Гвоздика

      — А, кстати, я тут спросить хотел: не знаете, есть где в Окиномии хороший цветочный?        Неожиданный вопрос Кейтаро отвлёк друзей от их дел и заставил одарить его недоумённым взглядом. Особенно задумчивой выглядела при этом Сакико: с её губ сорвалось протяжное хмыканье, а телефон в руках с занесёнными над экраном пальцами покачивался от тряски автобуса, ожидая, когда она допишет ответ на комментарий к очередному видео на канале Магазина улыбок. Наконец, на губах Сакико появилась хитрая понимающая ухмылка. Она уже даже открыла рот, когда...       — Неужели Кейтаро собрался дарить цветы девочке?!        ...её перебила как всегда воспринявшая всё по-своему Тамаки.        От подобной "теории" опешил уже Кейтаро — даже плюхнулся обратно на сиденье, с которого привстал, чтобы поговорить с девочками. Не помогла ситуации и Сакико: состроив серьёзную мину, она кивнула и заверила:       — Конечно, Тама. Ты разве не знала? Сейчас у Кейтаро как раз та самая стадия отношений с...       — Сакико, прекрати пудрить Тамаки мозги, — с тяжёлым вздохом попросил Кихиро и объяснил: — Думаю, Кэйтаро обеспокоился, потому что в это воскресенье День матери. Но, — продолжал он в ответ на активные кивки друга (почему-то покрасневшего и смущённо чешущего затылок...), — боюсь, я не могу тебе помочь, Кэйтаро: я обычно дарю маме не цветы... да и в этом году уже нашёл для неё кое-что миленькое... миленькое...        Мечтательная улыбка на лице Кихиро лучше всяких слов показывала, что он не врал. Сакико, наконец-то отправившая ответ, хмыкнула.       — Да уж, с тётушкой Рэной трудновато просто придерживаться традиций, если действительно хочешь её порадовать! — прокомментировала она — а затем откинулась на спинку сиденья и продолжала: — Хотя у нас с мамой тоже есть на этот праздник свои традиции — я её в наше любимое кафе на скопленные карманные вожу... но ты, Кейтаро, конечно, можешь купить гвоздичку в цветочном у станции, — добавила она, с откровенным ехидством косясь на Кейтаро.        Тот громко фыркнул.       — И потом на месяц аскетом сделаться, спустив все карманные на хиленький цветочек? Видел я, какой там ассортимент и какое обдиралово в этом магазине! Нет уж, проще в городском парке с клумбы сорвать, пока никто не видит...        На этом моменте Тамаки, притихшая после объяснения от Кихиро и больше слушавшая с улыбкой, не сдержалась и хихикнула в кулак.       — Не волнуйся, Кейтаро, тебе не придётся рисковать и воровать цветы из общественной собственности: я покажу тебе магазин, где покупаю гвоздики маме, — пообещала она и в ответ на загоревшиеся надеждой глаза Кейтаро добавила: — Они там действительно хорошие, я всегда именно там закупаюсь — в конце концов, в отличие от сестрицы Саки и Кихиро-тяна, мои праздничные традиции более... традиционные.        И лучезарно улыбнулась. Сакико не сдержала очередного дьявольского смешка.       — Ну, по-моему, отбрасывать идею с кражей всё же рановато — женщины всегда ценят, когда ради них идут на риск!.. — заявила она ¬— и, краем глаза заметив нечто тревожное, стушевалась и попросила: — Кихиро, не смотри на меня так, словно сейчас с этой ангельской улыбкой выкинешь меня из окна автобуса... меня от тебя жуть берёт...        К счастью, Кейтаро всё равно не особенно вслушивался в то, что там говорила Сакико. Некоторое время он смотрел на Тамаки чуть ли не со слезами благодарности на глазах, — а затем не выдержал и, вновь перегнувшись через сиденье, схватил её за руку с счастливым:       — Тамаки, ты моя спасительница!        На его бурную реакцию друзья лишь переглянулись — и обменялись понимающими смешками. Тогда Тамаки смеялась вместе со всеми. Однако...        ...Воскресным вечером Тамаки, сидя в ближайшей к входу в поместье Сонодзаки комнате с красной гвоздикой в руках, не могла не думать о том, как этот день проводят её друзья, — и, сколько бы она ни пыталась отрицать, от этих мыслей у неё щемило в груди.        Как бы скромен он ни был, мама Кейтаро определённо искренне обрадуется подарку. Вот Кейтаро протягивает ей одинокую (хоть и очень даже симпатичную) гвоздику, говорит ей слова благодарности за всю заботу, которую она дарила ему как мать, — а она, даже не дослушав, целует его в макушку и, поблагодарив за внимание, говорит, что любит его. Непременно говорит.        А у мамы Кихиро эмоции наверняка более бурные. Что бы он там ей ни подобрал, подарок ей непременно понравится — Кихиро хорошо знает (и, чего греха таить, вполне себе разделяет) её вкусы. Вот он вручает маме "ми-и-иленькую" вещицу — а она радостно тискает в объятиях сначала подарок, а затем — дарителя (лишь чудом не сломав ему пару рёбер — впрочем, Кихиро явно к этому привычный).        Впрочем, у этих двоих подарки более "моментальные", и подарили они их, наверное, уже с утра. А вот Сакико, возможно, до сих пор ещё в кафе с мамой. У них абсолютно точно был весёлый день, полный смеха и улыбок, — и теперь они наверняка сидят, выбирая лучшие совместные фото, где эти улыбки запечатлены, скрашивая время в ожидании отца, уже едущего их забрать.        Все эти картины такие тёплые, такие счастливые и такие... непривычные. По крайней мере, для Тамаки, которая одиноко ждёт припозднившуюся после собрания сельсовета маму, убежавшую по делам с самого утра... лишь бы никто из стариков не пригласил маму выпить, задержав ещё больше...        Шелест открывающейся двери заставил поникшую Тамаки быстро вскинуть голову и прислушаться. На секунду сердце замерло в надежде — а затем забилось в учащённом темпе от радости: определённо, домой пришла мама! Покинув свой пост, Тамаки поспешила её встретить.        Когда Тамаки вышла в коридор, Мион как раз успела снять обувь и взойти в дом. При виде высокой, уверенной фигуры матери Тамаки почувствовала смесь трепета и радости... но уже в следующий миг её охватила робость. Нет, бояться ей, конечно, нечего, просто... этот взгляд, которым мама каждый раз смотрела на неё, когда они были наедине, и который она каждый раз глупо надеялась не увидеть...        В этот момент Мион наконец-то заметила Тамаки, и на её лице отразилась... растерянность. Смущение. Неловкость. Та самая странная эмоция, от которой у Тамаки каждый раз неизменно горько сжималось сердце. Всё-таки появилась...        Пару секунд мать и дочь просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова и точно бы вообще не понимая, как себя вести. Наконец, Тамаки сумела взять эмоции под контроль и, призвав на лицо улыбку, сделала шаг к Мион.       — С возвращением, мама! Я всё не могла дождаться возможности поздравить тебя с Днём матери... Благодарю тебя за то, как ты трудишься ради меня!        Протягивая гвоздику, Тамаки произнесла это практически на одном дыхании, точно оттарабанив заранее выученный текст. Нет, конечно, в нём не было фальши или откровенной лжи, а её улыбка была как всегда милой и добродушно-радостной, просто... наверное, увидь друзья Тамаки сейчас со стороны, им бы показалось, что она общается со стеной, настолько неловко и даже неуклюже сейчас выглядела Мион.        Да, Мион, пожалуй, тоже бы вряд ли кто-то из знакомых сейчас узнал: для сельсовета она была серьёзной и собранной представительницей семьи Сонодзаки, для неблизких родственников — надёжной правой рукой главы, для друзей — лидером клуба и едва ли не главной его движущей силой, для них, детей, — доброй тётушкой-затейницей, которая одна из первых готова была с ними подурачиться. Да что там, даже со своей матерью, нынешней главой семьи Сонодзаки, и с сестрой Шион Мион вела себя гораздо... живее.        Как будто прекрасно знала, как общаться со всеми этими людьми. В отличие от родной дочери.        Вот и теперь, пока Тамаки с улыбкой протягивала ей цветок, Мион переминалась с ноги на ногу с глуповатым, потерянным выражением на лице, словно её огорошили внезапной новостью, а не дарили подарок на День матери, как это происходило буквально каждый год. Она чувствовала себя настолько не в своей тарелке, что даже не сразу сообразила просто принять цветок.        Однако в конце концов эта мысль неизбежно должна была прийти ей на ум, так что в итоге Мион всё-таки осторожно взяла его в руку (при этом она как будто нарочно старалась не задеть руки Тамаки) и, кивнув, с смущённой улыбкой ответила:       — Спасибо большое, Тамаки. Я это очень ценю... правда.        От этого "правда" самоконтроль Тамаки всё-таки ненадолго изменил ей, и её брови на миг свелись домиком на переносице. Однако уже в следующую секунду она снова была той самой беззаботной Тамаки, которую знали все её друзья, и со спокойной улыбкой следовала за матерью по длинному коридору в комнату бабушки.        "Ничего страшного, — говорила себе Тамаки. — Ведь не все же семьи обязаны со стороны выглядеть одинаково дружными. Бывают и такие, где дети и родители больше поддерживают деловые отношения... да и не так у нас с мамой всё-таки. Дурачимся же мы вместе, когда собираемся клубом с Кейтаро и остальными! Так что это такая ерунда — не стоит и думать об этом... не стоит и чувствовать печаль... не стоит... правда..."       — И всё-таки эта гвоздика... — вдруг произнесла себе под нос Мион, замедлив шаг, когда они вышли на крыльцо внутреннего двора.        Тамаки также замедлилась и, склонив голову набок, вопросительно взглянула на мать. Та не торопилась с разъяснениями; вместо этого она поднесла цветок ближе к губам — и, почти касаясь их лепестками, прошептала...        Внезапный порыв тёплого ветра поднял в воздух пряди длинных волос Тамаки, и ей пришлось немного побороться, чтобы откинуть их назад. Но это, на самом деле, такая ерунда... Что более важно — шуршание приглушило и без того тихие слова Мион.       — Ты что-то сказала, мам? — спросила Тамаки, закончив возиться с волосами.        Мион ответила не сразу. Несколько секунд она стояла к Тамаки спиной, так что на её лице виднелся лишь уголок подкрашенных алым губ, опущенный в задумчивости. Наконец, она подёрнула плечами, точно отгоняя ненужные мысли, и, обернувшись к Тамаки, с улыбкой ответила:       — Нет, ничего. А теперь давай-ка поторопимся — нехорошо держать бабушку в неведении относительно дел Хинамидзавы!        И, развернувшись, крупными шагами уверенно направилась к комнате Акане. Тамаки пару секунд с недоумением смотрела ей в спину — а затем также пожала плечами и поспешила за ней.        Обе сделали вид, что она не слышала, как Мион сказала: "Её больше заслужили мама и Шион, а не я".