холода. — Контракт, который мы подписывали, восьмой пункт, гласит, что мы обязуемся выполнять даже такие требования, как вступление в половую связь. — Вот, он говорил то же самое! — вопит криомант, театрально раскинув в стороны руки. — Вы сговорились с ним, да? Почему я не помню, чтобы такое там было написано? — Это было почти шесть лет назад, и дай угадаю… — Я его не читал. — честно признается Би Хан, помня этот день как вчера. Наивный, глупый парнишка без видения себя в будущем пытается свести концы с концами, клюет на каждую вывеску на первом попавшемся столбе о поиске соискателей. В один треклятый день на глаза попалась больно яркая реклама, на которую он повелся, и до сих пор спрашивает себя, как решился на такой шаг. Равно как спрашивает, что ему мешает все бросить, расторгнуть договор и уйти. Если сесть и хорошенько подумать — ничего. За исключением того, что другую работу он со своим скверным характером найти не сможет. Из-за кассы неоднократно выгоняли за разборки с покупателями, один раз за драку, работа офисного клерка его сводит в могилу, а на остальное не хочется и смотреть. Криомант упирается затылком в солнечное сплетение Куая за спиной, выдыхает серую струйку дыма в потолок. Ветер играет с волосами и щекочет передними прядями лицо. — И кто в таком случае виноват? — Кейдж. — бесцеремонно и быстро отвечает криомант, не думая, наблюдая, как порывами ветра узорчатый дым уносится прочь. — Это он не поставил меня в известность, что в договоре вообще такое есть, и никогда не спрашивал, согласен ли я. — В юриспруденции есть правило: незнание не освобождает от ответственности. То, что ты не прочитал пункт, который должен был прочесть, не освобождает от его выполнения. — Ну да, давай поиграем в детективов, чертов умник. — он нервно вздыхает, затягиваясь глубже, не замечая, как пепел падает на пол. — Посади меня в тюрьму, я готов. — Не думал, что великий Сабзиро так быстро откажется от необходимого. — в конце концов усмехается Куай, обводя пальцами фактурные мышцы. — Не сравнивай меня с ним. — сразу огрызается Би Хан тоном ниже обычного. — Этот придурок, может, и согласился бы, но не я. — Может, ты правда на эту роль не подходишь? — Да что ты говоришь? Криомант тушит докуренный до самого фильтра окурок, сминает в переполненной пепельнице, разворачивается и издевательски смотрит на Куая, которому, судя по наглой улыбке, все это время было весело — наседать сверху и дразнить, добиваясь бог знает чего. — В чем же я не прав? — он и не скрывает насмешливой ухмылки. — Кейджу легче найти замену, чем заставлять тебя. — Ну, и флаг ублюдку в руки, пусть выкидывает меня из этой шарашкиной конторы. Я буду только рад больше не видеть его довольную рожу. — Значит, сдаешься. — Ты вообще меня слышишь? — Слышу. И вижу, что ты боишься показаться на камерах голышом. Профессиональные актеры лишены этого чувства. Не сосчитать, сколько раз Би Хан говорит сам себе держаться, не спускать цепных псов, что так рвутся сорваться и обглодать до костей лицо напротив. Он всматривается в него так внимательно, словно хочет увидеть, что происходит в чудом целой голове. — Кейдж послал тебя уговаривать, потому что сам не смог? Я не перестану удивляться, насколько легко ты поддаешься чужому влиянию. Куай хочет возразить, набирает воздуха в легкие, и это все, что он успевает перед тем, как его перебивают, не дав начать. — У вас обоих ничего не получится. — Тогда признайся, что не хочешь. — не унимается Куай. — Или не можешь. Он ходит по тонкому лезвию, балансирует, как умеет, но вместо падения в чернеющую пропасть при каждом шаге ранит босые ноги. Скрежет костей о металл режет слух. Криомант хватает собеседника за запястье и больно тянет на себя, не контролируя силу. — Все я могу, если захочу. — цедит он сквозь зубы, и если бы не опирался на свободную руку, обязательно бы залил себя оставшимся недопитым виски, способным затуманить рассудок для его же блага. — Не смей со мной так разговаривать. — А иначе что? Куай знает, что цепляет Би Хана не столько словами, заставляет все внутри гореть и плавиться от гнева, сколько ледяным спокойствием. Все чаще он задумывается о том, чтобы поменяться стихиями, которыми они владеют в придуманной Кейджем вселенной, но никогда не доходит до действий — слишком поздно что-то менять. Это он стелется пушистым снегом на землю, сковывает все живое холодом, заставляет замерзать даже кровь, останавливая циркуляцию. Непробиваем, как лед, и спокоен, как темное зимнее небо, которое не изменит рассвет. Би Хан же вспыхивает бесконтрольным огнем по любому поводу, в лучшем случае оставит вместо целой кожи гниющие облезлые ожоги, а в худшем испепелит на своем пути все живое. В ответ — молчание, но для Куая шумное дыхание прямо перед ним говорит больше слов. Боль в суставе усиливается от одного движения руки, держащей его, и ничего не остается, кроме как свалиться на кровать, чтобы ее облегчить. — Ты не оставишь мне выбора. — криомант возвышается над ним, точно смерч, неотвратимый и мрачный, обрекающий на погибель. — Так воспользуйся им, пока он есть. — Это угроза? — он все делает вид, словно совсем не больно, не страшно, наоборот — задорно и интересно. Бояться ему действительно нечего, некого, боль уже утихает, а наблюдать за живыми эмоциями напарника давно стало обыденностью, даже хобби. Никогда не знаешь, как повернутся обстоятельства и какую гремучую смесь чувств удосужится встретить. Хуже, чем русская рулетка, и одновременно лучше, ведь выстрел не убьет. — Да. Сомневаюсь, что тебя допустят к съемкам с синяками, которые никакому гримеру не скрыть. Подумай головой хотя бы раз. — Так сделай это. Криомант меняется в лице, пытается найти тот упущенный момент, когда его напарник набрался безмерной смелости. А смелости в нем больше, чем кишащей злости во вздымающейся груди, едва касающейся его одежды. Куай приподнимается на локтях, прижимается вплотную к телу над собой, снова чувствует запах табака, от которого кружится голова. Смотрит в недоумевающие глаза, ждет чего-то такого, что может добавить ему сложностей, пока напарник не в состоянии вымолвить ни слова. — Что такое? — усмехается пиромант, давя бедром тому между ног. — Не можешь? Такой наглости ему не простят ни сейчас, ни потом, но Куай знает, что отвертится, избежит худшей участи, если не всей. Знает, что безвыходностью ситуации завел в тупик, из которого Би Хан пытается выбраться, не разворачиваясь назад. Любому незнакомцу давно бы прилетело в челюсть, но на человека, с которым он работает давно и с которым выстроил крепкие приятельские отношения, не поднимается рука, как бы он ни вскипал от возмущения. Он рычит прямо в губы напротив, жадно припадает к ним своими, целует так требовательно, словно нашел единственный способ с собой справиться, а для надежности припечатывает тело под собой к кровати снова. Куай не успевает осознать, как чужой язык уже скользит по небу без приглашения, переплетается с его, передавая горькость сигарет. Прохладными ладонями криомант ныряет под футболку, вырывая сдавленное мычание, которое сразу же встречает в поцелуе. И это он считает, что Куай в край оборзел, бросается словами, которыми не стоило бы, совершенно не видя себя, того, как нахально он оглаживает кожу, покрывающуюся мурашками от холода. Под черной тканью его пальцы кажутся змеями, ползущими к более примечательному месту, куда можно вонзить ядовитые клыки. Куай сам себя бросил на произвол судьбы, не оставив пути к спасению. Ему остается напрягать спину, прижиматься теснее, тщетно пытаясь затруднить движение ледяных рук на себе, что остановились на груди. Подушечки больших пальцев прижимаются к соскам, пуская волну электричества вниз по позвоночнику, и еще несколько, массируя кругообразными движениями. Кровь приливает к пульсирующим вискам, к паху, тянущее чувство мешает расслабиться. Пиромант на ощупь собирает рассыпавшиеся по лицу напарника темные пряди, заправляет в хвост, за который оттягивает от себя. Никогда еще ему так не хотелось вдохнуть полные легкие чистого воздуха — Би Хан каждой клеточкой пропах сигаретным дымом, вкус которого сейчас кажется сладковатым на языке. Раньше он никогда не думал, насколько быстро может заводить оголенное тело криоманта, выпрямившегося и сидящего на его бедрах, с едва заметным румянцем на щеках, таким, что катушки вот-вот слетят. Грандмастер ждать не любит, цепляет кромку футболки, тянет вверх, заставляя Куая оторваться от постели. Теперь его руки, горячие и специально, раздражающе неторопливые, ложатся на бока, греют кожу, пальцы проходятся по каждому выточенному углублению мышц. Все идет кругом, стоит Би Хану закрыть глаза и не следить, как Куай мажет влажными губами по шее, ключицам, ведь другого выбора у него нет и не скоро будет — намеренно запутавшаяся в его волосах ладонь не перестанет прижимать к безумно колотящемуся сердцу, даже когда оно успокоится. С каждым его стуком опьяняющее возбуждение разливается по венам, достигает мельчайших капилляров и начинает новый круг с новой волной. Грандмастеру не хочется думать, кто виноват в том, насколько спутан и застлан туманом рассудок — хочется в этом кого-то винить, не алкоголь, а Куая, свалившегося на его больную голову шесть лет назад и явившегося часом ранее на порог. Сначала он предстал как луч спасения, союзник, который всегда на его стороне, поддержка и крепкое плечо, затем померк, чтобы стать грозовой тучей, заслоняющей солнце, готовой в любой момент ударить. А сейчас он нечто большее, чем луч, разряд молнии или любое другое природное явление, хотя обжигает поцелуями и бьет током от прикосновений хлеще, чем все вместе взятое. Возвращается в реальность Би Хан только тогда, когда его требовательно хлопают по бедру, прося приподняться, чтобы избавиться от оставшейся одежды. Он и не заметил, как совсем перестал обращать внимание на сдавливающее белье и как взмокла ткань в томительном ожидании — сосредотачивался на том, что происходит выше паха, там, куда достают мягкие губы. — Только обещай вести себя тише. — шепчет Куай, опаляя красную от укусов кожу на плечах. — Стены здесь как из картона. — Да поебать мне на твои стены. — в ответ криомант шипит, невольно хмурится, и вовсе не от того, что опухшие следы от зубов саднят и на утро их точно никак не удастся скрыть даже полчищу гримеров с многолетним опытом, а от того, что противно холодные от смазки пальцы скользят меж ягодиц и проникают внутрь. — Насколько тонкие? Он припускает боксеры Куая, не слыша, как он измученно мычит от прильнувшего к животу члена, но чувствуя вибрацию прижавшегося горла к плечу, выдавливает на руки вязкую смазку и, кажется, случайно пачкает ею простынь. Уберется когда-нибудь потом, сейчас есть дела поважнее. — Я слышу, как ты шаркаешь туда-сюда по коридорам и в номере, а когда что-то роняешь, вздрагиваю. Слова путаются. Би Хану кажется, что он не расслышал половину или услышал неправильно, и медлит, складывая в единую логичную цепочку сказанное. Все, что у него получается на ура, несмотря на улетевшие куда-то разум и здравый рассудок — плавно скользить ладонью по двум прижимающимся друг к другу членам. — Ну, прости. — тянет он, задирая голову. Нет сил, чтобы возмущаться, нет возможности понять, какой ответ требуется и что вообще ему сказали. Точно разобрал, что снова сделал что-то не так, чему не удивляется. Би Хан замирает, размыкая губы в немом стоне. Пальцы с хлюпаньем покидают старательно растянутое кольцо мышц и вместо них внутрь вторгается нечто куда большее. Боль от того, что его распирает изнутри, словно вампира на осиновом коле, Куай пытается притупить, зацеловывает бесконтрольно нанесенные следы на чувствительной коже, проходится ладонями по спине снизу вверх и обратно, по широко расставленным напряженным бедрам, и всегда возвращается к особенно полюбившимся ямочкам на пояснице, специально сформированным словно для его ладоней, что обхватывают бока, и подушечки пальцев ложатся аккурат в их центр. Дыхание учащается, и криомант предпочитает задержать его вовсе, как бы ни советовали врачи медленно выдыхать, когда нужно уменьшить боль. Напрасно Куай надеется, что раз держит в руках тело напарника, значит, держит в узде и его самого. Болезненные ощущения отрезвляют, как бы ни пьянило переплетающееся с ними наслаждение. Би Хану не нравится темп, положение, главенство, доставшееся не ему. Не нравилось все это время, но осознал все только сейчас. Он давит на опущенные скорпионские плечи, нехотя отстраняет от истерзанной кожи на шее. Снова нависает сверху почти вплотную, вжимает в кровать, поднимая и фиксируя скрещенные запястья над головой. — Ты пришел только за этим, или?.. — Или за чем? — улыбается прямо в губы Куай, встречая очередной строгий взгляд, который обычно не предвещает ничего хорошего, но сейчас врезается в него глубоко, до приятного спазма внизу живота. Ему хочется слышать продолжение собственными ушами, а не додумывать, что оно якобы было и полагаться только на придуманную реальность себе в утешение. — Сам как считаешь? Пиромант ловит дежавю, когда обезумевши, собственнически впивается в его губы. Он жалеет, что предупреждал принимающую сторону сильно не шуметь. Би Хан не издает ни звука при своих резких движениях, а не готовый к ним Куай кусает губы, чтобы не заскулить._________________
Никому не пришло в голову подняться и хотя бы прикрыть дверь балкона. От ветра она бьется ручкой о застекленную стену, раскрывшись нараспашку, цепляется за шторы, норовя оторвать их вместе с карнизом. Посторонние звуки, как и риск оставить номер в ненадлежащем состоянии при переезде, волнуют не настолько, насколько пронизывающий ветер. Невидимыми ручищами куда холоднее ладоней Би Хана он обнимает за плечи, гуляет по телу, влажному от пота, и гонит мурашек столько, что не сосчитать. Куай в очередной раз сутулится до проступивших позвонков, склоняясь над телом под собой и прислоняясь мокрым лбом к плечу. Растрепанные, выбившиеся из пучка пряди липнут к лицу, и порывы ветра, как ни стараются, не могут их убрать. И он сам тоже не может — опирается на одну руку, а второй, у которой холод забрал привычное тепло, переплетает пальцы с ладонью криоманта, сжимающего простынь. Все вырывающиеся звуки он хоронит в подушке, куда прячет лицо, и не смеет жаловаться, что так становится куда труднее дышать. Куай тяжело дышит, опаляет кожу спины под собой и одновременно заставляет ее холодеть. Конец совсем близко, он чувствует, как разум мутнеет, а тело требует больше, быстрее, глубже. Он позволяет разлившемуся по телу голоду взять верх, завладеть рассудком, вести его, блокируя возможность отдавать себе отчет. Комната наполняется шлепками, такими, что спящий в соседнем номере обязательно проснется, возьмется за телефон и подумает вызвать полицию, ошибочно посчитав, что кто-то затеял довольно странный ремонт в два часа ночи. Би Хан на волоске от того, чтобы не вцепиться зубами в подушку, и останавливает только то, что не хочется потом спать на разорванных наволочках. Ему хватит мочи и животного нетерпения, чтобы подобно обезумевшему псу порвать на своем пути все. Но пиромант останавливается, войдя во всю длину, и Би Хан с облегчением чувствует, как член внутри пульсирует и заливает горячей жидкостью, отчего вымученно мычит и впечатывается щекой в подушку, давая себе наконец отдышаться. Его прерывистые выдохи Куай ловит губами, целует в висок, щеку, уголок губ что есть сил, которые медленно покидают его. В приятном бессилии он валится на спину рядом, стягивает наполненный презерватив, наспех завязывает в узел, желая быстрее от него избавиться, и кидает куда-то на пол. Позаботится о нем утром, когда бардак будет иметь значение, которого совершенно не имеет сейчас. Когда он только входил в комнату, она была светлее, и то ли ночь окончательно погрузила город в черноту, то ли перед глазами стало чернее. Куай оглядывает каждую стену, забыв, в какой части комнаты находится кровать, выискивая часы, ход секундной стрелки которых слышит так громко. Или это его сердце отбивает последние удары перед тем, как успокоиться?.. Тогда удается найти объяснение, почему секунды скачут так быстро. Би Хан ориентируется в собственном номере куда лучше. Куай в этом убеждается, когда замечает краем глаза вспыхнувший огонек зажигалки. Также перевернувшийся напарник уже держит между губ сигарету и набирает столько дыма в легкие, сколько вмещает, и кашляет, но моментально затягивается снова. — Дай мне тоже одну. — хрипло выдавливает пиромант. Слова кажутся ему чужими, совсем не его, произносимыми незнакомым голосом и в другой манере. — Ты же не куришь. — Би Хан вскидывает бровь и поворачивается, оглядывая безэмоциальное, почти неживое лицо рядом лежащего, и протягивает руку к тумбе, нащупывая пачку. Подняться он не в состоянии, как и взять зажигалку, которую случайно толкнул едва контролируемой дрожащей рукой туда, до куда не может достать. Выругавшись себе под нос, он вытаскивает сигарету и с трудом переваливается на бок. Все мышцы затекли так, что он перестает чувствовать тело ниже пояса. — Иди сюда. Реагирует Куай с запозданием, держит двумя пальцами бумажный сверток у самых губ и прикуривает от сигареты Би Хана, выдыхая дым ему прямо в лицо. — Ты первый в душ. — Почему я? — возражает пиромант, давя в себе появившуюся от никотина тошноту. — Я не встану._________________
Так и крутится в голове это томное, озадаченное «ты ведь не куришь», от которого улыбка бесконтрольно рисуется на лице. В жизни нужно попробовать все, пусть Куай и сторонник здорового образа жизни. Он всегда задавался вопросом, что другие люди находят в непонятно каких засушенных листиках табака, нарезанных и свернутых в специальную бумажку, не понимал, почему напарник курит одну за одной. Полагал, что на съемках тот просто пытается снять стресс, но двумя днями ранее, когда они делили пачку на двоих поздней ночью, ничего волнующего не было. Найти в ядовитом дыме что-то свое он так и не смог, хотя специально купил ту же марку сигарет, которую постоянно видит в руках Би Хана. Он забывает о том, что она болтается в кармане пальто, и каждый раз, когда лезет за ключами или банковской картой, хочет выкинуть эту несчастную картонную коробочку, но зачем-то оставляет. В Циндао, куда Кейдж утянул весь съемочный состав из-за красочных и «самых потрясных» видов, у Куая слишком много друзей, знакомых, бывших одноклассников со школьной скамьи, с которыми он зачем-то поддерживает связь до сих пор. Сложно сидеть в тени, когда твое лицо периодически узнают в дурацких рекламах и второсортных фильмах, а ему так хочется банального покоя, так, чтобы вышел из дома и ни с кем по дороге не поздоровался, не засиделся в кафе из-за неспособности отказать. И хочется в том числе затем, чтобы на выходе из какого-либо заведения загадочно встать у прилавков и закурить. Как Би Хан. Он-то ни разу за их знакомство и совместное блуждание по городу никого не встретил чисто поболтать, никто не узнавал его на улицах, хотя они обязательно каждые два часа останавливались там, где народу столько же, сколько гальки под ногами, и Куай терпеливо ждал, когда сигарета превратится в кучку унесенного ветром пепла. Куда бы они ни переехали, нигде Би Хана не узнавали ни знакомые, ни, если можно так выразиться, фанаты, а тем более друзья. Кажется, у него их нет вовсе, а если и есть, видятся они крайне редко. Курить Куаю удается только ночью, усевшись на балконе и спрятавшись за огромными цветочными горшками. Он не боится, что его могут увидеть — беспокоится, что может разочаровать близких появившейся вредной привычкой. Слухи, они как пыль — не моргнешь и глазом, как разлетится всюду и долетит до всех. За эти дни он не видел Би Хана, даже не слышал тяжелых шагов за стеной и в коридоре, а спохватился слишком поздно, чтобы проверить, все ли в порядке — на часах уже за полночь, в руках почти докуренная до фильтра сигарета, а завтра повторная съемка. Пора хорошенько отдохнуть перед рабочим днем. Оставленные в ту ночь следы обоюдной страсти никуда не исчезли — поблекли, затянулись, но красовались на коже, словно криомант успел сразиться с уличными псами, с которыми не нашел общего языка. Сложно представить, с кем он вообще может его найти. Он избегал показываться в таком виде на глаза других актеров, не поздоровался с Кенши, проскользнув мимо так, словно его не существует. Обходил пятой дорогой то место, откуда слышал бесконечно радостный, надоевший голос Джонни. И понятно, почему кутался в пальто даже в помещении. Поймать его Куаю не удавалось даже в гримерке. Когда его привели в порядок и выпустили готовиться на сцену, спланировавший все заранее Би Хан только тогда скользнул в дверь гримерной, где не осталось никого, кроме самих гримеров. — Давай-давай, просыпайся. — Кейдж больно тычет локтем в плечо Такахаши, зарывшегося руками в волосы. — Третий раз я не хочу собираться ради одной и той сцены, не испорть ее хотя бы ты. Судя по тому, как Кенши поднимает тяжелую голову и сонными глазами изучает зал перед собой, который видит уже десятый раз, если не больше, не у одного Куая ночь может выдаться такой насыщенной, что сон снимет как рукой, а сонливость накатывает, едва встанет солнце. И он не завидует. Завидует рядом сидящему с ним сценаристу, у которого энергии хоть отбавляй. Точно вампир, питающийся последними силенками своего помощника. — Где шастает наша ледяная королева? — Занимается своими ледяными делами. — вспомнишь про снежинку, вот и метель. Би Хан проскакивает мимо столпившихся операторов и с каким-то особенно тяжелым видом поднимается на съемочную площадку по ступенькам, которые игнорировал все прошлые дни съемок. — У нее не должно быть никаких дел помимо тех, что происходят здесь. — вздыхает Кейдж, настраивая технику перед собой, то прикручивая свет, то наоборот, приглушая, не в состоянии определиться, как лучше. — Готовы? — Пробного кадра не будет? Криомант скрещивает руки на груди, снова выражая протест, не успев прийти. Его оголенный торс сейчас совершенно однотонного цвета, нетронутый, с нарисованными недавними ранами от клинков и затянувшимися рубцами. Гримеры постарались скрыть все лишнее, и Куай Лян представляет, каким трудом им это удалось и какое терпение необходимо в себе возвести, чтобы вытерпеть такое унижение. Встречая пронзительный взгляд из-под черных очков, Би Хан понимает, что у него всего одна попытка, и сомневается, что будет вторая. Он смотрит на позади стоящего напарника, которому почему-то не стыдно смотреть прямо в глаза, ищет недостающую уверенности. И находит. — Начали! — Он же знает, что я до сих пор не ознакомился с его гребаным сюжетом. — тихо шипит криомант так, чтобы не слышно было в микрофон, но услышал Куай. Ненавистная ему маска, прилегающая к лицу, скрывает движение губ, но и ее отсутствие не сильно бы что-то изменило. Сейчас перед ними стоит задача изобразить тренировку не на жизнь, а на смерть, в которой приходится прыгать, нелепо уворачиваться и здорово получать коленом в живот. Если бы он только знал, что для работы актером понадобится опыт работы во всех, абсолютно во всех сферах жизни, ноги бы его здесь не было. — Главное — делай то, что помнишь с прошлого раза. Остальное оставь мне. — так же тихо отвечает Куай, и под «оставь мне остальное» криомант понимает наводящие подсказки, незаметное направление и объясняющий шепот, предупреждающий о следующих действиях, но никак не победу, которую должны над ним одержать. То, как больно лопатки впиваются в прорезиненный тонкий коврик, Би Хан помнит, словно это было вчера. Настает момент, и он перехватывает надеявшегося на выигрыш Куая за жилет, припечатывает к стене так, что затылок его глухо врезается в деревянные брусья. Вжимает всем своим телом, не отпуская кромку дорогой, сшитой на заказ одежды из цепкой хватки. — Это не по сюжету!.. — А я его не читал. Знаешь, как мне на него похуй? — рычит Би Хан. — Что теперь? — Все так, как в ту ночь. Выкинув хриплое «Неужели ты думал, что сможешь меня одолеть?», считая, что грандиознее Кейдж попросту в своих нетрезвых записках сумасшедшего не напишет, он срывает маску и накрывает пухлые губы напротив своими. И его совсем не смущают ни присутствующие вокруг люди, ни камеры, ни тихие возмущения сценариста, который не останавливает съемку, над которой потерял контроль. Голова от удара кружится, с закрытыми глазами кажется, что Куай стоит не на земле, а парит в невесомости, и если бы не прижимающие к стене руки, давно бы спутал, где верх и низ. Он соврет, если признается, что не жаждал этих собственнических грубых прикосновений, настырности, которую терпит всем своим телом, которой никогда его не насытится полностью. Руки его ложатся на выпирающиеся тазовые косточки, прижимают ближе, теснее. Он должен чувствовать все, каждый импульс, каждое изменение в чужом теле, то, как способность Куая принять каждый порыв гнева доводит криоманта до исступления. — Отлично, снято! — прерывает Кейдж, и затишье снова превращается в копошение людей, топот, разговоры. — Это все? — в недоумении Би Хан осматривается по сторонам, замерев на месте, и всей душой надеется, что это еще не конец, ведь тело его уже вовсю требует продолжения, как заведенное по щелчку. Но операторы убирают камеры в сторону, тушится ослепительно яркий свет, а декорации сменяют другими. И напарник как ни в чем ни бывало отрывается от стены и ускользает из объятий. — Ну, а ты что хотел? Думал, я буду заставлять тебя участвовать в порно? Мы такое не снимаем. Не знаю, чего ты так в прошлый раз взъелся._________________
Пребывание в незнакомом городе чаще всего несет в себе больше достоинств, нежели недостатков. Куда бы Куай ни пошел, всюду заглядывается на архитектуру, рекламные вывески, прилавки со всякой всячиной, и на самое главное — людей. В раздробленной на маленькие города стране они все разные, ведут себя порой до неузнаваемости по-другому, разговаривают иногда на абсолютно непохожих друг на друга языках. Давно приелось чувство инаковости в любом месте, привычка ощущать себя синицей среди стаи черных ворон. Тоже кровожадный хищник, но, как ни посмотри, ни в какие их ряды не вписывается. Он воспитывался другим городом, впитал иные традиции и манеры и, улетев из родного гнезда в незнакомый лес, видит все идентичным. А на деле все чужое и неприветливое, не принимающее его таким, какой он есть. Одна вещь остается неизменной, где бы он ни находился и куда бы ни уезжал — Би Хан, облитый тусклым желтым светом фонаря. Зажатая между губ сигарета не разгонит играющих наперегонки мыслей, но дымом затмит их веселье, спрячет на ближайшее время от уставшего взгляда. Хотелось бы ему так же спрятаться от надоедливых ночных бабочек, норовящих запутаться в волосах и барахтаться до последнего. Он отмахивается от них, трогает волосы, проверяя на наличие посторонней живности, и выглядит очень смешным. С тем же успехом мог покурить в своем номере, но почему-то не стал, ежась в одном пальто посреди ночи. — Ты не сказал, что постельной сцены не будет. — с ходу заводится Би Хан, лишь бы показать свое недовольство, которое копил на протяжении мучительно долгих часов на площадке без возможности куда-то выплеснуть. Что-что, но рассудок он полностью еще не потерял, и портить кому-то настроение на финальной сцене показалось худшим, что он может за сегодня сделать. Редко он так беспокоился, отснимут ли они определенную сцену и с каким настроением выйдут на заслуженные выходные. Сейчас-то он осознает, что, не приди той ночью Куай, он бы никогда не позволил себе вот так откровенничать на записи, никогда бы не решился на что-то большее, чем поцелуй. Да что уж там — не пошел бы против своих принципов ни разу в жизни. Все это было ради удачной съемки, и Би Хан эгоистично хочет так считать, прекрасно зная, что пиромант начнет переубеждать его и убедит в обратном, что заставляет гневаться бесконечно. Он чувствует себя использованным, но не признается, что плохо провел время, потому что соврет. Раздражает его даже то, как долго подошедший напарник не может отыскать в полупустом кармане зажигалку, поэтому с недовольным вздохом протягивает ему свою, уже зажженную и спрятанную от порывов ветра ладонью. — Я и не говорил, что она должна быть. Так сказал Джонни, а ему верить на слово никогда нельзя. — он затягивается, замечая, как становится куда спокойнее. В его голове затмевать белесым дымом нечего, и единственную боязнь — быть увиденным кем-то из знакомых — Би Хан развевает своим присутствием. — Мог бы просто предупредить. — Не посчитал нужным, уж прости. — усмехается Куай и поднимает глаза. Небо здесь все-таки чище, и звезды сияют ярче, словно после перемещения на пару сотен километров вместе с ним переместилась и земля, став чуть ближе к далеким огонькам. — Ты просто отвратителен. — выдыхает Би Хан с последним облачком дыма, неторопливо поднимающимся ввысь вместе с холодным воздухом, делает несколько шагов вперед, в отель, и ждет, когда докурит Куай, чтобы вернуться вместе.