Не сегодня

      Учителя никогда не касались их. Это был запрет. Даже в перчатках, даже при острой необходимости. Просто. Никогда. В ответ, ученикам также запрещалось пытаться дотронуться до них. Недосягаемые, хотя и на расстоянии вытянутой руки, они существовали, учились, сражались.       Изуку не может вспомнить когда всё началось. Может с первого взгляда, может быть нет. Он просто был слишком поглощён фанатской любовью ко Всемогущему, чтобы вовремя отследить неизбежное.       Кач-чан и другие тоже не стремились касаться друг друга, но иногда всё же обнимали в дружеской поддержке или в попытке спасти.       Где-то глубоко в душе Изуку надеялся, что прикосновения Урараки могли бы оставить следы на его коже. Но сколько бы раз он не поднимался в небо под действием ее причуды, на его коже никогда не появлялись следы, только синяки и ушибы. Обидно не было. Ну, может быть, самую малость?       Киришима оставил яркий след на щеке Минеты, когда виноградноголовый попытался заглянуть в раздевалку для девочек. В тот момент оба мальчика почти побелели от страха, но оказалось, что это лишь сила удара, а не что-то большее. Мина вообще сомневалась, что на теле Минеты могут остаться какие-то другие следы кроме ударов. Жестоко, но учитывая характер парня, девочки их класс согласно закивали головами.       Изуку не интересовало это, в конце концов путь героя — это путь одиночества, так было со Всемогущим, так было с Седьмой, так жил Гран Торино. Так он думал.       А потом было нападение Лиги Злодеев, Пятно, Якудза и предательство героев.       Изуку казалось, что он всего лишь картонный человечек, внутри которого пустота и сквозняк — подуй — разлетится на маленькие кусочки. Он не понимал, почему их допускают до этого, почему никто не рассказывает что значит быть героем на самом деле, почему Всемогущий всегда улыбался. Изуку не чувствует сил даже дышать, о какой улыбке может идти речь?..       Изуку сидит на крыше разрушенного здания и смотрит вниз, его ноги обманчиво беззаботно качаются над далёкой землей, он почти не держится руками за перила — просто не видит смысла.       — Знаешь, иногда нужно просто поспать, — за его спиной стоит Сотриголова, с огромными мешками под совершенно красными глазами.       — И когда же спали вы, сенсей?       Ответить нечего. Айзава нормально не спал слишком давно, чтобы с уверенностью ответить на этот вопрос. Может быть, когда-то в школе? Мужчина понимающе хмыкает и активирует свою причуду.       — Такие как ты и не дают мне спать.       Ленты сковывают руки и ноги Изуку, но без причуды он не может выпутаться из них. Может, не так уж и старается. В конце концов он просто слишком устал от всего.       — Пора домой, — слышит Изуку перед тем как отрубиться на тридцать шесть часов.       Первое, что видит Изуку, открыв глаза — потолок больничного крыла и чёрные волосы, которые смотрят в разные стороны. Изуку кажется, что они похожи на маленьких змеек, и этот образ так веселит его усталый ум, что против воли парень начинает смеяться.       — Гаргона, — сквозь смех шепчет он, и начитает смеяться сильнее, ведь, сила его учителя — во взгляде.       — Он рехнулся? — Бакуго рядом, он потрёпанный и усталый, но Изуку знает, теперь он знает, что Кацуки дорожит им.       Айзава-сенсей внимательно оглядывает теперь уже хихикающего Изуку и хмыкает.       — Такой же как и всегда, — заключает Сотриголова. — Мидория, тебе нужно отдохнуть.       Изуку перестаёт смеяться и теперь, включив режим «спасти всех», смотрит на учителя.       — Разве я уже не отдохнул? Сколько я спал?       — Недостаточно, — отвечает Айзава-сенсей. — Если ты потеряешь сознание на поле боя, то проиграют все, кто сражается на твоей стороне. Разве я не говорил вам об этом?       Изуку помнит, как Айзава-сенсей, закутавшись в спальник, сказал о пользе сна. Тогда, детским умом и неопытным взглядом, он думал, что это лишь оправдания для сна во время учебных часов. Теперь, узнав сколько нужно сил и выносливости для работы в засаде, Изуку в полной мере оценил находчивость своего учителя.       — Я не дам ему вернуться в поле, — решительно сказал Бакуго, делая шаг в сторону Изуку.       Но Айзава-сенсей, остановил его.       — Почему ты думаешь, что слова про отдых касаются только Мидорию?       Бакуго удивлённо смотрит на учителя, который почти не спал с момента, как Изуку пропал.       — Но…       — Сейчас придёт Мик, и он присмотрит за вами обоими. А я посплю.       То что сон ему не светит ещё ближайшие шесть часов, Айзава, конечно же, не сказал. Но по взглядом мальчиков он понял — они знают правду, и не осуждают его за ложь. Лишь жалеют, что учитель не может отдохнуть вместе с ними.       Такой простой закон: не прикасайся к чужим детям. Никогда. Выжженный на подкорке, видимый на обратной стороне век, единственный запрет для взрослых и учителей. Дайте детям побыть детьми, дайте им насладиться жизнью, до того, как они узнают что же за них решила судьба.       Айзава знал этот закон. Чёрт побери, он давал клятву, что не прикоснется к своим подопечным. Он был уверен, что его ленты и бесконтактный стиль борьбы отличные обереги от непредвиденных обстоятельств. Единственное что Айзава не учёл — судьба та ещё хитрая зараза. Он не касался. Коснулись его.       В попытке спасти, Мидория, повинуясь геройскому инстинкту, подлетел и толкнул его в сторону. Ладонью в грудь.       Шесть месяцев спустя на груди Айзавы до сих пор алеет отпечаток уже не детской, но юношеской руки.       И самое ужасное, что по законам вселенной, убрать отпечаток может только тот, кто нанёс его. Айзава предпочитает не смотреть на своё обнажённое тело, он и раньше не был фанатом демонстрировать свою смуглую, покрытую шрамами, кожу. Но после того случая, даже бассейн стал для него невозможен.       Стараясь относиться ко всем одинаково, Айзава не заметил, как Изуку в него влюбился.       Эта чёртова судьба…       В классе пусто и закатное солнце бросает яркие тени на стены и пол, увеличивая контраст и создавая неповторимую атмосферу золотого часа. Изуку стоит возле стола своего учителя и смотрит вниз. Его лицо горит от стыда, глаза на мокром месте, нижняя губа дрожит, но он решительно стоит и держит в руках конверт. Маленький незаметный конверт ручной работы, внутри которого послание для его учителя.       Айзава устало смотрит на него. Это не первый раз. Но впервые он знает, что это неизбежно. Неотвратимо. Неизлечимо. Другим он мог сказать, что они ещё найдут своего человека, что эти чувства понятны, но пройдут, стоит только закончить школу. Что он мог сказать человеку, который оставил след на его коже?       Соврать? Попросить потерпеть? Подождать?       Айзава не думал, что до этого дойдёт, в конце концов злодеи делали всё, чтобы герои не заскучали от мирной и тихой жизни. Подумав чуть дольше, Айзава понимает: именно наполненная опасностями жизнь толкнула мальчика на признание. Потому что худе всего, когда ты не успел.       Не успел простить, не сказал «прощай», не решился признаться. Айзава больше других об этом знал. И поэтому не винил и не ругал Изуку за эту неосмотрительную смелость.       И всё же. Разве он мог принять этот конверт? Принять юношеские чувства?       Прикоснуться к нему?       — Прости, — тяжело вздохнул Айзава, — но сейчас я не могу принять этот конверт.       Изуку удивлённо смотрит на него, словно ждал чего угодно, даже отчисления, но только не этого. Не так.       — Сенсей?.. — в его сияющих глазах Айзава видит надежду. И, чёрт возьми, если эти чувства, их связь, помогут сохранить жизнь мальчишек, Айзава не будет против. Сейчас он его учитель, и как учитель он следит за ним, но выпускной уже не за горами, и нет сомнений, что без надзора, Изуку полностью отдаст себя спасению, не заботясь о себе.       Я позабочусь о тебе, думает Айзава, аккуратно забирая конверт из рук ученика, чтобы засунуть его в нагрудный карман школьной формы.       И если, накрыв ладонью карман, он коснулся ключицы своего ученика, что же, значит это и вправду судьба — они оставили свои отпечатки, и теперь им поможет только время.       Время, и борьба нового поколения против закостенелых устоев общества.       — Вернёшь, когда закончишь обучение, — прошептал Айзава, возвышаясь над своим учеником.       — Хорошо, — также тихо ответил Изуку.