Or has she both flesh and blood?
Is she both flesh and bone?
Silly, weak-looking, small
He really can, I really better not
I really do, I bet he won’t.
Или у неё есть плоть и кровь?
Неужели она и плоть и кость?
Глупый, маленький, слабый на вид
Он способен на это, но мне лучше этого не делать
Ручаюсь, он этого не сделает.
Cocteau twins, "Beatrix"
Она шла по самому краю над непроницаемой сизой бездной. Она не балансировала на грани - она сама была той гранью между тем и иным мирами. Но вот она не удержалась и, сорвавшись с края, полетела вниз. В голове, пустой и глухой, как ком ваты, вдруг остриём сверкнула такая короткая, но такая ясная до боли мысль: "Вот и всё". Слепящие всполохи искр перед глазами танцевали, вертелись, кружились всё быстрее и быстрее, затягивая её в свой бесконечный поток - а она всё падала, падала и падала, она летела в самые недра тьмы, в самое никуда. Жирный тяжёлый воздух переполнял её лёгкие, камнем тянул за собой вниз, свистел издевательской трелью в ушах. Вот-вот падение кончится, и она ударится о дно: лишь брызги осколков, бывших когда-то ей, разлетятся в стороны - и её больше не будет, никогда и нигде. Она просто исчезнет, и никто не вспомнит о ней. Она не видела дна - только хоровод тошнотворно мерцающих, переливающихся самыми невообразимыми цветами искр кружился перед её взором, то проваливаясь вместе с ней, то вдруг взмывая ввысь. Она не видела дна - только ощущение неотвратимого конца, дразнясь, заставляло её боязливо сжиматься в болезненный комок нервов. И вот, проживая свои последние секунды, уже предчувствуя роковой удар, она вдруг почувствовала, как чьи-то сильные руки рывком выхватили её из бархатных лап тьмы, уже сомкнувшей было свои когти на её груди. Она лежала на этих руках полуживой, едва дышащей ветошью. Под рёбрами свернулся липкий тёплый ком тошноты, голова кружилась, проваливалась в саму себя. Ей казалось, что сейчас она просто расстает, расплавится, растечётся по этим подхватившим её в последний момент рукам бледной студенистой массой. Мозг до тошноты медленно и тупо выводил перед глазами линии, скручивающиеся в тугие узлы и спирали, чтобы хоть как-то отвлечься - но от этого лишь сильнее мутило. Её подняли и понесли прочь от этого спёртого тяжёлого воздуха, прочь от этой переливающейся искрами пустоты - прочь от смерти. Её аккуратно, как фарфоровую куклу, посадили куда-то, с силой прижав к себе - она съёжилась от почти замогильного холода, словно её прислонили к глыбе льда. Она ничего не видела перед собой - только ощущала сквозь пелену полузабытья, как крепко сдавили её обмякшее тело руки, прижав её к холодной груди, не давая ей упасть. Она чувствовала, как они несутся в сером, блекло мерцающем, закручивающимся в спираль мраке, окутавшем её. Она чувствовала, как натужно рассекается воздух о её лицо - словно ей на кожу налипла тонкая непроницаемая плёнка. Они летели сквозь этот сияющий туман в призрачной пустоте, как сквозь толщу воды. Спустя часы, месяцы, годы этого неудержимого бега она наконец почувствовала, как они остановились. Её осторожно, словно хрустальную, уложили на что-то мягкое, пряно пахнущее не то мхом, не то плесенью. Она не слышала ни голоса, ни шороха удаляющихся шагов. Она видела смутные очертания, маячившие где-то на границе зрения, но они не могли быть ничем иным, кроме как образами, порождёнными её усталым сознанием, не так ли?.. Незаметно для неё самой разум окутало тяжёлой пеленой тьмы. Она не знала, сколько она пробыла в этом болезненном лихорадочном сне - может час, может сутки, а может меньше минуты. К ней в голову через ухо заползали неясные тени, едва слышно шептали ей что-то, путались в извилинах мозга, выдавая себя за её мысли... Понемногу чувства начали возвращаться к ней. Мир вокруг начал постепенно обрастать таинственными звуками и незнакомыми запахами. Ветер своей мягкой прохладной ладонью огладил её по щеке. Наконец ресницы её дрогнули, и Ханнеле открыла глаза.