Мы можем спать - и мучиться во сне, Мы можем встать - и пустяком терзаться, Мы можем тосковать наедине, Махнуть на всё рукою, развлекаться, - Всего проходит краткая пора, И все возьмёт таинственная чаща; Сегодня не похоже на вчера, И лишь Изменчивость непреходяща.
В ничем не примечательный вечер в таверне всё также было достаточно народа, но сегодняшний взгляд посетителей и пьяниц был прикован к одному очень статному (на внешний вид) гостю. Тот сидел в зарезервированной для более обеспеченных гостей зоне, где ни один любитель пригубить до последнего вздоха не смог бы помешать приятному вечеру приличному человеку. А человек действительно был приличный. Вышедший на сегодняшнюю смену Дилюк не понаслышке знает о довольно знаменитом и эрудированном консультанте из Ли Юэ. Ему, как владельцу винокурни «Рассвет», приходилось иметь дело с Цисин, чтобы наладить поставки вина в соседний регион, и тогда от лица объединения отправили, по их словам, «эксперта во всех областях» - консультанта из ритуального бюро. Удивление Дилюка нужно было видеть, но ещё больше тот опешил, когда господин Чжун Ли взаправду оказался экспертом во всех областях. Не нужно и говорить, что сделка состоялась. Итак, многоуважаемый гость с Ли Юэ сидит на втором этаже таверны «Доля Ангелов» и (по всеобщему мнению) кого-то дожидается. Дилюк сам отправил дорогого гостя подальше от пьяниц и был уверен, что встреча будет с не менее значащим персонажем. Кейа, сидя за барной стойкой тоже строил теории и неотрывно следит за гостем. В конце концов он должен быть на стрёме всегда. – Как думаешь, Люк, с кем такой господин из другого региона может назначить встречу в таверне? – Кто знает, – Дилюк протирает бокалы и умело игнорирует просьбу подать ещё одну «полуденную смерть». – Да и не наше это дело. Всё-таки у нас хорошие отношения с Ли Юэ, да и этот консультант приближен к верхушке. – Не часто кто-то заслуживает твоего доверия, – Кейа ухмыляется, но его внимание резко переключается на вошедшего посетителя. – О… Помните, что господин Чжун Ли сидит в зоне, в которой ни один пьяница его не достает? Так вот, один всё же достал. Венти уверенным шагом направляется на второй этаж, игнорируя бармена и своего завсегдатого собутыльника, чем и вызывает удивление у тех двоих. От барда не несёт алкоголем, как обычно, он не распевает песни и нет вокруг него привычной ауры непринуждённости и лёгкости. Сегодня пришедший гость собран, сдержан и лишь еле заметная улыбка показывает настоящее настроения гостя. Он искренне рад данной встрече, но в то же время встревожен. Да так, что эмоции через край, но в то же время ни одну и не показать. Чжун Ли сразу его заметил. Ту лёгкость, словно ветер в жаркий зной он не спутает ни с чем. И он тоже безумно рад и тоже смущён. – Распылишься ли ты сегодня для меня на бутылку фирменного вина из данного заведения? – Венти смотрит с нотками озорства. Он никогда не мог, да и не сможет сдержать себя от издёвки его старого друга. Но у того настрой другой. Он позволяет и не отвечает. Сегодня настроение плыть и поддаваться. – Хорошо. Сегодня можно. И Чжун Ли сам спускается к барной стойке за той самой бутылкой вина. Кейа ухмыляется и лишь бросает: – Вы же не из здешних мест, господин? В нашем городе вино из одуванчиков распивают только по важным и значимым событиям. Чжун Ли расплывается в улыбке, смотря с теплотой на собеседника, из-за чего и так заинтересованного Дилюка заставил пялиться на эту сцену во все глаза. Консультант с несвойственной ему краткостью отвечает. – Сегодня и правда важный день. Сегодня я встретил дорогого мне друга. Дилюк и не мог подумать, что пьяница-бард является значащим для такого господина человеком. Понимаете, Дилюк старается не судить по внешности, но постоянно напивавшийся до чёртиков и платящий, как выражается он сам своим пьяным языком, «натурой» (то есть своими выступлениями) бард не производил впечатление статного человека. Но сегодня тот был совсем другим. Отдав одну из лучших бутылок вина в знак уважения, Дилюк провожает взглядом Чжун Ли и старается выкинуть из головы мысли о тех двоих. – Пожалуй, я пойду, иначе моё любопытство меня сожрёт. Те двое выглядят так, будто готовы просидеть вечность за разговорами, – Кейа кладёт деньги на стойку и в знак прощания машет бармену. Дилюк машет в ответ, мысленно соглашаясь с Кеей.***
Разговоры не идут. Оба сидят, распивая вино и думают об одном и том же. Им не нужны слова, ведь видя друг друга они не могут ни о чём думать, кроме воспоминаний. Оба пережившие войну, каждый свою. И у каждого ещё болят шрамы. – Знаешь почему я не так часто вижусь с таким дуралеем, как ты? – Венти внимательно разглядывает бокал вина и понимает, что Чжун Ли знает. – Потому что каждый раз, смотря на тебя, я возвращаюсь в то время и окунаюсь в эту боль. Бард выпивает бокал залпом и немного жалеет о сказанном. Поэтому продолжает: – Но были и хорошие моменты, хоть и немного. Ну на то они и хорошие, и памятные, потому что их было немного. А Чжун Ли слушает. Сегодня он одно сплошное противоречие сам себе. Он не хочет говорить, ведь из его уст прозвучат лишь слова ностальгии (или «старческое бурчание» как называет Венти). Он медленно пьёт вино и лишь легко улыбается. – Как бы там не было Барбатос, я скучал. Потому что Венти – его последняя отдушина и последнее существо, понимающее и знающее его вдоль и поперёк. Потому что они оба потеряли на войне своих дорогих людей. Они потеряли своих соратников с других регионов. В конце концов они оставили свой статус. У них не осталось никого и ничего, кроме друг друга. – Ты же не смирился, да? Даже взял его облик. Ты всегда был ближе к ним. К людям. – Кто бы говорил, дурачьё. Сам взял часть её имени в свой новый псевдоним. И так всегда. Оба вспомнят, оба заденут, оба уколются и оба пожалеют. Такие вот они, без боли не могут. Точнее не могут без воспоминаний. Да они друг без друга не могут, если говорить откровенно. Ждут встречи, видятся, радуются приходу друг другу и всё равно потом добивают взаимно. Такова их участь как Архонтов. Страдать, страдать, страдать и в глобальных проблемах подчиняться Селестии. – Моракс, как думаешь, у неё получится? – Венти лениво крутит пустой бокал. – В смысле… она всегда была богиней любви, но тут решилась на столь жестокое преступление. – Порой любовь страшнее ненависти и злобы. В конечном итоге она делает это для своего народа. Царица всегда была отчаянной. Венти задумчиво проводит взглядом по таверне. Многие посетители уже покинули заведение и Дилюк разгоняет оставшихся пьяниц. Время неумолимо приближается к закрытию. – А ты не боишься? – Чего именно? – То, что небеса накажут нас снова, Моракс. Чжун Ли лишь тяжело вздохнул. Он много думал над этим вопросом и над контрактом с Царицей, но он не нашёл причин бояться. Особенно его убеждение подкрепилось событиями, которые устроили предвестники в его гавани. – Я думаю, нам нечего бояться. Наши люди теперь справятся без нас. И Венти без раздумий соглашается.***
Проходя по ночной аллее, Венти и Чжун Ли понимали, что это, возможно, их последняя встреча. Они держатся за руки друг друга как за последнюю спасательную палку в бескрайнем океане. Смысла нет, но надежда-то есть. Даже у богов. Смотря на своего спутника и перерыв все воспоминания в голове, Моракс не может сдержать слов сопереживания и отчаяния: – Я понимаю почему ты пытаешься забыться в алкоголе, Барбатос. Но стоя с тобой рядом, я твоё живое воспоминание и оставшееся настоящее. Ты от этого никуда не убежишь. Венти тяжело вздыхает. Парадоксально, но пытаясь забыться, он всё равно возвращается к Чжун Ли как к остатку памяти с того времени. Как к остатку чего-то хорошего. – Я тоже не боюсь, что небеса нас накажут. Скорее, я жду, когда приговор вступит в силу. Уже не сдерживаемые слёзы скатываются с изумрудных глаз, и стоящая во всём городе тишина без привычного ветерка оглушает. Чжун Ли не поворачивается к Венти, лишь большим пальцем поглаживает, пытаясь успокоить, хотя понимает, что тщетно, ведь у самого выдержка на пределе. Он знает, что их кара – это коррозия. Он знает, что их кара – это загнивание заживо. Барбатос сам поворачивается к Мораксу и шепчет в губы: – Когда мы будем на свободе? И потеряв самообладание и поддавшись страху неизвестности, в оглушающей тишине звучит хриплый голос: – Знаешь… И на дрожавших губах, прижатыми чужими, но одновременно такими родными, остаётся несказанное «никогда».