Смерть кружки.

... А она лежала на холодном кафельном полу, разбитая, растерзанная, покинутая, брошенная доживать последние мгновения в одиночестве. Она задыхалась, давилась чёрной жидкостью, обжигающей белую керамику черепков, покрытую треснувшим лаком. Мягкий электрический свет с казавшегося таким недосягаемо-далёким потолка слепил её, обдавая её белые бока снопами искр, играя на острых гранях её осколков - его призрачное сияние проникало в самое нутро - оно словно лилось из самых её глубин. Внезапно стены как будто сдвинулись... Они начали понемногу сдуваться, исходя волнами и пузырями, вздымались, медленно опадая, словно сорванная тюль. Они накрыли комнату, распадаясь, кружась в бешеной пляске, они носили по комнате, подобно стае белых птиц, содрогались в предсмертной агонии... А чёрная тварь, обвившись своим проклятым хвостом, сидела рядом, невозмутимо умывая точёную голову мягкими лапами, скрывающими чудовищные когти, делая вид, что ничего не произошло - как будто бы не она только что отняла чью-то невинную жизнь в самом её расцвете, принеся её в жертву своей прихоти, своему мгновенному порыву эмоций, побудившему это дьявольское создание сбросить её - такую безщащитную и преданную своему делу - со стола навстречу верной погибели. Она заходилась яростным криком негодования и бессилиной ярости - однако кто мог её услышать, кроме кружащихся в тошнотворном хороводе стен да мигающих где-то вдалеке ламп?.. Вдруг над ней нависла тень - густая тяжёлая тень, прогнавшая к чертям резвящиеся в игре на её боках блики, закрыв своей исполинской массой потолок - лишь неверно мерцал электрический свет вокруг колоссальной тёмной головы. Наконец-то её заметили, наконец-то ей не придётся лежать на этом проклятом богом холодном полу в обжигающей чёрной луже, наконец её, как раньше, возьмут в руки и... И что? На что она, разбитая на сотни, тысячи осколков, теперь сгодится? Она бы заплакала, будь она способна на слёзы - однако ей не было дано даже такой малозначительной для обладателей слёзных желёз отдушины. Её аккуратно, стараясь не порезаться и не пролить ни капли драгоценной бордово-красной жидкости, собрали и подняли с пола; теперь она видела своё дно - то, что она бы при всем желании не увидела, если бы ни эта глупая случайность -, видела тонкую изящную ручку... Так вот, какой она когда-то была - ей казалось, что с момента рокового падения прошли уже миллионы лет. Так вот, какой она когда-то была - гладкой и белой, хранящей в себе концентрированное тепло и безвозмездно дарившей его другим... А где это всё теперь? Кануло в небытие, куда теперь предстоит отправиться и ей самой. Её подняли с пола и бесцеремонно выбросили в мусорное ведро - вот как ей отплатили за годы неблагодарного труда, за который она не получала ни платы, ни признания. Она вздохнула в тоске, однако никто её не услышал. Она не знала, что с ней будет и куда её отнесут потом - знала лишь, что миллионы и миллиарды лет она будет гнить - и не важно, под крышей или под палящим солнцем - она будет гнить, никому не нужная и всеми забытая.