***
В голове словно поработала дрель, во рту явно ночевали кошки. Одним словом, Хэ Тянь испытывал все прелести адского похмелья. Последним смутным воспоминанием было то, как его забрал из бара, по-видимому, Хуа Би. Что было странно, потому что теперь он отлично помнил, что они с Чэном перебрались на Хайнань ещё несколько лет назад, свалив на него весь бизнес, и именно поэтому он так задолбался, что уже практически не вывозил. И его постоянный стресс, и недосып, и бесконечное плохое настроение и привело к тому, что он… Рядом заворочались, и ему в руку ткнулся прохладный стакан. — Пей. Если будешь блевать — тазик слева, — те же руки привели его в сидячее положение. Хэ Тянь открыл глаза, фокусируя взгляд… на рыжем. Мо Гуаньшань поддерживал его под спину, второй рукой протягивая стакан с водой, в котором растворялась и шипела таблетка. Он выглядел уставшим и слегка раздражённым, как и практически всегда, но его широкая, жёсткая ладонь касалась уверенно и нежно. Он схватил стакан и осушил его в несколько торопливых глотков. Прислушался к себе — прямо сейчас ничего назад не просилось. Вот теперь сознание собственной вины накрыло в полную силу, и он застонал сквозь сжатые зубы. — Ну-ну, — усмехнулся Шань, укладывая его назад. — Вижу, осознал? Скулишь, как побитая псина… — Блядь, Шань, я… — Да. — Ты искал меня. — Еле нашёл. Хорошо Цзянь позвонил. Как вас вообще в эти ебеня занесло? — Не знаю. Я вообще нихера не помню. Я сидел в том баре и думал, зачем я женился на какой-то Джун… искал Цзяня… тебя за Хуа Би принял… Слушая эти откровения, Гуаньшань невольно вскинул бровь, уголок губ пополз вверх. — Вот это новости. И ты позволил бы Хуа Би взять тебя на руки? И слюнявил бы ему шею? Боюсь, старик бы такого не вынес. — Прости, ты же видел, я был пьян. — Ты был не пьян, Тянь. Ты был в говно, в ничто, в стратосферу. Я тебя ни разу таким не видел. Сколько ты выпил? — Не помню, — он попытался повернуть голову, но скривился от боли и снова замер. — Я должен извиниться? Я же ничего ещё тебе не наговорил? Ну… после. — Ты и до достаточно наговорил. Ладно, хрен с тобой. Но тебе нужен отдых. Поэтому ты поедешь в этот грёбанный отель и будешь ходить на процедуры. Все три недели, как сказал врач. И это была вся идиотская причина, по которой они тем вечером поссорились. Хэ подполз, обнимая устроившегося на их постели Гуаньшаня, поглаживая его по крепким плечам, сильным рукам — теперь он ясно помнил, что его муженёк постоянно ходит в качалку, в отличие от него самого, который на собственное тело и состояние здоровья давно и прочно забил. Особенно ему нравилось, что на своей работе Гуаньшань поправился, и, если бы не занятия, был бы мягким, как раз таким, как ему теперь нравилось больше всего. Вот и сейчас он спустился по груди к давно уже не впалому, как когда-то, животу, и с наслаждением обнял, укладывая голову и целуя в плечо. — Да, дорогой. Всё, как скажешь. В голове, словно мозаика, складывались все пребывавшие до этого в состоянии первозданного хаоса воспоминания: окончание школы, его отъезд на несколько лет, потом возвращение, потом их свадьба в Европе — тогда ещё тощий рыжий в белом костюме, он сам — в чёрном. Цзянь И с огромным букетом белых роз… и те самые кольца на пальце, которые и он, и Гуаньшань носили, не снимая. — Что-то ты подозрительно покладистый… — Гуаньшань ворчал, но при этом приглаживал всё ещё растрепанные волосы и костлявые плечи. — Ты же ничего больше не натворил, пока я тебя по городу разыскивал? — Нет. Разве что познакомился с девушкой. Она была милая. Её звали… Дэбби? — имя из головы успешно испарилось, и он произнес первое, что пришло в голову. — Хочешь, чтобы я ревновал? — Немного. — Мы с тобой двадцать лет вместе. Уму не постижимо, как я ухитрился прожить столько с таким придурком. — Потому что я не только, как ты выражаешься, придурок, но и твой любимый муж. А это в корне меняет дело, согласись? С этими словами он снова закрыл глаза, чувствуя, как понемногу утихает головная боль, а его аккуратно разворачивают и обнимают, заворачивая в кокон одеяла и родных рук. Уже снова засыпая, он подумал, что уговорит Гуаньшаня поехать с ним. Потому что он очень хотел провести это время вместе. Всё-таки, им всего-то по сорок, и коротать одинокие ночи в этом «санатории» ему совсем не хотелось. Он точно напомнит мужу, как когда-то не давал ему уснуть до самого рассвета. Просто немного задолбался последнее время, а так-то, как ни взгляни — никакая не ворона, как минимум — орёл…По рюмочке...
2 февраля 2024 г. в 09:32
Как давно он сидел за барной стойкой, напоминая взъерошенную расхристанную птицу? Сходство увеличивал торчащий несмотря на многолетние усилия парикмахеров хохолок на макушке и слишком свободная рубашка, сейчас ещё и расстегнутая на несколько верхних пуговиц. С некоторых пор вещи, ещё несколько лет назад сидевшие на нём великолепно, стали ему велики. Рубашка оставалась всё такой же пиздатой: дорогой, брендовой, приятная ткань ласкала кожу, вот только больше не смотрелась как влитая на его всё ещё широких, но таких костлявых плечах.
Он вечно ворчал, что его острые кости мешают ему, впиваясь то туда, то сюда. Гуаньшань. Имя горчило на языке, а может быть, это была текила. Хэ Тянь находился в том сумрачном состоянии рассудка, когда различить это было сложно. В изрядно шумящей голове плавали обрывки мыслей и разговоров. Кажется, он пришёл сюда не один. Но вот с кем? Цзянь? Другой кандидатуры как-то не вспоминалось. Но сейчас его не было видно поблизости. Бросил его? Вот засранец. Впрочем, он бы и сам себя сейчас бросил.
Кому вообще мог сдаться усталый мужик за сорок, похожий на больную ворону с когда-то чёрными, а сейчас местами поседевшими, вылинявшими перьями. До недавнего времени он продолжал думать, что «ещё ничего», тем более, что дорогая тачка, дорогие шмотки, изящные очки, делавшие его ещё более похожим на брата, продолжали действовать так, что хищные бабы смотрели на него с вожделением и говорили с придыханием:
— Господин Хэ…
Господин Хэ. Когда-то это был отец. Потом — брат. Хотя, почему был. В отличии от отца, Чэн был жив и даже относительно здоров, насколько это может быть в его возрасте. В его возрасте. Тянь опрокинул ещё рюмку текилы, к несчастью, ощущая вкус. Мерзость. Зачем он начал пить её? Ах да… он же здесь не просто так. Он здесь, потому что… а вот тут его собственные показания начинали путаться.
На какой рюмке реальность словно бы поплыла — Тянь не помнил. У него в голове словно образовывались и исчезали параллельные реальности, и какая из них настоящая — он никак не мог осознать. И одна из них была другой хуже, поэтому он никак не мог выбрать, какой из них верить.
Согласно одной из версий, он всё же женился тогда, когда отец так настаивал на этом. Женился на этой… как её. Джин… Джун. Точно, Джун. Ему смутно припомнилась свадьба — кажется, это было где-то в Европе. Начерта они попёрлись в Европу, он не помнил, но, видимо, это было модно? К тому же, наверное, было лучше всё-таки уехать. Вероятно, поэтому гостей было совсем немного — не каждый найдёт время и возможность переться на чью-то свадьбу больше девяти часов. Но он отчётливо помнил цветы. Много цветов. И она была вроде в белом… конечно же, в белом — если уж свадьба в Европе, то так принято. В пользу этой версии реальности настойчиво говорило кольцо у него на пальце. Только вот дальнейшая счастливая семейная жизнь в его голове всплывать категорически отказывалась. Да и какого чёрта она должна быть счастливой? Он же её не любил… Джун, в смысле. Так и есть. Хэ Тяню стало жалко себя. Какого хера?
Почему он должен был жениться и прожить жизнь с нелюбимой женщиной, когда… когда у него был Рыжий. Гуаньшань. Малыш Мо… его поцелованный солнцем парень, чьи веснушки он без конца пересчитывал губами. Худые коленки, которые он без конца обнимал, и которые так сильно обнимали его бедра, сжимая до восхитительной боли. Его любовь всегда была болезненной — ведь началась она с ударов чем попало — кулаками, локтями, теми же самыми коленями. Он словно бешеный огонь расцветил его жизнь сотнями красок.
И даже сейчас, спустя столько лет, ничего не стоило припомнить всё, что связывало их тогда, в старшей школе… а вот потом в памяти зиял какой-то чёрный провал, больше похожий на не-существование, словно какое-то время он и не жил вовсе. Видимо, что-то случилось, но сейчас всё уплывало, и хотелось как-то заглушить поднимающуюся из глубины души горечь. Хэ Тянь похлопал по карманам, но не нащупал там сигаретной пачки. Почему-то вспомнился низкий, чуть грубый голос:
— Харэ курить, слыш? Скоро лёгкие выпадут. Что доктор сказал? Завязывай!
Чей он? Может быть, Чэн? Он тоже всегда был против, чтобы Тянь курил. Выходит, он послушался брата? Впрочем, плевать. Хэ привлек внимание бармена, попросив сигареты и зажигалку, не без труда отковырял сбоку пачки ленточку и, отработанным движением выбив сигарету, затянулся. Бармен тут же подвинул ему пепельницу. В первый момент привычный табачный дым принёс облегчение, но затем в горле запершило, и он едва не закашлялся. Вторая затяжка пошла лучше, третья — совсем хорошо. Голова слегка закружилась, и он прикрыл глаза, продолжая путешествие по волнам своей неустойчивой памяти.
Теперь она подсовывала исключительно трудовыебудни, как называл их… кто-то называл. Плевать. Может быть, кто-то из коллег или подчинённых. У него были подчиненные? Само собой, были. И их, кажется, было слишком много. Потому что иначе откуда у него ощущение, что из него выжали все соки, как из апельсина, до самой шкурки? Кажется, он не помнил, когда чувствовал себя полным сил и энергии, как это постоянно было в молодости. Чёртовы стрессы. Его работа — это один большой ебучий стресс. А ещё и курить запрещают… Нелюди. Хэ Тянь ненавидел врачей. И всё же зачем-то таскался по ним, выяснив, что у него «переутомление», «бессонница», «песок в почках»… хорошо хоть не геморрой и не простатит. Кажется, этого удалось избежать. Воспоминания о визитах в больницу он поспешно упрятал куда-то в глубь и без того не самого четкого сознания, и они булькнули в ту самую лужу, откуда он никак не мог извлечь ни одной связной мысли.
Сигарета осыпалась пеплом, и он затушил её, давая бармену знак повторить. Отличная штука — текила. Если покурить ещё… желудок ответил глухой резью. Мда. Кажется, там было ещё что-то про поверхностный гастрит? Вообще странно. Вроде бы его всегда хорошо кормят. Всплыли воспоминания о разных вкусных блюдах, и захотелось есть. Но в чёртовом баре были только орешки. Он попросил пачку, вскрыл её и с жадностью проглотил, едва не давясь солоноватым арахисом. Вообще не то… похоже, его жена, как и положено, умела готовить. Эти мысли отдавались странным теплом. Впрочем, какой дурак не будет ценить домашнюю еду. Отчего-то это тоже ассоциировалось с ним. С рыжим. Он тоже отлично готовил. Тушеная говядина у него дома, суп с грибами на маленькой кухне… или это уже готовила его мама? Мама… когда-то это слово причиняло ему только невыносимую боль. Тянуло в темноту, в те детские, пропитанные гарью и порохом воспоминания. Но теперь при слове «мама» вспоминались тёплые руки, рыжие кудри, ласковый взгляд карих глаз… и хотелось закрыть глаза, ожидая мимолетного поглаживания по голове, поцелуя в щеку, после которого на ней оставался бледный след помады, запах вербены от её духов… Тянь поймал себя на том, что улыбается. Мама… разве у его мамы были карие глаза? Нет же?
Голова закружилась опять, и он вцепился в спинку барного стула. Какого ляда они такие неустойчивые? Он нахохлился, медленно переводя взгляд с ряда бутылок с алкоголем на бармена, который то и дело наливал кому-то пиво, мешал коктейли, и от его мельтешения к горлу подкатила тошнота. Хэ осторожно повернулся, чтобы не потерять равновесие окончательно. Остальное помещение бара тонуло в полумраке, рассеиваемом несколькими лампами — столики были практически все заняты. Видимо, вечер. Конечно, вечер! Иначе он был бы на своей ебучей работе. Итак… как же он здесь оказался? В груди неприятно царапалось ощущение, что он сделал что-то не так. Вряд ли это было по работе. Получается, он проебался как-то иначе. С кем-то поссорился? Но с кем? Может быть, он пришел в этот бар с Цзянь И, а потом сказал ему что-то, и он обиделся и ушёл? Версию стоило принять во внимание, хотя отчего-то Хэ знал, что по такому поводу вряд ли стал бы загоняться так уж сильно. Во-первых, И давно знал, какой он, Хэ Тянь, мудила, а во-вторых, сам факт, что они оставались друзьями столько лет, не давал повода усомниться, что рано или поздно они помирятся, что бы он не отчебучил.
Хэ зарылся пальцами в и без того взлохмаченные волосы и решил, что ему срочно необходимо дойти до туалетов — кажется, до этого он пил пиво, и теперь оно безжалостно давило на мочевой пузырь. А там — песок, так сказал доктор. Эта мысль заставила хмыкнуть. Вот и дожил, в прямом смысле слова песок сыплется. Добираться пришлось по стеночке, а из зеркала на Тяня глянуло такое, что он сперва себя не узнал. В мешки под глазами вполне можно было складывать бабки, как в бумажник. Шея казалась тоже какой-то птичьей, когда-то стройная накачанная фигура напоминала огородное пугало. Добили его седые, мать твою, волоски в некогда роскошной, как пишут в дамских романах, «цвета воронова крыла» шевелюре. Хорошо хоть лысина ему пока не грозила. Решив принять это за «благородную седину», он немного успокоился. Но общей картины это не спасало. Он умылся, разбрызгивая воду, пригладил как мог волосы, вернул на нос очки и вернулся за стойку, едва ли чувствуя себя посвежевшим и взбодрившимся. Его место пустовало, но стул рядом заняла симпатичная брюнетка, потягивающая шампанское из высокого бокала с преувеличенно равнодушным видом. Но Хэ Тянь давно умел вычленять направленное на себя внимание. А точнее, на неброские, но заоблачно дорогие часы, выглядывающие из-под рукава, и те же шмотки. Он как мог расправил плечи, решив про себя, что просто пообщается — на продолжение он не рассчитывал, банально сомневаясь, что в столь значительном подпитии просто не заснёт в ответственный момент.
Девушку звали Дэбби, правда, он в этом сильно сомневался, и ей были прекрасные двадцать три, в чём он, опять же, сомневался, глядя на хотя и умелый, но явно излишний для такого нежного возраста макияж. Они мило болтали вот уже двадцать минут, и он начал ловить себя на том, что ему невыносимо, едва ли не до зевоты скучно. Все эти современные звёзды, которыми так восхищалась… как её? Дэбби? Клипы из тик-тока, которые она норовила показать ему на телефоне, его не «прикалывали» от слова совсем. Пришлось мысленно отправить себя на свалку истории, продолжая держать на лице доброжелательную улыбку и надеясь, что она не слишком напоминает оскал. К счастью, Дэбби щебетала за двоих, по-видимому, не замечая его усилий. Вот только понемногу пододвигалась ближе, норовила устроить свои наманикюренные пальчики у него на рукаве и томно выдыхала так, что он чувствовал её дыхание с запахом того же сладкого шампанского, пока Тянь не решил, что с него хватит.
В конце концов, как бы он не относился к этой Джун, он всё ещё был женат… почему-то эта мысль показалась привычной и правильной. Он извинился, активировал телефон, делая вид, что ему пришло сообщение, и, сославшись на срочные дела и закинув ещё один шот текилы, расплатился и направился к выходу.
Его путь проходил через соседний зал с танцполом, где было ещё более шумно, дымно, и метающиеся по залу световые лучи только усилили головокружение. Он пошатнулся, едва удерживаясь на ногах. Сознание уплывало ещё активнее, не давая сосредоточиться на происходящем. Кажется, когда он включил телефон, то видел на нём сообщения и пропущенные звонки. Кажется, их было много. Может быть, он не сказал, куда идёт? Почему он должен был кому-то отчитываться? Не должен ведь? Может он позволить себе пойти в бар и надраться, потому что поссорился… он поссорился. Да, он вёл себя как мудак и козёл, кто бы сомневался, был таким в юности и остался таким теперь, а то, что на душе скребёт ошалевшей кошкой вина и немного обида — так от таких ощущений есть прекрасное средство. Вот только оно какого-то хрена совсем не помогало — сколько он не заливал в себя желтоватую огненную жидкость, это не могло утихомирить его мучений.
Эти мысли, которые кто-то мешал в его голове, словно огромной поварёшкой, задевая стенки и вызывая глухие приступы боли, вместе с гудящими вокруг басами, сформировались в одну: надо ехать домой. Вот только он сильно сомневался, что сумеет хотя бы вызвать такси. С трудом попадая по кнопке разблокировки, он сделал ещё попытку, но буквы и цифры расплывались. От кого же всё-таки столько пропущенных? Он сделал ещё пару шагов прежде, чем уткнулся в широкую сильную фигуру, которая поймала его оседающее тело и подхватила на руки, словно он ничего не весил.
— Хэ Тянь. Сейчас мы поедем домой. Ты меня слышишь или окончательно мозги пропил? — низкий, хрипловатый, чуть ломанный голос звучал очень знакомо. Хуа Би? Похоже. Только он мог вот так поднять его. Руки удерживали его на весу легко и не дрожали. Вот как. Чэн опять послал его сыграть в няньку. Не поздновато? Хэ Тянь сделал слабую попытку сползти, но его только встряхнули и прижали крепче.
Качало, похоже, его уже несли куда-то. Через пару минут мучивший, словно бензопилой, его больную голову шум стих, и подул прохладный ветер. Тошнота немного отступила, а то он уже всерьез начинал подумывать о том, что будет делать, если сейчас его вывернет прямо на Би. Такого даже его закаленный характер может не выдержать. Отхватить не хотелось — Хэ Тянь и так чувствовал, что душа едва держится в нём, чтобы не оставить бренное тело, до краев переполненное текилой и смутными сожалениями.
— Мне… надо домой, — пробормотал он, на что получил только тихое «угу», и качка продолжилась. Открыть глаза не представлялось возможным. Последним перед тем, как отрубиться окончательно, он почувствовал, как его запихивают в машину, и свет погас.