***
Король бегло пролистал бумаги. —И это всё, Гуннар? Крупных землевладельцев тут действительно раз, два и обчёлся, хоть с англичан последнюю рубаху снимай… — он потёр переносицу; «что-нибудь придумать» время было, только думать не над чем. Он поднял взгляд на советника. — Но я ожидал, что количество перерастёт в качество. Поголовье скота вряд ли соберётся оказать мне сопротивление, где данные о военной мощи? Я желаю знать всё о своих подданных, особенно в нынешнем нашем положении. Гуннар выпрямился, заметив на себе взгляд Кнуда. Такие примитивные жесты уже лет двадцать не смущали. Советник по привычке подкрутил ус, прежде чем заговорить: —Будет сделано! Однако, позвольте поинтересоваться, — позволения он не ждал, — как ваше величество собирается воспользоваться этой информацией? Вы достаточно мудры, чтобы не воевать со своими же крестьянами. —Что остаётся? Поднять налоги невозможно, а английская казна уже расходится по швам, да и толку от неё мало. Тем более, я не собираюсь идти в бой. Я предложу сдаться. —Знаете, король Кнуд, мы с вами оба не можем гарантировать, что Кетиль согласится, каким бы миролюбивым он ни казался, — было совершенно очевидно, кого оба подразумевали под абстрактным землевладельцем, — что тогда? Нам немало придётся потратить, только чтобы восстановить работы на ферме. Жонглировать человеческими жизнями в этом разговоре было бесполезно. Рабочие руки — вот, что важно и нужно. —К тому же, — продолжил Гуннар, — я неплохо знаком с народом Мерсии ещё со времён, когда войну вёл король Свен. Дай им время — будут восстанавливаться. Они слишком ценят свои ресурсы, которых им и так уже не достаёт. Если хотите знать моё мнение, то оттуда угрозы точно ждать не стоит. Мы тратим чересчур много сил на предотвращение чересчур маловероятной опасности. Будет разумно вывести армию, ваше величество. —Король Свен не захватил Англию, никакого толка на него равняться. Подскажи мне лучше, из-за кого Мерсия беднеет? — вопрос риторический. Они уже в замкнутом круге. — Отозвать солдат…самонадеянно. Исключено. Я только взошёл на престол, ярлы без того косо смотрят, ещё и Англию обирать запретил. Вряд ли они начнут питать ко мне хоть какое уважение, если я оставлю её саму на себя. Кровь польётся в любом случае. Англа, дана, ярла, воина, крестьянина, да скорее всех сразу, чем ничья. Можно пытаться просчитать результат, но не кровопотери. Порочный круг разомкнуть способен один Кетиль. Наверняка, вполне возможно, может быть. С ним была хоть какая-то вероятность, что меч в руки брать не придётся. В воздухе повисло молчание. Не было не то что ответа, но даже мысли, которую по какой-то причине нельзя было озвучить. Оно и обнадёживало: ни один твёрдо не стоял на своём. —Подготовь мне отчёт, — подытожил король. — Ещё рано говорить. Ярлы пусть тоже ничего лишнего не думают. —Понял вас, ваше величество. Не буду затягивать. Гуннар скрутил все листы с отчётами в один рулон, выверенным движением поклонился и вышел. Удивительный человек. Как собачка. Любую команду выполнит, правда гавкнуть не забудет, но на то он и нужен. Исполнительный и преданный, и далеко не Кнуду или Свену, но королю. Гуннар клялся в верности королевству и служить будет королевству, хоть Эстрид на трон посади. Опасно ли это? Отнюдь, пока правитель ведёт себя как правитель, а не как пучок амбиций. Вот и Кнуд правит во благо душ своего обречённого народа. Пусть он будет проклинать и презирать, пусть будет тянуться обратно к излюбленному несправедливому миропорядку, народ в праве. Кнуд на то и король, чтобы вывести его на верную дорогу и понести за него ответственность. А люди никакой ответственности не несут, им всё позволено, и говорить они могут что угодно. Можно позавидовать тиранам: у них что цель, что средства, всё одно и то же, насилие за насилие. Беспокоиться им не о чем, кроме сохранности своей головы, они и за собственную душу ответственность понести не в состоянии. Легко не знать о любви и не бороться за право на неё. Тирану хотя бы понятна сущность его борьбы, чего не скажешь о Кнуде. Борьба — противостояние, противостояние — война, война — не любовь. И всё-таки путь к ней лежит именно через войну. Насилие ведомо человеку, любовь ведома Богу, и снова он решил закрыть глаза на своих нерадивых сыновей и дочерей, по своей природе далёких от добродетели; что же остаётся? Однако война ничего не рождает, напротив. Да и Кнуд не воин. Должен быть способ своими силами построить Град Божий на земле, не утопив его в крови. Кнуд человек и грешен по определению, зато свободен. У него всегда есть выбор средства. Уже с полминуты мысль перебивает тяжёлое дыхание. Король решил его не игнорировать: любое мнение сейчас полезно. —И вы не затягивайте, король Свен, — выдохнул Кнуд, не дождавшись отцовского откровения. —Бездействие уж точно не борьба. Какие бы милосердные амбиции ты себе ни выдумал. —Вам почём знать? Я не вспомню человека более далёкого от блага, чем вы. —Я ушёл от твоего «блага», но ты куда поведёшь людей, если будешь стоять на месте? —Я не собираюсь стоять. Я знаю, в какую сторону двигаться, нужно просто выбрать дорогу…дело времени. —А ты ещё не выбрал? С рукава упал волос. Для Кнуда тёмный и длинный. Весточки от Харальда невыносимы.***
Деревянный пол часовни скрипел под ногами, не позволяя скрыть чьё-либо присутствие. Если король собрался искать любовь, у него может быть только одна путеводная звезда, и он прекрасно знал, где её найти. А всё-таки Виллибальд больше походил на Луну, которую и искать нужды не было. Вот он, всегда здесь, в часовне, одинокий и принимающий. Кроме Кнуда сюда заходили единицы, в большинстве приезжие, так что времени на Бога было предостаточно. Виллибальд отражал его свет и оттого был так необходим королю. Монах не поворачивался, он знал, чьи это шаги, и они были такой же необходимой обыденностью, как тишина в часовне, запах ладана, пылинки в солнечных лучах и бесконечные кубки с вином. Здесь с королём не здоровались, не соблюдали формальностей, словом, не тратили время на ненужные ритуалы и не пустословили. Тут и по делу говорить было сложно, когда пропитанный ладаном воздух оседал в носоглотке. А может это не дело вовсе, раз его нельзя словами выразить перед Богом. Как сейчас. Кнуд уже сел на жесткую скамью слева от Виллибальда, но заговорить не решался. Тот так и не перевёл вечно уставший взгляд в его сторону. Бывало и так, что они встречались, сидели молча полчаса и расходились. В таком случае оставалось надеяться, что король смог решить все свои вопросы напрямую, без посредничества Виллибальда. Он не был чем-то большим, чем посредником, и начинать разговор был не в праве. «Его», Виллибальда, тут даже не было по большому счёту, зато был монах, безликий пост между королём и Всевышним. О чём-то большем и мечтать не приходилось. По прибытии в Данию пять лет назад Виллибальд впервые за долгое время ощутил грунт под ногами, и с того самого дня монах в тепле, сытости и покое. Никому не нужен, никто не трогает; пей сколько выпьешь, молись и следи за часовней, изредка можешь провести службу или заняться погребением. Наконец был шанс заняться единственным полезным — постичь Его закон, и никакие нужды плоти уже не могли помешать. Может, как-нибудь удастся постичь и понять самого себя. Монах надеялся, что сможет встретить здесь конец своих дней, на своём месте и в спокойствии. А пока можно было глядеть сквозь иконы и прислушиваться к ритмичному дыханию. Долго он. Подол рясы подмёл пол. Прядь пощекотала ухо. Пылинка опустилась на икону. Другая. Солнце пониже. Ещё одна пылинка. Или всё одна и та же. Подол ещё раз скользнул по доскам. Король сидит неподвижно, ему сегодня не до Бога. Говорить придётся монаху. —Я всё знаю. Он обернул отёкшее лицо к прихожанину, тот нахмурился. —Что именно ты знаешь? —Всё, — повторил Виллибальд. Это «всё» подразумевало лишь две вещи: видения и возможную войну. Кнуд пришёл сюда за помощью с обеими, но заговорить не решался. Признаваться Виллибальду в намерении развязать войну было для него куда стыднее, чем эту войну развязывать. Однако у монаха были глаза и уши, чтобы разобраться, что к чему. Сложно сказать, хорошо это или плохо, зато нет нужды дальше подбирать слова и ждать инициативы от интерпретатора Божьего слова, который ей не обладает по определению. —Вот как…и что скажешь? Вокруг да около ходить негде. За пределами замкнутого круга, в который король сам себя заключил, казалось, ничего не было. —Что скажу? Что солнце сегодня взошло, ветер дует, больше сказать нечего. Никакая война ещё не началась. Её ещё никто не начал. —Ещё. Так ты не беспокоишься, что начнёт? —Нет. Поздно беспокоиться, если войну уже помыслили. Поздно и бесполезно, если помыслил не ты. И королю Свену мне так же сказать нечего. —Как и ему нет дела до псалмов. Он, кажется, только чаще стал меня искушать. Нет, искушать не потому, что это решение принесёт мне какое-то удовольствие, совсем нет…тебе ли не знать, как мне противна война. Однако же такой выбор прост донельзя. Понятен, бесхитростен, знаком. Прошлый правитель так бы и поступил. Временами я думаю, что это и вправду избавило бы меня от многих бессонных ночей…но потом принесло бы ещё больше. Монах, пока собеседник говорил, поднялся со скамьи и подошёл к винному бочонку. Это действие уже было сродни зевку или поправлению одежды. Виллибальд с однозначным взглядом повернулся к Кнуду, на что тот после секундного размышления кивнул, и вернулся на место с двумя наполненными кубками. Без тоста мужчины чокнулись — так, что вино перелилось из одного кубка в другой — и сделали по глотку. —Знаешь, сегодня мне снился Рагнар. Впервые с того дня явился мне. И тоже всё о войне. И ничего хорошего. Видно, думает, я с ней не справлюсь. Хотел бы я его послушать и согласиться. —Ещё и Рагнар…упокой Господь его душу. Бог, стало быть, вновь позволяет вам выбрать. —Позволяет, но выбора не даёт. Что ни решу, люди будут страдать. В таком случае принять мир, потому что это, вроде как, хорошо, тоже не выйдет, народа в долгосрочной перспективе падёт ещё больше. И всё же… — всё же, всё же, всё же. Одно лишь «всё же» на языке. — Это временные издержки на пути к утопии. Я истреблю хищников, чтобы травоядные могли процветать. Надо…выбраться из круга, — король скользнул пальцем по кайме кубка и бросил взгляд на своё отражение в убывающем вине. Казалось, нигде это лицо не выглядело так чётко, даже дурно становилось. Привкус у вина железный. —Крестьяне — хищники? Кнуд промолчал. Виллибальд и не ждал ответа. —То, что построено силой, ей же придётся поддерживать. Представьте, сколько волков придёт в забитый оленями лес, где нет конкурентов, а животные забыли всякий страх. Во всём свете хищников ведь не перебьёте. —Предлагаешь земной рай построить на вере? Волков убедить в том, что возделывать земли праведнее? Эти люди и ступени в моём плане не поймут и не примут. Их право. Они так привыкли, им так удобно. Но моя задача, как правителя, привести народ к благу, даже если он его не осознаёт. Нет власти, кроме как от Бога, и я понимаю свою функцию. —Нет власти, кроме как от Бога. Но не у всякого правителя власть настоящая. Кнуд после моментного ступора тряхнул головой, усмехнулся и поднялся со скамьи, после чего встал прямо перед монахом. Виллибальд не Гуннар, никаких клятв не давал. Договорённости были только с Небесами, ещё и бог весть какие. В этой одинокой часовне безродный монах мог позволить себе сказать больше, чем самый влиятельный ярл в Еллинге. Потому был единственным, кто мог помочь. —А моя власть, Виллибальд, — он начал с любопытной ухмылкой, — настоящая? Лицо вопрошаемого выражало ещё меньше, чем обычно, меньше, чем ничего, так, что ухмылка стекала и с лица короля. Он же, монах понял, совсем заплутал в своих волках, крестьянах и искусителях, видит кайму на тарелке, но внимания не обращает на кашу внутри. Кем, интересно, король считал себя в этом лесу? Косулей, которой пришлось стать волком? Или же он вне леса? Как Бог. Виллибальд пожал плечами. —Увидим. А пока видно только, как вы взошли на престол. Кнуд сглотнул и нахмурился. От короткой ухмылки не осталось и следа. —…как бы то ни было, это место было предназначено мне с самого рождения, и по воле Всевышнего я сейчас там, где должен и обязан быть. Без жертв и невинных смертей…не больше обычного. —Обычно волки охотятся. Обычно светит солнце, дует ветер, воюют люди. Обычно создано и поддерживается Господом, существует, как должно и обязано. Вы не можете поменять в нём что-то и оставить быть как раньше, не можете истребить волков и ждать, что лес останется тем же. Леса, какого вы знали, больше не будет вовсе. Где был ты, когда Я полагал основания земли?.. —Ах, Иов…помню. Безгрешная жертва Господня. Невинного Он заставил страдать, праведника мучиться, а убийцу и лжеца благоденствовать. Ибо такова воля Его и так Он создал этот мир и только Ему он покорен. Справедливее ли оттого бытие, Виллибальд? Сам же говорил, что нет. Так отчего мы, созданные по образу и подобию идеального существа, должны с этим мириться? — Он повернулся к иконам и повысил голос. — Отчего, Отец, истязаешь ты детей своих?! Отчего заложил тягу к истине, но наказал за неё; заложил стремление к раю, но закрыл врата в него?! Идеальный мир создал несправедливым, но раба Твоего, готового соблюдать законы Твои, обязал жить честно среди грешников, чтобы оказаться подле Тебя! Спасение связал неразрывно со страданием праведника! Град милосердия позволил строить только на жертвах жесткости. Заставил своё творение идти против своей же сущности, это ли любовь?! Нет, Всевышний, существа бесчестнее тебя и не будет! Несчастный Божий сын громко вдохнул, но речь продолжить не смог. Он, словно испуганный, рывком отвернулся от икон и уставился на монаха; возможно, сказано слишком много, слишком много даже для короля Северного моря. Настолько много, что выражение лица монаха изменилось. Едва. Измождённые глаза улыбались. Он понимал. —Нет и не будет. Деспот он, Всевышний. Подонок. Лики на иконах словно притихли и вонзились взглядом в Виллибальда, король вместе с ними. Он, видно, уже не главный богоборец. А новоиспеченного еретика в рясе это давно не тревожило. Он, отхлебнув из уже четвертого кубка, продолжил: —Что ж поделать...и всё равно Он даровал нам великое качество, пусть прямо сейчас оно вам видится проклятьем. Мы свободны, Кнуд. Вы, я, ярлы, крестьяне, весь род людской свободен. Я выбрал прожить жизнь в бедности и молитве, а мог убивать или грабить. Кто-то выбрал войну. Многие. Вместо того чтобы установить благо, Господь позволил нам самим решить, хотим ли мы идти к нему. Что бы страшное ни случилось, то проявление прекрасной человеческой свободы. Вам доступен выбор, вы это знаете без меня. Вы вольны идти к благу или от него, строить рай как и на чём хотите, отвергнуть Бога. Не забывайте о своей воле. Король ощущал взгляд ликов уже на своей спине. Они ждали его решения. Они позволяли ему уйти, не приняв его. Только они. Простояв несколько минут в тишине, Кнуд ринулся к выходу, но резко остановился у порога, будто врезался. Бог примет любой выбор или его отсутствие, но не человек, которого погубит или спасёт война. Свен, Рагнар… —А ты что выберешь в конце концов? Ты. Виллибальд. Не Всевышний, Виллибальд. А ничего он не выберет и в игрушки в расчёт крови и полезности играть не захочет. Кнуд так долго обдумывал последние слова, а ничего не понял. Или пока не захотел понимать. —Ликёр. —Хорошо. Но гора падая разрушается, и скала сходит с места своего; вода стирает камни; разлив ее смывает земную пыль: так и надежду человека Ты уничтожаешь.