Дева в башне

Елена придирчиво рассматривает себя в большом зеркале в ванной. Свет такой яркий, что мышцы длинных ног предстают дряблыми, апельсиновая корка видна на мягких бёдрах, выделяется каждый волосок, который по чистой случайности сегодня не был сбрит с утра. Она задирает домашнюю синюю майку, чтобы увидеть живот – подтянутый, но мягкий, – а, насмотревшись, опускает обратно и приспускает лямки, чтобы оголить грудь. Грудь тоже обычная – небольшая, с нежно-розовыми ореолами, – Елена зло натягивает майку обратно. Она с пристрастием осматривает свои руки, изучает лунки ногтей, родинки и длину пальцев. Смотрит на кокетливо выпирающие ключицы и длинную шею, наконец, добираясь до самого лица. Кожа оливковая, плотная и без морщин (пока что), обычные девичьи губы (не отличишь где её, Кэролайн или любой другой белой девушки, если поставить в один ряд), прямой, аккуратный нос и тёмные глаза в обрамлении длинных пушистых ресниц. Елене сложно сказать, что она некрасива (к уродинам точно отнести нельзя), но и ничего примечательного не наблюдается. А если учесть, что таких, как она, на свете уже побывало несколько (взять хотя бы Кэтрин, всё ещё блистающую красотой спустя столетия), то совсем становится печально. Мужчины, которые её интересуют или интересовали, уже когда-то видели точно такую же девушку и были в неё влюблены. Если Деймон и Стефан сначала заинтересовались лишь её внешностью (живым напоминанием о былом), а позже, узнав Елену, ею самой, то по отношению к другим такого ожидать не приходится. А, к сожалению, для Елены появился кто-то другой, кто теперь занимал её мысли сильнее, чем чувства к Стефану и вина за невзаимность к Деймону. В мыслях она теперь маленьким мотыльком стремится к древнему вампиру, которого стоило бы опасаться, но она думает о нём совсем в другом ключе. О, Элайджа! Одно упоминание его имени в голове вызывает удушливую волну жара, сначала сжимающую грудную клетку, а после падающую меж бёдер. Этот интерес так неожиданно поселяется в её сердце, что она сначала скрывает его даже от самой себя, но, как и всегда, решается посмотреть правде в глаза. А в этой правде он, такой далёкий и притягательный одновременно, сидящий на подоконнике в её комнате и предлагающий жить свою жизнь, а не бороться. Она сжимается, обхватывает себя руками, горбит плечи, потому что помимо страха у неё в голове летают ревностные мысли, что с красоткой Кэтрин, которая всегда умеет подать себя в наивыгоднейшем свете, ей не потягаться. А он так безразлично листает её книги и тетради, смотрит сквозь, и ни один нерв не дёргается. А Елене хочется, чтобы дёрнулся. Ей хочется, чтобы он подошёл ближе и предложил сделку, держа за талию, как он держал её тогда в заброшенном доме, – крепко, но нежно. И ей стыдно за свои мысли. Она придумывает сценарии с другим мужчиной, когда находится в отношениях с заботливым Стефаном. Считать ли изменой эти мысли? Елена решает, что нет, и продолжает горбить спину, смотря исподлобья на решительного мужчину. Может быть, эта опасность, скрытая в каждом его галантном жесте, и разожгла чувства в Елене – ей неведомо. Ясно лишь одно, что, спускаясь в подвал дома Сальваторе и вытаскивая старинный клинок из мёртвого тела, Елена преследовала не только мысль найти способ убийства Клауса, в котором её друзья и близкие не погибнут, но и желание оживить вампира, о котором она думает, не переставая. Она даровала ему смерть и теперь дарует жизнь. Елена скрывает даже от себя те воспоминания, где она, вздрагивая от каждого шороха и ревностно следя, чтобы не попасться на глаза ни одному обитателю дома, спускалась в подвал из раза в раз, чтобы очертить линию синюшных губ, прикоснуться к ледяным щекам, увенчанным вздутыми венами. Он такой красивый стоит пред ней в доме Локвудов с уложенной причёской и в новом костюме. Елене хочется мнить, что это ради неё он так старается, а не потому что педантичность – его норма жизни. И хоть он весь в лучах тёплого солнца блистает перед ней шутками, идеальной посадкой пиджака и белыми зубами, она видит зверя в нём. Того, который скрыт внутри, за внешним лоском. Годы или столетия тренировок ушло у него на то, чтобы отточить навык, надеть маску аристократизма и скрыть истинную сущность, но Елена всё видит. И его зверь, пугающий, но вместе с тем рисующийся ей нежным и ласковым, притягивает девушку. Её сердце бьётся так часто и так громко, но Элайджа, наверное, списывает это на страх пред ним, а не на девичьи трепет пред первозданной силой в костюме за тысячи долларов. Сердце бьётся, как маленький мотылёк (коим она является), быстро-быстро машущий крылышками, летя на обжигающий яркий свет. Елена трогала его губы, и знает, какая его мёртвая кожа на ощупь, и её придавливает желанием коснуться его живого, но повода всё нет. Она старается не смотреть на него, прячет руки в карманах и сосредотачивается не на звуке его голоса, а на том, о чем он говорит. Ей ведь как-никак нужно спасти своих друзей, даже если самой придётся умереть. А умереть, судя по всему, придётся. Даже по рассказам личность Клауса вырисовывается деспотичная и устрашающая – с его зверем Елена предпочла бы никогда не знакомиться, но у неё, кажется, нет выбора. Девушка представляет, как такому неуравновешенному и вспыльчивому Клаусу комфортно было проводить вечность со спокойным и держащим под контролем буквально всё (даже дыхание Елены) Элайджей. Элайджа поглядывает на неё иногда (мажет безучастным взглядом), наверное, сравнивает с Катериной, которую он когда-то знал. И Елене противно от этой мысли, как и от мысли, что она соперничает с другой женщиной, хотя для этого, кажется, нет очевидных причин. Она убегает к Дженне, терзаемая чувством вины, что хотела бы остаться здесь. Элайджа так прекрасен в боли своего долга, его слова имеют вес и голос такой размеренный и спокойный (но держащий в постоянном напряжении), что убаюкивает, накрывая тёплым тяжёлым одеялом. И успокоив Дженну, разделив с ней боль осознания, Елена спешит обратно, чтобы вновь ощутить на себе магию чужого голоса. Но когда братья Сальваторе позволяли ей делать то, что хочется? Они душат её своим контролем и вниманием, Элайджа же проверяет её слово на прочность. И Елена жаждет доказать, что она достойна доверия (и его самого). Элайджа раскрывает карты (одобряя её возвращение), что нашёл способ, как сохранить жизнь двойнику, и Елену пронзает стрелой ревности и боли насквозь. Катерина, та, на которую она похожа как две капли воды, нравилась ему. Ей хочется объяснить, что наивная девушка, которую он когда-то любил, давно мертва, на смену ей пришла вампирша, готовая убить любого ради своего выживания, а Елена жива и сердце её бьётся, как тоненькие крылышки мотылька, при виде его выглаженной рубашки и ровных стрелок брюк. Ей хочется прокричать на весь мир, что только она, Елена, ему подходит. У Стефана тоже есть зверь – он измученный и ищущий покоя, а зверь Деймона вызывает неприязнь – неконтролируемый и агрессивный. То ли дело зверь Элайджи – застегнут на все пуговки и с галстуком, завязанным по старой моде. Но ей нечего ему предложить – он всё это уже видел. Её тело, наверное, уже сотни раз изучено им, хотя, может быть, Кэтрин и не была близка с Элайджей, но ведь до неё была кто-то ещё, которую, наверное, он тоже знал. Елена запирается в собственной ванне и придирчиво рассматривает себя и приходит к неутешительным выводам. Чем она может заинтересовать вампира, который прожил все эпохи мира? Лишь мимолетным напоминанием о былой любви к какой-то другой, как две капли воды похожей на Елену. Она нашла способ спасти жизнь Бонни, но на душе так гадко и почему-то совсем не оттого, что ей все-таки придётся умереть (хотя и не навсегда). Одна в ванной комнате, заперевшись и вдоволь насмотревшись на собственное тело (и также вдоволь раскритиковав его), она может понять всех вокруг. Она понимает стремление друзей спасти её и их нежелание соглашаться на новую сделку с Элайджей, по условиям которой Елене всё равно предстоит умереть на алтаре. Она понимает желание Стефана уберечь её от всего, заслонив широкой спиной. Деймон же предпочёл бы сохранить ей жизнь, заперев в подвале и кормя с рук – его радикальные методы она тоже может понять. Как и самоотверженность Бонни с Кэролайн. Оставшись сама с собой, она всех понимает, но среди этих бед и множества жертвенных голосов она словно перестаёт слышать себя и своё сердце за громким гулом, складывающимся лишь в одно слово “долг”. На её плечи опять падают все тяготы этого мира, но она непременно спасёт всех, дарует им лёгкую и свободную жизнь. Её саму словно не заботит угроза, нависшая над её жизнью, всё, о чем она мечтает, попасть в крепкие объятья Элайджи и уткнуться в накрахмаленный воротник его рубашки. Но попадает она в объятья Стефана, как и должно быть, ведь это с ним она разделила клятвы любви. Вот бы вместо Стефана в неё толкался Элайджа. Интересно, ради этого он хотя бы снял пиджак или только ширинку расстегнул бы, чтобы удобнее было достать член? Будет ли он, как и Стефан ласкать её грудь и жадно переходить к проникновению, заполняя толстым членом её налитое кровью узкое влагалище, или он, как джентльмен, сначала спустится между её ног, даря наслаждением своим языком, и только после её оргазма подарит второй, войдя в неё, трепещущую и истекающую? Эти жаркие мысли и фантазии всё никак не покидают её голову. Елена списывает это всё на овуляцию, нескончаемую в этом месяце. Жизнь словно замирает, они продумывают план, ищут старые заклинания, часами обсуждают детали, но тёмной тучей над Еленой нависает тревожащее будущее, которое она лишь смиренно принимает как неизбежность. Коснуться бы до трагического часа губ живых и манящих… Элайджа с достоинством несёт свою жертву, а Елене не хватает манер выдержать ношу. Жертвы у них теперь разделены на двоих – ведь ей предстоит умереть и спасти всех своих друзей, а ему убить собственного брата. Вокруг Елены всегда пекущиеся о её благополучии люди, а всё, что от них требуется на самом деле, исчезнуть, чтобы хоть на пару минут она осталась наедине с Элайджей. И этих же мыслей она ужасно боится, коря себя за неверность и слабость. И в темную ночь пред предрешенным будущем она остаётся одна в своей комнате, запирает дверь изнутри и открывает окно в слепой надежде, что желание сбудется. Стефан порывается быть вместе в самый страшный предрассветный час, но ему здесь не рады, и твёрдой рукой она впервые отказывает ему в желании. Ей не спится (сложно уснуть, когда смерть в окно стучится), и Елена ворочается с бока на бок. Она всё крутит по кругу мысль, кто же его целует и где он сейчас. Елена выстилает свою дорогу долгом и жертвами, ей кажется, что она должна спасти всех, но в тайне сама желает быть спасённой. Сейчас впервые она думает о себе и своих желаниях, неправильных и порочных. И больше всего её терзает мысль, что ей нечем заинтересовать его… Но, кажется, в последнем она всё-таки ошибается. В самый тёмный час Элайджа оказывается в её комнате среди ночи. Она помнит, как он впервые оказался здесь и предложил сделку, которую она потом нарушила, сердце её билось тогда также быстро маленькими крыльями мотылька. Элайджа в выглаженной рубашке, в костюме в тонкую полоску, словно хоть какое-то живое существо имеет право выглядеть так безупречно в темноте ночи. – Я слышал, что ты не спишь, – начинает он после извинений. Сердце Елены заходится ещё сильнее от мысли, что его заботит её благополучие. – Хотел лично восхититься твоей смелостью и поблагодарить за верность своему слову. – Надеюсь, ты сдержишь своё, – отвечает она и, получив его утвердительный кивок, замолкает. Ну, что ж, если завтра у неё есть шанс действительно умереть, то нужно исполнить своё последнее желание – Елена до сих пор не знает, как ощущаются его губы. Елена прислушивается к своему сердцу, которое стелит совсем иную дорогу – в мир грёз, – и она думает, что имеет право прикоснуться к нему, положив свои тонкие девичьи пальцы на твёрдую мужскую руку. Элайджа всë равно сидит так близко, что ей не нужно делать ничего, кроме как наклониться и прошептать: “Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты согласился заключить ещё одну сделку и убить своего брата”, и наконец-то после всех этих фантазий прикоснуться к его губам. Элайджа не отстраняется (а мог бы, ведь речь её была совсем невозбуждающей), но замирает, хищником выжидая, что же она будет делать. Её руки в его волосах, а грудь неумолимо прижимается к его, прося приласкать. Елена оставляет невесомые поцелуи в его закрытый рот, моля об ответе. И, наконец, он сжимает её в крепких объятьях и открывает рот, позволяя её языку проскользнуть внутрь. Елена задушено стонет, потому что губы его ощущаются прекрасными лепестками, а слюна нектар, который она хочет пить бесконечно. Зверь его действительно оказывается нежным и ласковым, а она желает быть его жертвой. И, если бы это он должен был через несколько часов, провести кровавый ритуал и выпить её до последней капли крови, она бы позволила иссушить себя. Он отстраняется от её губ, но руку на талии сжимает лишь сильнее. – Твоя благодарность, Елена, гораздо больше, чем ожидал я и чем предполагает ситуация, – голос его спокоен как всегда, но венка на виске пульсирует, показывая, как же сильно он сдерживается. – Останься, – шепчет она, когда он плавно выскальзывает из её объятий и поднимается с кровати. Элайджа останавливается и раздумывает над её предложением, взвешивая все “за” и “против”, но благородство побеждает, и он печально качает головой. – Тебе нужно выспаться, – говорит он. – Спокойно ночи, Елена. Элайджа целомудренно целует её в лоб, игнорируя прерывистое дыхание девушки, и через секунду исчезает. И Елена забывается тревожным сном до первых лучей солнца, ласкающих лицо. Может быть, всё это наваждение ей только приснилось?