Кислотно Зелено Розово Фиолетово

Ордена у них не имелось или условного разрешения тоже, вообще, как и моральных устоев по поводу личного пространства. Все дорого богато, все в сусальном золоте, прям как у Хазина, было. Он то променял все, и теперь является рецидивистом, зато с Громом, тем самым который любимый. Искали те документы в которых черно по белому коррупция запечатлена в истоковом качестве. Действовали по намётанному маршруту: Вторгаются естественно незаконно – Ищут – Находят – Перепрятывают – Ордер на обыск – Находят перепрятанное. Идеальная схема, и если Хазину тупо в лом, то у Грома целая экзистенция. Петр думает, что тот даже слов таких не видал не то, что краткое пособие. Дела идут в нужном русле, повода для грусти нет, но и для счастья не находиться. А эту блевотную серость сознания Хазин терпеть не мог, ибо бессилен был перед нею. Приходила, все облизывала обсасывала, высасывала и уходила, а слюну сопли и этот запах тины отчаяния и самого дешёвого табака оставляла, и в наибольшей степени обидное, что в гости не звала. Как и персона, собственно, в чьем грязном белье они сейчас роются. Прописи для особо умных и хитрых находятся, в до одури креативном месте – вазе, красивой такой Мейпин, которая в стиль рококо как честное слово Иуде. И если вдруг эти уроды не сгорят в аду за то, что почти в прямом смысле с этим куском фарфора пришлось заминаться сексом, то все их намерения не благи, а мысли порочны. Хотя смотреть после успешно выполненного задания на потное, сияющее в алеющем восходе тело было порочно, прикасаться грешно, а восторгаться нечестиво, но уж что сделано – то сделано. Оппонент, герой народа замечает, разворачиваясь на одних каблуках. У него в глазах похоть, у него в глазах страсть. И у них не будет возвышения сексуального подтекста ведь не духовны. Игорь просто знает, прижимаясь ближе, наглаживая ягодицы принадлежащего ему человеку, он проходиться рукой меж, приподнимая, сжимая и наконец возвышая над землей. И Петя чувствует себя в правильном соучастии, бойкий обводит изящу пальцев каждую впадину спины, пока его же не касается стальных пружин матраца. У них было столько времени на разговоры, но только сейчас в самом неуместном контексте будут сказаны. Хазин вдет языком по ключицам оставляя слюнявый след, но благой, в противоположность ей, мол гляди я лучше, я чище. Гром медлит, натирая тела солью пота сегодняшнего дня. Как будто делиться пережитым, тем, что смог внести в конспект, дарует концентрат. – Неправильно это, Хазин, – проводит пальцами над укушенным ранее ушком, сметая выбившиеся из строя пряди. – Не по-христиански? – и смеяться заливисто, так что земля содрогается в агониях. Петр знает о чем он, а Игорь знает, что тот знает. И это осведомления друг о друге захватывает ураганом любви. Гром вместе с поцелуями снимает всю ненужную дребедень, и смотрит, но не выжирающе а так, с наслаждением. Хазин такого до Грома не видел, не ощущал, в любой серийности порнух, такое заснять попросту невозможно. И Игорь наблюдает. За тем что если бы не далось, то не запер в клетке под своим крылом, а отпустил. Но тот не гепард, ему не заповедник, не суровая саванна, не тем более клетка не сдалась, а еще его глупое одиночество приобрело своих обитателей. - Все-таки плохо, - Петр не будет спорить ведь не с кем, Гром и сам понимает – так надо, так лучше. Игорь приподнимает смеющегося собеседника за лопатки и усаживает на коленях. С такими темпами никакого пика не будет, только исповеди у алтаря. И на глухое для приличия «Почему?» получает: – Была бы моя воля я на подольше засадил, а так что? Попинают камушки с годок другой и снова за старое, неправильно это. Вот меня в детстве знаешь как батя курить отучил? – ситуация скорее грустная, но тут вспоминает с улыбкой. Хазин знает, не единожды слышал, обдумывал и удивлялся. Но кивает в знак соглашения на внимание. – Я мелкий был, для меня 20 рублей невиданные деньги, так я и копил их дохера долго, и тут отец говорит мол пошли. Приходим и на все – исключительно сигареты. А я же ребенок, мне еще и сладенькое нравилось, как вчера помню 68 пачек… – и смотрит в окошко с почти ощутимой тактильной грустью, правда не за сигаретами. Петька того обнимает прижимаясь ближе, так чтоб дышать асинхронно не могли, один вдыхает – другой выдыхает. – 68 пачек которые вы сожгли, положив под большой медный таз, я помню, – на лице грома испарена, прилипшие волосы и все написано. – Там, во-первых, все вокруг было в дыму, так что задохнуться можно только подумав, а во-вторых, копоть от того таза так и не отмылась, – ему думается, что он может до сих пор где-то под ванной залёживается, с годовой пылью. – Зато оригинально, – если бы была возможность его улыбкой можно бы вскрыться кому-нибудь, но не Грому, тому можно только апельсины ею резать. – Не то слово кис, не то слово, – и забирается лапищей на законное место. А другой проводит по подбородку, запуская пальцы в уста. Печка на даче и та не так опалила своими языками пламени, как этот. Долгий, измученный стон при прониктоневии пальцев, как старая добрая традиция. Их тела находятся в консенсусе, а дыхание в ритме. И если бы Хазин все-таки стал музыкантом он бы назвал это музыкой, такой что выше и проникновеннее любой существующей и нет. Не мнимый абсолют. Ему тепло и сладко, руки Игоря любимы и любящие, взгляд Игоря любим и любящий, весь его Игорь любим и любящий. Двигается Гром медленно, вкушая все что давно изведано и попробовано, так как будто в первый раз. Петя уверен, в старости у Константиныча будет Альцгеймер или уже есть. Набирая прыть шлепки, то и дело становятся чаще, воздух в груди спирает стон и это уже не музыка, это агонии для слепых. Хазин уже не особо разделяет реальность с сознанием, все превратилось в кашу, эмоции, движение и многое другое все в одну топку, пускай горит. Да так чтоб в совокупности сгореть. И они сгорают, как бабочки на солнце. Да только те до завтрашнего утра не доживут, а этим на работу. Внезапно тело пробирает сильная дрожь, пальцы скручиваются в панцирь улитки, а позвонки неестественно изгибается. Тела нежатся в истоме, только изредка гладя лопатки Гром понимает, что все это правильно. - Правильно это, Хазин, - он целует Петю в взмокшую макушку поглаживая большим пальцем раковину уха. - И я о том же, - Хазу думается, что настание завтрашнего дня неизбежно, а потом вполне ясную надежду что тот не принесет ничего плохого.