Насилие

– Раздевайся. В комнате вдруг стало пугающе тихо. Саша постарался сделать вид, что то была просто слуховая галлюцинация. Он мирно сидел в своём уютном домашнем халате, на столе стоял ароматный чай, от горячих, свежих булочек шёл пар. Саша сам приготовил пирожки, убрался в комнате, даже распылил освежитель воздуха; который на самом-то деле был ему не по карману. Он старательно и аккуратно заполнял рабочую тетрадь Артёма, не смея допустить ни единой ошибки. Пару дней назад Саша случайно написал не ту цифру и втайне купил новую, такую же тетрадку, заполнив заново все сто двадцать листов. Огромных усилий стоило подделать чужой почерк и отметки преподавателей, лишь бы только Артём не заметил подмены. Когда молчание стало совершенно невыносимым, Саша всё же поднял на одноклассника усталые, припухшие глаза. Сашино округлое лицо с веснушками представляло действительно жалкое зрелище: синеватые мешки усталости, яркие, воспалённые от укусов губы, сильно вздёрнутый нос и пухловатые щёки. Он знал, что выглядел плохо, поэтому так редко смотрел кому-либо в лицо, словно прятался. Артём же, напротив, выглядел очень здоровым и отдохнувшим. По природе высокий и сильный, просто гора мускулов, он мог бы стать моделью, если бы хоть немного интересовался своим будущим и перспективами. Вместо этого Артём предпочитал играть в баскетбол во дворе и распивать алкоголь на сомнительных вписках. Он, как и многие в их школе, заставлял Сашу делать домашние задания и доклады. Это не казалось чем-то плохим: Саша будто бы сам напрашивался, сразу же выражая своё согласие, едва ли не охотно. Одна из девушек как-то вступилась за него, тогда Саша сказал, что ему правда нравится заниматься учебными заданиями, вроде того, что других дел ведь у него всё равно нет. Тогда все совершенно успокоились, и больше Сашу никто не защищал. И даже когда на него кричали за допущенные в чужих работах ошибки, это казалось совершенно правильным и справедливым. Как-то Артём нашёл Сашу рыдающим в школьном туалете. С разбитым носом. Тогда Саша заверил его, что кровь сама пошла, что, вроде как, сосуды слабые. Не то чтобы Артём думал вступаться за него. Даже не особо и расстроился, что имена выведать не получилось. Артём знал, что Саша был геем. Все знали. Это как-то прослеживалось в его походке, чуть прихрамывающей и такой женственно-медленной. В голосе: тихом, мелодичном. В постоянно смущённых, опущенных глазах. В том, как он иногда смотрел на парней в раздевалке, сразу же быстро отводя взгляд. И те рисунки, которые как-то вывалились из его сумки... такие возвышенно красивые, они окончательно уничтожили его репутацию. И только обязательства по выполнению заданий спасали Сашу от полного уничтожения беспощадными одноклассниками. Артём часто заходил к Саше забрать тетрадь. Он редко бывал в школе, поэтому так было удобно: к тому же, Саша был его соседом по дому. Так сложилось, что Саша не всегда успевал закончить, и иногда Артёму приходилось наблюдать за процессом. Невольно сложилась традиция, со временем Саша уже стал угощать Артёма чаем, пирожками, а иногда делился чем-то посущественнее, вроде полноценного ужина. Артём знал, что все в курсе бедности его семьи, но отгонял мерзкие мысли о жалости со стороны гея-одноклассника. Сегодня Артёма ударил отец. Попытался избить, как часто делал с его матерью. Но Артём впервые дал отпор. Отец оказался удивительно слабым, и Артём сильно пожалел, что не сопротивлялся ему раньше. От одного только толчка сына тот завалился на спину, жалко и убого оголив огромное пузо, а руки его раскинулись в стороны, как у подстреленного. Отец так и остался валяться на грязном полу, бормоча невнятные ругательства; когда Артём выбежал из квартиры. Поразительно, но унижение отца вызвало в сердце горькую, тошнотворную боль. Мучительное ощущение стыда за свою кровь. И сидя перед Сашей, он ничего не мог поделать с клёкотом внутри. Ярость душила его, разрастаясь бешеным комом. Вызывала тошноту и отвратительную дрожь по всему телу. Артём более получаса наблюдал за тихим заполненим тетради, но вдруг, сам себя пугаясь, ощутил, что ещё секунда и он изобьёт Сашу. Сильно, страшно, до полусмерти – как его отец избивал мать. Он приказал Саше раздеться. И ещё больше разозлился, когда тот проигнорировал эту просьбу. Костяшки сжатых кулаков побелели. Артём чувствовал, как гудит его сердце. Он поднялся и подошёл к Саше, смял тетрадь и отбросил в сторону. Он хотел ударить по столу, но в соседней комнате спала бабушка Саши, и из милосердия он всё же сдержал этот порыв. Саша же не шевелился, словно замёрз. Лишь лёгкое подрагивание шеи и пульсация венки на виске говорили о его сильном испуге и шоке. Он никак не мог поднять глаз на Артёма. Он понимал, что тот хочет его ударить. И в ужасе ощущал подступление слёз страха и отчаяния. Когда Артём схватил его за ворот футболки и с силой рванул в сторону, Саша издал хрипло-отчаянный звук. Сдавленный возглас, который вырвался совершенно случайно. Саша свалился на пол. Стул громко упал следом за ним. Саша поспешил его поднять, но Артём схватил его под бок и толкнул в сторону, уже сильнее. Так, что Саша ударился об угол тумбочки и сорвал занавески. В ужасе, покрасневший пятнами, он прошептал: – Пожалуйста, тише, – и чуть погодя добавил, слегка повысив голос: – Бабушка… Артём тяжело дышал, сжимал и разжимал кулаки. Желваки ходили на его скулах, он весь вспотел, ко лбу прилипли чёрные пряди. Злобно усмехнувшись, он поставил стул на место и сел на него, закинул ногу на ногу. – А ты чего, блять, хотел? Я сейчас и к бабке твоей загляну. Если не будешь делать, что говорю. Саша снова замер. Даже рот его остался чуть приоткрытым, а руки так и зависли в воздухе, протянутые в сторону Артема, готовые сложиться в мольбе. Артём выждал секунд десять, а затем резко встал и направился к выходу из комнаты: – Ну как хочешь, блять. К бабке так к бабке. Саша рванулся в его сторону, как раненое животное. Но метнувшись по полу, сразу же сморщился от боли. Бедро его уже сильно покраснело, и неизвестно, образовалась ли трещина. Кости у них в семье у всех были очень слабые. – Артём… – только и смог выдавить Саша, жалобно цепляясь за штанину своего одноклассника. При этом он смотрел в пол, а руки его сильно дрожали, так, что он даже не сразу смог ухватиться за ткань. Артём откинул его руку, словно брезгливо, и сел на кровать. Прерывисто выдохнул. Он сцепил руки и посмотрел в окно. Солнечный луч упал на его профиль, высвечивая зелёные глаза, делая их светло-яркими. – Ровно десять секунд, ты раздеваешься. Если нет, я ухожу и, как бы ты не просил – мне похуй. Бабке твоей пизда. Саша ничего не мог поделать с тем, что начал задыхаться, он даже не мог собрать буквы в слова, сознание его помутнело в панике отчаяния, и от шока он, казалось, вообще забыл, как говорить. Наконец, он всё же смог выдавить, заикаясь: – Я не понимаю, зачем тебе это? Ч-ч-что не так? – Саша уже не мог сдержать плача и всхлипываний. Слёзы окончательно перекрыли его горло. Артём же даже не смотрел в его сторону. Его будто сильно заинтересовало что-то за окном, он даже слегка улыбался, едва-едва уголками губ. На секунду Саше показалось, что кошмар позади и, возможно, Артём даже извинится. Но тот вдруг встал и снова направился к двери. С ледяным, каменным лицом. Выражение это было совершенно пугающим и непоколебимым. И когда Саша снова вцепился в его ногу, тот пнул его прямо в грудь. Удар был вполсилы, но Саша на секунду совершенно потерял возможность дышать и даже испугался, что сейчас задохнётся. Когда Артём взялся за дверную ручку, за спиной его раздался прерывающийся голос Саши: – Раздеваюсь, раздеваюсь… – он лежал на спине совершенно белый, будто в шаге от потери сознания. Лицо его было мокрым от соплей и слёз. Губы стали ещё ярче, абсолютно красными, словно накрашенными. Саша неловко стягивал футболку, медленно, как будто не мог перевернуться на спину. – Быстро, – Артём снова сел на стул. Тогда Саша приподнялся на коленях и снял верх, внезапно снова покраснел пятнами. Он замешкался и даже решился взглянуть на Артёма. Но безумно жестокий взгляд зелёных глаз дал понять, что надо продолжать. Тогда Саша встал и опять так весь и сжался от боли – да, на кости точно была трещина. На подгибающихся ногах Саша попытался снять шорты, но, пошатнувшись, снова завалился на пол. Заскрипел стул, Артём наклонился в его сторону: – Да что с тобой не так? Я тебя всего пару раз пнул, в шутку. Если не перестанешь выёживаться, я тебе покажу, что такое реальная боль. Серьёзно. Саша же разрыдался совершенно. Рукой то и дело вытирал бесконечно стекающие по губам и подбородку сопли. Он опирался на колени и тяжело дышал. Предательские капли обильно падали на пол. Он никогда не думал, что в состоянии выплакать столько слёз. Казалось, ещё чуть-чуть и на паркете образуется целая лужа. Саша боялся взглянуть на Артёма, в ужасе считал бешено бегущие секунды и понимал, что если тот снова двинется в сторону двери, его уже не удастся остановить. Наконец, он смог выдавить, мокро и жалобно: – У нас в семье слабые кости… Раздался грохот. Артём опять опрокинул стул, совершенно намеренно. Он схватил Сашу за горло и кинул на хилую кровать, которая сразу же заскрипела. Он навис над ним, дёргающимся, словно из проруби, и больно сжал Сашину челюсть, наслаждаясь ужасом в его расширяющихся зрачках. – Так тебе помочь что ли, блять? – он ударил Сашу по лицу. – Тебе помочь надо, да? Снова удар. И ещё. Мокрый шлёпок. Ярко-розовое зажмурившееся лицо. Разбитая губа. Алые капли, будто бусины на разгорячённой коже. Прилипшие ко лбу тёмно-рыжие пряди. Вымученные стоны. Слабые, неловкие толчки в грудь. Пена у рта. Когда Артём поднялся, всё лицо Саши было покрыто тонким, полупрозрачным слоём крови. Глаза его были чуть приоткрыты, но словно в полудрёме, так пусто было их выражение. Он еле заметно дышал, а влага пота и рыданий стекала в уши, по шее и даже покрывала ткань светло-серого одеяла с машинками. Артём будто снова увидел что-то любопытное за окном. Казалось, он совершенно успокоился. Перед уходом он попрощался: – Так сложно что ли было, блять… В следующий раз убью…

***

Следующий раз настал в субботу. Артём снова заявился к Саше, как ни в чём не бывало. Как ни в чём не бывало, он снова ел пирожки, жадно пил свежезаваренный чай. Саша совершенно не поднимал на него глаз, говорил тише обычного, так, что его едва ли было слышно. Всё кутался в халат, словно от холода. Прошло полчаса, прежде чем Артём сказал: – Раздевайся. Саша медленно поднял голову от тетради. Осторожно её прикрыл. Подошёл к двери и проверил, плотно ли она заперта. Затем занавесил окна. Вышел на середину комнаты. И остался так стоять. Всё ещё не решаясь взглянуть на своего мучителя. Но они оба, казалось, решили выжидать. Артём молчал поразительно долго. И вот, Саше стало настолько страшно от этой ледяной тишины, что он, наконец, скинул тёплый халат и обхватил себя тонкими руками. Так он простоял ещё пять минут. – Тебе нравится, когда тебя бьют? – спросил Артём вдруг. – Нет, – быстро ответил Саша. Он почему-то стыдился снимать штаны, ведь там была повязка и огромная синяя гематома. Он боялся указать Артёму на его вину. И сев на кровать, снял одежду уже в таком положении. Так он надеялся, будет меньше видно. – Всё снимай. Саша покорно кивнул и быстро снял трусы, судорожно и шустро, как в раздевалке. И после этого сразу же закинул их куда-то за кровать. Он сжал руки между ног, весь сгорбился. Стыд жрал его внутренности, никогда ещё Саше не хотелось исчезнуть так сильно. – Носки тоже. – Да, – зачем-то ответил Саша, снял и их. И вот, они сидели друг перед другом. Садисткое желание Артёма исполнилось. Ласковые предзакатные лучи ласкали их силуэты неуместно нежно. Саша был весь, будто побитый, едва ли не сложившийся пополам. Артём же, напротив, восседал расслабленно и надменно, широко раскинув длинные, сильные ноги. – Вставай. – Нет, – вырвалось у Саши, и он в ужасе прикрыл собственный рот. Уже знакомое окаменение вновь сковало его тело и горло, Саша больше всего боялся именно этого: понимал, как сильно его молчаливость и заторможенность бесят Артёма. Но в то же время ничего не мог поделать с тем, что его тело реагировало на стыд таким вот образом. Артём по-прежнему мучительно страшно не шевелился, но Саша мог ощущать на себе его беспощадный, садистский взгляд. Он был готов к очередному избиению, но боялся шума. Так не хотелось тревожить больную бабушку. И, вспомнив, как впервые нырял в ледяную прорубь под крики жестокого отца, Саша глубоко, до боли в лёгких вздохнул. Зажмурился. И встал. Он вытянул руки вдоль дрожащего тела, как по стойке смирно. Ноги его были прижаты друг к другу, словно в судороге. Саша был весь вытянут, напряжён; казалось, ещё секунда и его хватит удар. Лицо его морщилось и дёргалось, сжатые губы побелели, глаза были закрыты так плотно, что не было видно ресниц. – Ахуеть, какая мука, – рассмеялся Артём. Саша, наконец, взглянул на него. Он никак не ожидал такой насмешки: настолько надменной, злой и колкой. И в лице Артёма было лишь это: холодная ярость, ощущение собственного превосходства и довольства. Казалось, этот человек не просто наслаждался мучениями другого, но просто не понимал, какие же страдания причиняет. Тогда Саша сказал: – Зачем ты делаешь это со мной? – Что делаю? – спросил Артём, и лицо его изобразило премерзко поддельное недоумение и наивность. – Ты знаешь что, – Саша почувствовал, как снова начинает задыхаться, но уже от злости; руками он прикрыл свой пах, а по щекам его потекли слёзы, но особенно раскалённые и едкие, капли ненависти и крайней обиды. – Руки, – сказал Артём, сбросив маску секундного дружелюбия. Но Саша не убрал рук. Вместо этого он медленно подошёл к Артёму, словно в тумане. Саша смотрел на него сверху-вниз и не мог поверить своим глазам: такие волосы, мрачнее чёрной дыры, не “по-пацански” роскошные густые локоны, словно стекающие по длинной, лебединой шее, чуть раскосые, всегда тоскливо-ироничные потусторонние зелёные глаза, чётко очерченные, будто карандашом, готической формы губы, уникально утончённый изгиб бровей… Саша не мог понять такого противоречия. И Саша коснулся этого лица. Пальцами провёл по лбу, носу и губам, осторожно убрал за ухо смоляную прядь. В следующую секунду он уже лежал на кровати, жестоко придавленный обезумевшим от ярости телом. Артём накинулся на него и вдавил в себя в диком порыве. Он сам даже не успел решить, как расправиться за такое. Саша повернул голову чуть в сторону и глубоко вздохнул. Наслаждался запахом. Все ароматы смешались: булочки с корицей, морозное солнце, дерево нового стола, свежий дезодорант Артёма, его малиновый крем для рук… Комбинация эта казалось такой уютно-нежной и совершенно не вязалась со сложившейся ситуацией. Он чуть прикрыл глаза, от батареи шёл приятный жар, свет просачивался в комнату сквозь небесные занавески, подсвечивая их юные силуэты красивыми полосками… – Почему же я так противен тебе? – наконец, он смог сказать. Саша не увидел, но почувствовал, как Артём опять премерзко, совершенно неискренне улыбнулся: – А как ты можешь быть не противен? Саша повернул голову, посмотрел в сияющие агрессией и болью глаза. Часть чёрных волос прилипла к чуть приоткрытым губам, в порыве злости Артём так весь и запыхался. Был похож на раненого быка, которому вот-вот нанесут сокрушительный и последний удар. – Ну, давай, – Саша услышал собственный голос будто бы откуда-то издалека. Артём нанёс первый удар.

***

Артём тогда явно переборщил и первое время даже боялся появляться в школе. Просто не знал, как реагировать на круглое посиневшее лицо. Он никогда не думал, что чья-то кожа может быть настолько чувствительной. Не знал, что чьи-то кости могут быть такими хрупкими. Впрочем, ситуация дома позволила ему отвлечься. Отец свалился с инфарктом после очередного запоя, и они с матерью с трудом скрывали вздохи облегчения и радости. С деньгами стало значительно тяжелее, но это никогда не ощущалось как большая проблема. В один из первых весенних дней, ещё морозных и по-зимнему свежих, Артём нашёл себя у подъезда Саши. Совершенно неожиданно. Он в секунду вдруг осознал, что сам не появлялся в школе вот уже более двух месяцев и его, скорее всего, уже и отчислили. Утро это было таким отрезвляюще ярким и светлым; что он всё же открыл железную, ржаво-коричневую, скрипучую дверь и вошёл. У квартиры Саши он так и замер от непривычно тоскливого чувства внутри. Знакомые запахи и салатовая краска на обшарпанных стенах, крохотный коврик, весь в пятнах грязи, жестяные банки с бычками от сигарет – Артём ощущал неуместное, болезненное тепло в груди; и этого очень стыдился. Тогда он позвонил в дверь. Зачем-то отошёл в сторону, чтобы его не было видно в дверной глазок. Замер, опустив глаза. И в какой-то момент так весь и напрягся, ещё секунда и бросился бы бежать вниз по лестнице, к выходу. Но дверь приоткрылась. Артём сделал резкий, широкий шаг вбок. Перед ним стоял Саша. Следов от синяков уже, конечно же, не осталось. Но весь он был какой-то осунувшийся, побелевший и особенно несчастный. Даже веснушки выцвели, будто бы. Волосы неряшливо отросли до плеч, почти как у девчонки. Можно было подумать, что подсел на наркотики, но Артём знал, что Саша избегал даже алкоголя. Смотрел он по-прежнему робко, но в то же время как-то непривычно прямо. Открыто. Без страха, но, словно по привычке, стесняясь. – Ты как? Могу войти? – спросил Артём. В ответ Саша лишь оставил дверь открытой, а сам прошёл в квартиру. Артём, сперва замешкался, но вскоре двинулся следом. Не с первого раза он смог закрыть кривой замок. Да и в прихожей было темно, к тому же. Пощёлкав выключатель, он убедился, что света нет. Удивился Артём и непривычному запаху. Он так часто бывал здесь, что дом этот казался чужим, ненастоящим без привычного аромата корицы и чая. Не было и добрых духов “Красная Москва”, которыми неизменно душилась бабушка Саши. В полумраке Артём вдруг понял, что потерял силуэт Саши из виду и, скользя пальцами по стене, пошёл к его комнате. Саша сидел за своим деревянным столом. В тот момент Артём подумал, что если бы ему пришлось рисовать Сашин портрет, то он бы, наверняка, запечатлел его именно так: с чуть опущенной головой, в освещении солнечных лучей, за своим рабочим местом. – Бабушка умерла? – Ага, – Саша не отрывал взгляда от листка на столе, хотя тот был совершенно чистым, отсутствовала даже ручка. – Ну, это нормально, старики помирают, – Артём стал расхаживать по комнате, старательно вальяжно. – А со светом чего? – Отключили, – ответил Саша тем же голосом, не меняя своего положения. – Денег что ли нет? А чего не работаешь? – спросил Артём, остановившись, чуть поправил занавески. – Я начал работать, пока просто… – тут Саша всё же взглянул на Артёма, но как-то очень бегло и вскользь, и сразу же опустил глаза, – … пока просто не удаётся. – Понятно, с учёбой сложно совмещать, – Артём вдруг с ужасом ощутил непривычный ком в горле и больше всего испугался, что ощущение это отразится в его голосе, поэтому прокашлялся, – я вот бросил. – Бросил? – спросил Саша совершенно без выражения, но снова подняв глаза. – Ага, – Артём присел на край кровати, на такое родное нелепо детское покрывало с машинками, туда, где когда-то были пятна Сашиной крови, – мне работать надо, без вариантов. Отец помирает. – Мне жаль, – сказал Саша как-то глухо. – Да похуй, я ненавижу его, – проговорил Артём скороговоркой, но голос его всё же предательски дрогнул, и он снова ощутил надвигающийся шар безудержной агрессии. В комнате воцарилась тишина – знакомый предвестник чего-то плохого и неизгладимого. – Прости, чая нет. – Да похуй, – Артём уже, не скрывая, шипел злобой. – Мне раздеться? – Да, – прошептал Артём и сам поразился своему голосу. В нём была мольба.

***

Саша скинул халат, а под ним практически ничего и не было. Он быстро избавился от того, что осталось. Совершенно не стесняясь своей наготы, чуть приоткрыл занавески и посмотрел куда-то за крыши домов, на светло-светло голубое небо. Он глубоко вздохнул и посмотрел на Артёма. Подошёл к нему: – Что теперь? – Теперь обними меня. Саша словно очнулся или проснулся. Глаза его вдруг наполнились жизнью и сиянием слёз, таких запоздавших. Дрожащими пальцами он погрузился в чёрную копну густых волос и прерывисто выдохнул. Осторожно, он сделал крохотный шаг вперёд, и тогда Артём приблизил своё лицо к его торсу. Коснулся кожи губами. Саша весь вздрогнул, как от удара током. Артём не спеша поднял потемневшие глаза, а затем провёл руками вдоль ног Саши – от зажатых икр к маленьким ягодицам, уже покрывшимся мурашками. Он прижался губами к животу Саши чуть плотнее, оставляя мокрый след около аккуратного пупка. Артём улыбнулся и зашептал, словно забывшись: – Ну, обнимай же, обнимай… А Саша, уже захлёбываясь слезами, так и вцепился в его плечи, склонившись и сжавшись, словно в судороге. Вскоре он не выдержал и сполз на колени, оказавшись уже ниже Артёма, у его ног. Тот сразу же сел рядом, на пол у кровати и крепко прижал Сашу к себе. Отведя пушистые рыжеватые пряди, Артём проговорил ему прямо в шею: – Сними, сними… с меня тоже… Дрожащими пальцами Саша расстегнул рубашку Артёма и, не долго думая, сразу же прижался губами к его плечу. Он замер так. Артём же медленно гладил Сашу по спине, тихо задыхаясь. Через пару мгновений он позволил себе убрать волосы с Сашиного лица и заглянуть в его глаза. И живот Артёма сразу же сжался от сладкой судороги при виде этого нового, нежного, по-детски открытого выражения. Тяжёло дыша, Артём открыл было рот, думая сказать что-то, но не смог. Брови его сошлись в трогательном, предслёзном напряжении, и он просто накрыл губы Саши своими.