Безумство

Дионис был не только божеством вина и празднеств, он был богом безумия и разврата. Скольких людей он покарал за нежелание пьянствовать, сколько матерей пожрали своих детей только за то, что не легли под мужчин в дни дионисийских мистерий? Чарльз считает, что с самого начала это была глупая идея — пытаться потерять контроль под милостью бога, который был куда более жесток в своей ярости, чем Зевс или Аполлон. Но все сводилось к тому, что они не верили — никто бы не поверил, что они действительно достигнут того экстаза и блаженной потери всего человеческого. Удивительно было то, что идею предложил Генри — римлянин в костюме двадцатого века, родившийся не в то время и не в том месте. Генри, который был холоден, как горная река, и цеплялся за свою выдержку и контроль с яростью пиявки. Он же первым его и потерял — вино ударило в голову, гимны слетали с губ почти стонами, глаза — то ли жажда, то ли ярость, мощное тело замерло, словно медведь перед нападением. Камилла поддалась второй: взгляд затуманился, на лице блаженная улыбка, смотрит по сторонам, будто в ветках холодного леса не белки скачут, а феи прячутся меж листьев. Хихикает непривычно и как-то глупо, а самодельный хитон сползает с одного лебединого плечика. Чарльз и Фрэнсис были последними, чьё зрение помутилось, а в голове набилась вата. Сам Чарльз не знает, как это отразилось на нём — тоже глупая улыбка или глаза бешеного зверя? — но Фрэнсис стал в миг порозовевшим (все рыжие быстро краснеют, вспомнил он), губы кусает невинно и соблазнительно, а потом тянется ещё за вином — кадык скачет вверх-вниз, только и успевай смотреть. С несколько минут они просто привыкали — мысли улетучивались, даже не зацепившись в голове, руки подрагивали, ноги не держали. Чарльз до боли сжал ладонь в кулак, и ногти должны были царапнуть кожу — но боли не было, как и не было уличной прохлады. Первым среагировал Генри: словно ожившая статуя или восставший мертвец, он подобно быку набросился на Камиллу, погребя под собой её хрупкое бледное тело — Чарльз едва не вскрикнул, решив было, что Винтер хочет её убить, но Генри поцелуями спускался по её лицу. Лоб, щеки, нос — Камилла смеялась и выворачивалась, как из-под щекотки, распластавшись на земле. Генри был подобен оголодавшему животному — целовал, прикусывал и облизывал тонкую кожу, вцепившись в нежную шею — то ли приласкать, то ли загрызть. Рычал он тоже подобно зверю — низко и утробно, когда спускался все ниже по телу Камиллы. Там, где заканчивались ключицы и начиналась ткань, он был подобен Церберу: ладони пытаются спустить или сорвать ткань, добраться до груди, но простыня не поддавалась. Чарльз подумал, что сейчас он просто разорвет хитон, — с его силой проще некуда — но он лишь принялся ласкать небольшие груди Камиллы, облизывать ткань на сосках. Она застонала — тихо, как подбитая птичка, и выгнулась дугой в его руках. В этот момент Чарльз ощутил дыхание на шее, следом — руки, обхватившие его со спины. Горячий язык Фрэнсиса прошелся у него за ухом, и Чарльз едва не всхлипнул — смотреть и чувствовать одновременно было слишком. Пальцы одной руки попали ему в рот, лаская язык, другой — прошлись по бедру, забираясь под хитон, оглаживая и сжимая. Фрэнсис был почти жаден — на секунду он подумал, что так ведут себя люди, когда получают долгожданный подарок — и целовал его куда нежнее, чем Генри Камиллу. Та стонала и извивалась, пытаясь выползти из-под Генри, чьё лицо устроилось у неё между ног — влажные звуки, пошлые, как узловатые пальцы, разминающие её ягодицы и не дающие уйти. Когда руки Фрэнсиса обхватили член Чарльза, Камилла уже плакала, закатив глаза и сжимая между бёдер лицо Генри. Он не мог сказать, достигла она своего наслаждения или нет — она выглядела как оголенный провод, дрожащая и стонущая, а Генри все никак не успокаивался, пожирая её. Фрэнсис не садился к нему лицом — вероятно, понял, как его заводит живое порно перед ним — и сам толкался своей твёрдостью куда-то ему в ногу. Чарльз был на грани — одна рука Фрэнсиса пощипывает его сосок, вторая потирает головку, размазывая смазку, губы на его шее, оставляющие синяки, — он издаёт высокий, жалобный стон, больше похожий на вой. Ему хочется вырваться и накинуться на Генри — вцепиться ему в волосы или сломать нос, потому что Милли его, не Генри, но все, что он делает, это сильнее откидывает голову, подставляясь под чужие губы. В тот момент, когда он уже чувствует, что вот-вот кончит — Фрэнсис отстраняется. Чарльз почти плачет, оборачивается и сразу же оказывается в плену чужих губ и горячего языка. Они сталкиваются языками и носами, зло рычат, перехватывая инициативу — что неожиданно для Фрэнсиса. Однако он толкает его на спину и повторяет позу Генри — меж его ног, дергая хитон до самой талии. Фрэнсис лижет дорожку от копчика до яиц и захватывает их ртом, рукой пережимая его член. На фоне он слышит крик Камиллы — до боли знакомый, но предназначенный не ему — и пошлые шлепки кожи о кожу. Он находит в себе силы повернуть голову, пока Фрэнсис издевается над ним внизу, и там Генри держит ноги его Милли в руках, жестко врезаясь и сталкиваясь бедрами. Она не стонет и не плачет — после оргазма она обмякла, и лишь тихо всхлипывает, когда Генри закидывает её острые коленки себе на сгиб локтей и срывается на бешеный темп. Фрэнсис сосал головку и перекатывал в руке яйца — и Чарльз измученно выгибался в его веснушчатых руках, совсем по-девчачьи хныкал и дрожал. Они с Генри кончили почти одновременно — один, глубоко зарывшись в Камилле, другой прямо в красный рот Фрэнсиса. На секунду Чарльз отключился, но когда пришёл в себя, то слегка вздрогнул — он сидел на крепких бедрах Генри, прижатый к его груди. Несмотря на недавний оргазм он снова был тверд — было ли это результатом его почти монашеского образа жизни? — и лениво целовал ему шею поверх засосов Фрэнсиса. Тот находился рядом, тоже пытаясь забраться на колени Генри, и слегка потирал свой все еще возбужденный член под хитоном. Камилла лежала недалеко от них — глаза уставшие, рука вяло гладит влажные розовые складки, меж которых течёт смазка и семя. Генри резко подхватил Чарльза под руками, приподнял и пересадил на одно из бёдер, заставляя обхватить его ногами. Телосложение у Генри было словно у быка, потому ноги Чарльза предательски разъехались в стороны. Второе бедро сразу занял Фрэнсис и тут же прижался крепче — ухвативишись за испачканный хитон, он принялся тереться членом о живот Генри. Генри выразительно посмотрел на Чарльза, и тот уловил, что от него хотят. Неуверенно сев ближе, чувствуя, что он снова наполовину тверд, он начал осторожно толкаться в сторону бока Генри, издавая стоны от соприкосновения чувствительного после оргазма члена с тканью. Сам Генри обхватил себя большой ладонью и принялся крепко сжимать, поочерёдно глядя то на него, то на Фрэнсиса, явно наслаждаясь своей силой и разницей в их размерах. Фрэнсис не выдержал первым, ему хватило буквально минуты — он был напряжен уже долгое время. Следом кончил Чарльз, постанывая и утыкаясь лицом в мощную шею Генри. Он пришёл последним, испачкав собственную руку, немного живот Фрэнсиса и лицо наклонившегося от усталости Чарльза. Откуда-то сбоку послышался сдавленный всхлип Милли — а с ним она всегда говорила, что не может больше одного раза. Обманщица, лениво думал Чарльз, приходя в себя.