Самые страшные слова

Каблуки башмаков отстукивает ровный ритм по плитке, из-за эха даже спокойное дыхание кажется громким. Фриск с неподдельным интересом разглядывает старинные фрески и пытается сквозь витражи увидеть небо Поверхности. Она сотни раз была в этом Зале. Она сотни раз сюда вернётся. Фриск развернулась на каблуках ровно у восьмой колонны и зажмурилась: она угадывала точный момент телепортации. Спустя секунду она вновь повернулась в сторону Тронного Зала – и верно! Перед ней вновь стоял Судья. Девочка быстрым движением выдернула собственную Душу из груди – алое сердечко жалобно дрогнуло – и гордо продемонстрировала свои «0 ОП, 1 УР». Фигура в капюшоне пошатнулась, и на секунду Фриск показалось, что он упадет, но Судья только молча отшагнул с ее пути, показывая дорогу к Тронному Залу и подчёркивая, что пропускает ее. Уже который десяток временных веток их Суды проходили в тишине: видимо, они оба решили не тратить время на бессмысленные разговоры. Ангел кивнула (зачем она до сих пор пыталась общаться с этой безмолвной тенью?) и спокойным, размеренным шагом двинулась на встречу к Королю. Она знала, что сразу после вынесения решения Санс исчезнет и больше не потревожит ее. — ...эй, – раздался из-за спины тихий голос. Даже этот короткий звук, жалкий рудимент речи, заставил Фриск вздрогнуть и развернуться, тут же выхватив из инвентаря первое попавшееся оружие. Этот голос звучал... ужасно. Как скрип старой, не смазанной двери, как предсмертный хрип умирающего, как... последняя попытка сломанного компьютера функционировать. Девочка выставила перед собой игрушечный нож, пристально вглядываясь в стоящую напротив фигуру. Странно, Санс даже не вздрогнул, когда направила в его сторону нож. Ещё таймлайнов двадцать назад он старательно держал дистанцию минимум несколько метров и на каждое ее резкое движение реагировал ещё большим увеличением этой дистанции. Сейчас ему как будто было все равно. Фриск даже не скрыла своего отвращения, когда быстро пробежалась по нему взглядом, пытаясь определить угрозу. Он был похож на привидение, напрочь лишённое признаков жизни: болезненно бледный настолько, что сливался со снегом в Сноудине, весь покрытый никогда не заживающими синяками и ссадинами, оставшимися ещё от Флауи и возвращающимися каждый Сброс, старая грязная одежда болталась на его теле лохмотьями, под пустыми глазницами, в которых он даже не заботился зажигать зрачки, залегли огромные темные мешки. Истерзанное существо, противоестественное и противное самой жизни и природе. Сейчас она была готова слушать. Это было что-то... новенькое. Необычное. — я знаю, что ты сделала, – на секунду в пустых глазницах мелькнули две знакомые белые точки, но тут же погасли: у него не было сил даже на это естественное проявление магии. Фриск рассеянно пожала плечами – естественно, Санс знал обо всех ее грехах, но все это было в настоящем, которого не было. Если он хочет драться, она, конечно, готова, но это испортило бы ее идеальную концовку: в этот раз она искала Истинный Финал. — И? – девочка скрестила руки на груди, вернув нож в инвентарь. Санс поднял голову, видимо, пытаясь взглянуть ей в глаза, хотя и нельзя было сказать из-за отсутствия зрачков. Зачем? Что это за внезапный прилив смелости? На белых, искусанных губах мелькнула слабая улыбка – жалкое подобие нормальной человеческой улыбки. — ...и я люблю тебя, – абсолютно убито прошелестел он. Фриск сглотнула, почувствовав, как ей стало холодно, хотя в Зале Суда царило вечное лето. Девочку прогиб холодный пот. — Что? – ошарашенно выдохнула она. Это была просто глупая шутка? У него ещё были силы шутить? «Я ненавижу тебя» «Ты мне противна» «Ты сделала мне больно» «Ты разрушила мою жизнь» «Я хочу убить тебя» «Ты заслужила страданий» Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь из этого — Почему? – одними губами произнесла Фриск, непроизвольно делая шаг назад, словно от опасности. Это было неправильно. Необъяснимо. Страшно. — ...ты всё ещё... мой лучший друг, – Санс вяло улыбнулся (пожалуйста, прекрати, это даже хуже твоих криков боли и злости) и повернулся в сторону окон, чуть щурясь от настоящего солнечного света. Он выглядел невыносимо спокойным и расслабленным. — Почему? – повторила девочка, чувствуя, как все ее тело сковало от ужаса. Она не заслуживала его любви и дружбы. Это не поддавалось рациональному объяснению. А Санс обязан быть рациональным. — потому что я помню, как ты пришла в первый раз, – Санс снова повернулся в ее сторону, и в его глазницах зажглись маленькие дрожащие зрачки. Они мелькали, то пропадая, то разжигаясь. Это не было объяснением. Это не было оправданием. — Ты не должен, – пробормотала девочка, нервно сцепив пальцы. — я знаю, – парень пожал плечами. В его голосе звенело пустое отчаяние. — Это неправильно, – Фриск сморщилась, чувствуя, как в душе волнами поднимается отвращение к самой себе. — я знаю. — Я тебе не друг, – выплюнула она, как последний аргумент. Фраза застыла на губах черным ядом. — я знаю. я хочу быть твоим другом, – Санс сделал несколько шатающихся шагов в ее сторону, и Фриск отпрянула, как от чумы. Он ей не друг. Он ей не брат. — Ты мне противен! – взвизгнула она, отступая ещё на шаг. Санс рассеянно улыбался, – Я тебя ненавижу! Я не хочу тебя видеть! – он кивал, с каждым словом подходя все ближе. В какой-то момент он окончательно обессилел и, наверное, ничком рухнул бы на пол, если бы Фриск не подхватила его. Это было автоматическим движением, продиктованным каким-то задыхающимся чувством морали, до последнего твердивший в ее подсознании – вот ирония-то – голосом Санса извечное «так будет правильно». Что вообще значило «правильно» в ее ситуации? Он вцепился в нее обеими руками, пытаясь удержать равновесие, но только спустя пару мгновений Фриск поняла, что это было объятие. Он с трудом поднял одну руку, чуть не потеряв равновесие снова, и провел по ее волосам, после чего рука вновь упала безжизненной плетью. Он ее гладил. Гладил по голове, как невинного маленького ребенка. — ...как я хотел тебя ненавидеть, – ласково прошептал он ей на ухо, окончательно повиснув и перестав даже пытаться стоять самостоятельно. Фриск было жутко и омерзительно, но только сейчас она поняла, что ей было мерзко от самой себя. Она даже этих объятий не заслужила. Она хотела, чтобы он ее ненавидел. Она искала этой ненависти – и находила только святую, всепрощающую любовь. Медленно она опустилась на пол, продолжая поддерживать... кого? брата? друга? Девочка почувствовала странное жжение в глазах, а потом по щеке скатились что-то тяжёлое и теплое. Слезы? — я хочу быть твоим другом, – Санс слегка отстранился, глядя на нее неоправданно тепло, – хочу заплетать тебе косички, – он с трудом поднял руку и опустил девочке на макушку, – хочу водить тебя в школу, – девочка с трудом подавила в себе всхлип, – хочу помогать тебе с уроками, – «заткнись», попыталась она сказать, – хочу угощать тебя мороженым втайне от мамы, – он назвал Ториэль матерью. Он имел на это право. Фриск, после того, что она сделала, нет, – хочу лепить пластыри на твои разбитые коленки и гулять с тобой в городском парке, – его голос дрожал, и Фриск уже не была уверена, что причиной была слабость, – хочу просто быть твоим другом, – впервые Фриск видела, как можно плакать без слез. Абсолютно сухие пустые глазницы. Никогда не изменяющаяся улыбка разорванных щек. Разорванная на части, растерзанная душа. Ничего живого. Ничего целого. Ей было страшно. Ей было мерзко. Ненависть к себе росла в груди, как маленький пожар, с каждой секундой. Все ее искусственно выстроенное спокойствие тонуло в занимающим всю Душу чувством вины. Ей было не все равно. Она больше не хотела искать. Она хотела остановиться.