***
Патрик не понимает, что с ним. Он редко, на самом деле, что-то понимает, но сейчас в его голове не пустота. Там спутанный клубок. Розовой морской звезде мужского пола его сосед Сквидвард нравился с тех пор, как они стали соседями. То есть, познакомились. Но теперь эта симпатия к важному и внешне заносчивому осьминогу приобретала новые краски. Ведь Патрик начал взрослеть. Но что можно любить в самолюбивом гордом мизантропе, граничащем с социопатией? „Когда ты уже повзрослеешь?” – часто жаловался повзрослевший Сквидвард на подростка несколько лет. В итоге Патрик действительно повзрослел, к удивлению всех. Но ему это не нравится. Это... заставляет видеть, то что не нравится. И чувствовать. Либо неприятно, либо... нельзя. В последнее время то, как его сосед мог вгонять в тоску своими, то есть, „приличного общества” правилами и ранее дотошной педантичностью... но, в то же время, был способен раззадориться из-за брошенных вызова и каких-то снежных мячиков ему в лицо, вовсю энергично, весело и по-ребячески ими пуляясь всеми шестью и с энтузиазмом комментируя атаки... изумляло. Поражало...„Игра в снежки – глупая детская забава, и я не опущусь до вашего уровня.”
Хмурясь с закрытыми глазами, строил из себя всего такого правильного и спокойного индивидуума. Холодного... осьминога. Пока не бросил первый снежок. Точнее... третий. Первый он бросил "будучи Губкой Бобом". Патрику в лицо. А второй – в свой же горевший камин. ...Восхищало. Для Патрика это было как магия. Для незнающего психологию мир полон магии. Звезда чаще всего с трудом могла видеть кого-то неоднозначно. Боб – друг. Гэри – друг. Сэнди – друг. Минди... подруга. Сквидвард... „Не помню. Что-то не так...” Со временем морскую звезду стал завораживать не столько контраст в его друге, каковым тот не считал Патрика в ответ... сколько его взрослая сторона. И его особенный тон, которым он пользуется, чтобы звучать ещë более важно и... сдержанно? Относительно всяких детских забав точно. Сквидвард считал себя образованным. Умным, как бы сказал Патрик. Но он не говорил этого. „Ты такой умный” звучит как сарказм, но звезда этого не понимала. Он думал, что в комплиментах и хороших пожеланиях есть ещë какая-то магия, на которую у Сквидварда аллергия, как у черта на соль. Ещë одно... чудо в нëм. Этот осьминог видел то чего нет. Чем не волшебная сила? Тем, что это не шло ему на пользу. „Ты говоришь, я мягкотелый и городской. Ты думаешь, что твои слова „веселись дома” заставят меня всё бросить и присоединиться к вашему походу! Никогда!” – сказал он перед тем, как собрал рюкзак и начал расставлять палатку. Патрик как раз-таки раньше знал (думал, что знал), какое тому было до них дело. Теперь же тот смутно представляет, зачем Сквидварду было что-то доказывать тем, кого тот даже не звал своими друзьями. Он звал Губку Боба и Патрика балбесами. И всем таким. Чаще всего. Сам осьминог постоянно грешил сарказмом, но Патрик (и, в особенности, Губка Боб) его не распознавали. Поэтому понятия не имели бы в чëм связь, скажи им кто о Сквидварде, что „каждый судит по себе”. Или „у кого что болит.” „У кого? Что? У меня? Не болит.” То, как простой кассир может быть собой так горд, не имея за собой и не добившись в жизни ничего, кроме собственного совершенства, вкуса... таланта... и... красоты... Сквидвард теперь нагонял на Патрика не скуку... а вдохновение. Да, он пахающий (если сон, выдачу сдачи и моральные муки можно назвать трудом) за гроши неоценëнный творец, но Патрику нравились его творения. Хотя, ему много чего нравилось. Даже из того, что Губка Боб не повесил бы или не поставил бы на полку у себя дома, будь это хоть работа Сквидварда. Его рук... Скульптуры, вазы из глины, статуи... Икипаны... Поделки, его любимые, похожие на игрушки... Картины. Это потому, что на них всегда только Сквидвард? Иногда у осьминога пропадало что-то из собственноручной коллекции. Осьминог редко улыбался (при Патрике уж точно, насколько он сам знал), но это делало его улыбку только ценнее. Патрику нравилось заставлять кого-то улыбаться. И смеяться, особенно этим уморительным гнусавым голосом. Смехом, очаровательно выдающим детскую сторону угрюмого и нудного Сквидварда. Когда Патрику случалось пощекотать его рëбра или просто грудную клетку, звезда вспоминала, что они у него чувствительны. И есть. Не то чтобы тот был толстым, просто его рëбра не выделялись на коже. Наверное, из-за сгорбленности. Ему так идëт идеальная осанка... Его духу. Сквидвард ещё как умел постоять за себя. И отстоять свои права. Он себя (мягко говоря) уважал и не терпел подавления со стороны начальника-скупердяя. Вплоть до забастовки. Патрика там не было, но Боб рассказал, как "жалкий" кассир пламенно пытался втолковать простофилям своего захолустья права рабочих и всё такое. Но неудивительно, что речи не задержались в их головах. Его речи... Теперь Патрику ещё интереснее было бы послушать их. Громкий голос осьминога пугал только когда он был действительно зол. На забастовке же он явно звучал... безопасно. Мощно. Уверенно и гордо. А там, где есть смелость заявить о себе, есть и капризность. Двое шкодников (а особенно жëлтый) неплохо помучились, создавая комфортные условия для соседа-притворщика. Ума понять, почему призрак весит больше, чем пустое место, у них не хватило. Его огромная кровать отвлекала от мыслей. День выдался более жутким, грустным и тяжëлым (а особенно для жëлтого), чем обычно, но Патрик не злился, разузнав об обмане. Всë-таки, они убили, не сломали, убили лучшую восковую фигуру Сквидварда. В виде его самого, разумеется. Несправедливым было только то, что морская звезда мало настрадалась и не усвоила урок. Но связанные с тем днём плюсы всë же были. Теперь (хоть и не по причине событий того дня) Патрику хотелось удовлетворять капризы старшего друга. Делать ему приятно... и взамен, желательно, не получать пирогом в лицо. Впрочем, тогдашнего Патрика это не обидело. Будучи интровертом, Сквидвард больше всего обожал компанию себя любимого и никого больше. Но это совсем не значило, что тот боится рыб. Чего только стоило то шоу талантов... Патрику стоило посмеяться его шутке всего раз. Ещё одна мелочь в копилку причин соседа не любить его в ответ. С публичными выступлениями у "бесталанного" осьминога проблем не было. Хотя иногда он тоже стеснялся. Особенно комплиментов, как ни странно. Зависело от ситуации. „Мило...” Но всё же... его дух, сила в голосе, достоинство, самоуверенность... взрослость. Это являлось примером для подражания. Не то чтобы Патрик не мог заявить о себе и своих нуждах. Но это... другое. Дети кричат, что хотят, без всяких комплексов за спиной. Морской звезде в основном было интересно, что о нём думают только Боб, родители, ну и Сквидвард. Как друг. Теперь Патрик приобрёл комплексы (основанные на его стыде за прошлого себя), задержавшиеся прийти на его отрочество. И ему было чему поучиться у, видимо, переросшего неуверенность в себе и зависимость от чужого мнения мужчины. Того мужчины, который разбивался в лепёшку из-за вызовов, который ему якобы бросали соседские детишки. Странный парень... И очень упрямый. Всегда будто знал, как лучше. Строил из себя умника. Гения. Взрослого... И Патрик верил. Иногда. Как и Губка Боб. Но иногда они просто не хотели портить ему момент. Словно момент славы. Будто тот... выступал на сцене. Сквидвард просто хотел публики. Он был так одинок... Теперь морской звезде было ясно. Теперь он оправдывает свой вид, блеща хотя бы интеллектом. Его проблеском. В Сквидварде горел огонь и был лëд, что в сочетании давало... Патрик был слаб в умственных нагрузках, особенно в математике, но он мог посчитать сумму холода и... горящей страсти. В Сквидварде очевидно была страсть. Иначе как бы у него иногда получалось так гневно орать? По словам Боба, он в приступе ярости откусил кусок от мрамора. И съел. И... создал произведение искусства, разбив остальные. Силой злости. Страсти. „Неудивительно, что у него нет девочки. Или это из-за...” Хотя, он сам и Губка Боб тоже могли, например, пробивать стены. Но это другое. Они иногда делали это без сильных эмоций, но Сквидвард... у него не было настоящей магии. У него был дух. Это и было в нём волшебно. И то, как он фыркает при виде сладостей, газировки и, о да, фаст-фуда, предпочитая самостоятельно приготовить водорослевый салат или что-то поинтереснее. „Интиликент” – почти запомнила морская звезда. Но Патрик видел, с каким удовольствием он всë-таки, обычно наедине с собой, кружит языком шоколадный шарик (только эту неинтиликентную еду у рта Сквидварда он пока видел, по крайней мере, там по воле осьминога). Но не открывая рот ни на секунду. Ему нравилось сладкое. Звезда, когда начала взрослеть и осознавать, что еë соседу важно, чтобы его считали исключительно взрослым, пока внутри он хранит способность к простым, „детским” (осьминог сам так это называл) наслаждениям и радостям в жизни, начала находить это милым. Забавным. Да, он следил, как его сосед сосëт конфету. Бывало и хуже... Сквидвард открыто презирал „вредную” еду, с которой связал, наверное, уже всю оставшуюся жизнь. Это печально. Было бы совсем печально, не люби он еë. Губка Боб рассказал, что произошло одной ночью. Что ж, наверное, те последствия всë же можно назвать печальными. Но было вкусно. И зависимости не возникло. Или... от неë избавились. Сквидвард после того случая, как и раньше, продолжил готовить сам. И совсем недурно. Как всегда. С тех пор, когда Патрик только переехал к нему. То есть на улицу к нему. Для такой морской звезды как Патрик, умение готовить – не пустой звук. „Пустой звук – это когда неумение готовить.” Он видел несколько блюд Сквидварда. Столько, сколько хотел. Тот редко закрывал шторы. Нет, это не стрëмно. Патрик был ребëнком. По крайней мере, разумом. Сейчас он так не делает. Но хотел бы, чтобы подглядывать за соседями было законно, даже если ты совершеннолетний. Или Сквидвард бы просто... Мечты. Мечты... Раньше Патрика завораживали блюда. Теперь... Он помнил то суфле, хотя мало что можно было разглядеть в нëм, упавшем в песок (но, он увидел в нём крошечные фигурки пальмы, большого... укулеле и Сквидварда в жëлтой... шторе и с короной на троне... и съел. В пятнадцать лет). Он спас Сквидварду жизнь в тот день, всë-таки... почти что засосав (и вскоре случайно разрушил его дом, но осьминогу это было всего лишь впервой). Не будь Патрик слишком наивен и молод (и слабоумен), чтобы смутиться необходимости делать дыхание рот в рот... Звезда теперь осознавала благодарность судьбе за свою природу. Себя в позднем, по идее, детстве.„Да, Патрик. Мы друзья. Просто. Друзья.”
Патрик помнил, как его сосед взял его руки, отодвинул от себя, неловко улыбнулся и отошëл на расстояние шага. Теперь ему было стыдно. Он его поблагодарил. Похвалил. Улыбался. Пожал руку... Привëл в гости. А потом Патрик уснул. И затем залез в ванну без спроса. Набрав еë перед этим. И подогрев. Собой. Странно ли предлагать взрослому соседу разделить с тобой ванну, когда тебе пятнадцать? Для этой морской звезды – точно нет. Но не для взрослой морской звезды. Не будь он так смущëн напоминать о том дне, он бы извинился. А ведь Сквидвард даже не покраснел... то есть не посинел от смущения (очевидно, не находя толстого зловонного подростка привлекательным), ну или гнева. Он не кричал... Нарочно (из него вышел прекрасный... нянь для двух недоразвитых начинающих подростков). Просто сказал уйти. И одеться. Не спокойно, конечно, но... Раньше он был настолько спокойнее... Это вина Патрика с Бобом в его возросшей в геометрической прогрессии раздражительности?„Любит Патрика больше, чем Губку Боба...”
Да. Патрик точно повзрослел. Это был странный день... Это горящее стремление к самовыражению, это чувство, нет... действие собственного достоинства, несмотря на жалкую должность на тупиковой работе... воодушевляло. Пусть обычно Сквидвард вëл себя (и не только вëл себя за последние годы)... немного мëртвым внутри, пусть в его глазах редко виделся блеск... Когда он был, это было нечто. Особенно по той причине, что он был в глазах именно его. „Неудачника”. Нарцисса. „Чëрствого сухаря”. Патрик не считал его таким. Губка Боб тоже. Они, всë-таки, не просто жили по соседству с ним. Губка Боб работал с ним... почти бок о бок. А Патрик... Впрочем, Боб тоже иногда подглядывал в окна. И не только. Но это было как игра, так же захватывающе и без „серьёзных” причин, как игра Сквидварда в снежки. Игра... У Сквидварда, казалось, ко всему был талант. Особенно к обману, то есть, актëрскому мастерству. Чего только стоила та восковая статуя, которая даже Губке Бобу показалась настоящим, пусть и потерявшим сознание живым осьминогом (с годами вера в волшебное восстание из мëртвых иссякла, оставив место логике более реалистичных вариантов произошедшего). Рисование, танцы, лепка... создание икипан, что на удивление хорошо запомнились Патрику, готовка (в этом Патрик убеждался к самому большему недовольству соседа), даже надувание пузырей, балансировка тарелками на палочках пятью конечностями из шести и... музыка. Не только еë написание, как ни странно. На самом деле, Сквидвард умел хорошо играть. Просто... В нëм было так много эмоций при занятии своим любимым хобби, что он дул в кларнет со всей силы. Негативных эмоций, бушующих или же подавленных, оставшихся осадком с ранних расстройств. А в плохом расположении духа он был часто. Взрослые все такие. Почти. Особенно, если они могут играть весь день только по воскресеньям. Патрик мог играть целыми днями, и мешал ему только сон. Теперь он понимал разницу между их жизнями больше, чем подростком. Даже Патрику, даже до сих пор не нравится слышать этот скрип и вопли „дудочки”, но... В хорошем, даже бодром настроении, Сквидвард всегда (с тех пор, как звезда только с ним познакомилась) играл на удивление спокойно... и красиво. Однажды он надул невероятно огромный пузырь силой крика и потери терпения (что позже вместил в себя и поднял чуть ли не до поверхности его дом, заставив владельца баночки жидкости для сумасшедше прочных пузырей и его друга слинять по домам) и, довольный собой, начал так же невероятно мастерски играть. Ноты скакали вверх и вниз, быстро и бодро, энергично... Позитивно. Правда, после того, как пузырь лопнул, Сквидвард временно оглох и долго не повторял такое радостное исполнение. Теперь Патрик жалел, что не вслушивался, а ликовал вслух в честь таланта. И знал, что именно играл осьминог. Он научил парня слову „джаз”. И тому, что это такое. Да, мастер на все руки. И никаких пальцев. А однажды, зимой, осьминог получил в подарок новый кларнет, и слушать его игру стало ещë приятнее. Не столько из-за качества инструмента, сколько из-за радости его владельца. Это точно магия. Хорошо, что хоть делать себе комплименты он позволял, даже Патрику. И давал слушать. Даже этому нарциссу нужно было одобрение... Патрик не был уверен зачем. В ту же зиму, как оказалось, было Рождество. Во все зимы до и после тоже было Рождество, но до этой зимы об этом в Бикини Боттом не знали. В то Рождество у Сквидварда появился чудесный деревянный кларнет. Патрику он его не показывал, но и просить посмотреть на что-то любопытного... ребëнка не требуется, чтобы он влез не в своë дело.„Почему мой сосед не моë дело? Мы друзья. Дай только глянуть... Это сделал Губка Боб?!”
Раньше морскую звезду завораживали фигурки Сквидварда, то нырявшие, то выныривавшие из отверстий инструмента, и волшебная, на звук зимняя мелодия. Блестящая нотками, как снежинки, бубенцы упряжки Санты. Но теперь он не ребëнок. И его больше завораживает Сквидвард. Теперь Патрик ждал Рождества, чтобы подарить осьминогу что-то настолько же замечательное. В то Рождество он не успел узнать, что подарки должен дарить не только Санта, а в последующие... На тот момент он ещë не повзрослел. Его подарки, мягко говоря, были Сквидварду обузой. Белым слоном. Но Губка Боб умел угодить е̶г̶о̶ их другу. И теперь Патрик завидовал. Он умел р̶е̶в̶н̶о̶в̶а̶т̶ь̶ завидовать ещë до взросления, как любой р̶е̶б̶ё̶н̶о̶к̶ подросток, но теперь он ощущал острее. Всë-таки, Сквидвард не вещь. Не хорошее времяпрепровождение. Не... Пусть Сквидвард и не предпочитает компанию соседей, что на десятилетие младше него, он хороший. Настоящий друг, хоть и не признаёт этого. Понятие „друг” взрослые часто воспринимают неправильно. Необязательно нравится, чтобы быть другом... Даже Патрику не нравится возиться с малышнëй, всë-таки. И Патрик тоже не эйджист. Сквидвард просто... терпел их. Как часть работы. И иногда он был очень мил. А часто не очень. „Сарказм” должно быть его вторым именем (или „меня бесят тормоза и дурачки”). Даже в нëм у него талант. У него талант во всëм, в чëм его нет у Патрика. Не то чтобы у него есть много талантов... В них раньше не входило распознавание сарказма. До взросления. Патрик раньше раздражал Сквидварда даже сильнее Губки, хоть и реже. Всë-таки, они не взаимодействовали весь рабочий день. Ни одного его часа, если Патрик не придëт сам.„Патрик, зачем тебе чемоданы камней?!”
„Нет, Патрик, майонез не инструмент.
И хрен тоже не инструмент.”
„Патрик, иди быть болваном в другое место.”
Раньше Патрик хотел проводить время с Бобом. Хоть весь день. А теперь... он завидует не Сквидварду. Странные чувства, так считал и Патрик. Раньше осьминог был ему другом (кто только ни был, таковы дети), потом он относился к нему, как к старшему брату, а теперь...„Давайте-ка проясним: вы заказали современный телевизор, просто чтобы играть с коробкой от него?
...Да, кажется, я хотел вам что-то сказать, ах да.
У ВАС ЧТО, СОВСЕМ МОЗГОВ НЕТ?!”
Теперь Патрик гадал, какое соседу было дело до их неразумных трат. Точнее, Губки Боба. Или не трат? Пусть Сквидвард и выполнял иногда функции няни (или брата, оставленного следить за младшими против его воли), он иногда вëл себя как... мамочка. „Стоп, мамочка? Почему не папа? Сквидвард точно... мужского пола, не мальчик.” Но ведь мало кого папы хватают за уши? И глядят так... по-доброму (?) строго? У них есть... дела поважнее. Патрик знал. Он сам однажды был „папой” и "работал" от рассвета до заката. Только папой он был отстойным. Совсем не как Сквидвард... если бы у него были дети. Его дети. Для морской звезды-подростка он ощущался ворчливой мамочкой, когда тот не торчал за кассой с кислым лицом (тот знал, что с кислым, ведь проходил к Бобу на кухню, минуя скучного соседа... в отличие от себя взрослого). Даже домохозяйкой. Теперь Патрик корил себя за стереотипное мышление: разве мужчина не может готовить, оставаясь не женственным? И пудря себе нос перед сном. И нося розовую ночную рубашку и колпачок. И смотрясь в зеркало даже на работе... Последнее уже просто нарциссизм. Сквидвард и до сих пор печëтся о своëм внешнем виде (вот бы он так же заботился о своëм амплуа, что за него говорит, как его все и всë достали, как и его... глаза). Даже спит днëм для здоровья кожи, когда только позволяет работа... и соседи. Наверное, поэтому он и такой кра- свежий. Несмотря на морщины. Они у него были столько, сколько Патрик помнил своего соседа. Сквидвард всегда поддерживал себя в форме и спал днëм (и не только для здорового голубого румянца и удовольствия... и компенсации бессонных ночей, проведëнных либо с соседями, либо с соседями на больничной койке, как однажды). На работу спортивный осьминог шёл пешком (впрочем, на машине было бы неприлично ехать так недалеко), а иногда ехал верхом на велике. Или... спиной. Для здоровья осанки и своего позвоночника беспозвоночный тщательно выбрал себе транспорт... и лëжа на спине элегантно перебирал ногами. Забавно, что как раз по прибытии его энтузиазм и бодрость улетучивались, уступая место лени. На работе он по очевидным причинам трудился над дружелюбием спустя рукава (только душевный искренний порыв мог побудить его к живости). А дома занимался танцем и гимнастикой. Для этого он даже надевал открытый костюм и резинку. Которую носят волосатые рыбы (в основном женского пола), чтобы прибирать волосы. У Сквидварда действительно были стандарты... и до сих пор есть. „Наверное, педикюр – это уже слишком” – размышлял Патрик, повергнутый когда-то в шок открытием. Но не того, что у осьминогов есть ногти. Кто бы говорил. Он выглядит так, будто наносит себе тени с пяти лет. Даже на нижние веки. Сколько Патрику его сосед ни нравься, тот иногда подвергал его с Бобом опасности. В основном, чтобы защитить свою шкуру, но иногда... Да, у него были причины мстить. То есть, наказывать маленьких негодяев. Он ведь не собирался переехать их в день срыва сделки с риелтором. И не переехал. „Ха, во всех смыслах. Смешно получается.” Патрика (и Губки Боба) почти самой любимой игрой была „испорти Сквидварду день”. В детстве у него хватало ума на троллинг, но не на заботу о безопасности других. О чëм он только думал? Ни о чëм. Как всегда в детстве. Хорошо, что в больницах Бикини Боттом могут вылечить без следа даже проткнутую палкой кисть руки. И что рядом иногда был Губка Боб. И что каракуля не покалечила осьминога... Он мог умереть уже много раз даже естественной смертью. Патрик благодарил бога, что тот жив и здоров. И все остальные, почти. Но в детстве (пусть и не таком раннем), он творил для соседа не только ужасы. Однажды ему хватило... ума (?) оставить Сквидварду свою награду за победу в гонке улиток. И хоть какое-то хорошее впечатление о себе. Пусть дурачок и облажался с фамилией друга (всё-таки он узнал её всего за пару дней до соревнования) на гравировке кубка, на шанс получения которого тот тогда потратил две тысячи долларов и дополнительно потратился на заботу о своей новой улитке. Теперь Патрик догадывался, почему она тогда исчезла так же резко, как и появилась. Сквидвард был рад подарку, пусть он и называл его Тортеллини. „Хотя... мне бы понравилось, дай он мне такую кличку. Или хотя бы звал пельмешком... Всё лучше чем недотёпой.” Повзрослев, морская звезда наконец узнала значение слова, которое когда-то посчитала фамилией. Или же это был осознанный троллинг? Слава Нептуну, он просто рассмешил раздражительного ещё в те старые времена осьминога.***
Сквидвард стоял на улице у своего дома-монумента и любовался звëздами. Он, конечно, мог смотреть на них из окна тëплой комнаты, но снаружи было видно лучше. И не слишком холодно. И в кои-то веки тихо. Не пропадать же добру. Забавно, как этому ценителю искусства не хватало денег как раз на шарфы и шапку (что насчëт штанов, так осьминогу они бы не помогли прикрыть своë достоинство... все его достоинства и его основное чувство), но никак не на краски, холсты, кисти, глину, неготовые ингредиенты для собственных кулинарных изысков, виниловые пластинки и журналы о сладкой жизни, музыке и танцах, ароматные шампуни, душистое мыло из кокосового масла, лосьоны и розовую пенку для ванны. Ну и на маникюр. Потраться Сквидвард ещё и на парикмахера на суше с её стандартами МРОТа, он бы мог зарабатывать своей красотой только на улицах как уличный художник (или как красавчик). Но вряд-ли он бы и на суше кому-то сдался, рисующий одного лишь себя (у многих нет вкуса и чувства прекрасного). И у него нет волос. Хотя... зима не настолько часто приходила в подводную глушь. А прекрасного этой тонкой душе хотелось всегда. И кушать. Кушать... Нет, Патрик вспомнил не о своëм (вечном) голоде. Парень помнил, что копчëные сосиски – любимые у его соседа (удивительно, что не что-то из меню самого дорогого ресторана, что только был бы достоин его персоны). Те самые, связку которых морская звезда однажды в один присест засосала в рот прямо под носом осьминога. А потом и его нос. К счастью, не безвозвратно. Так, не медлить, а то это прекрасное существо его себе отморозит. – С Рождеством! Патрик возник, казалось, из ниоткуда, напугал соседа и протянул в руки осьминога зелëную подарочную коробку в форме куба, повязанную красной лентой. Ради этого подарка парень научился завязывать банты. – М, спасибо, Патрик. С Рождеством. – Хочешь открыть сейчас? – Нет... Сквидвард имел право не быть взбудораженным. Патрик всë ещё Патрик. Повзрослевший или нет. – Тебе понравится в этот раз. Ну, открой при мне! „Всë ещё хочет со мной подружиться. Чтобы ребячиться” – считал наученным горьким опытом мужчина. Но вещи меняются. И рыбы. И звёзды. Даже те, что сияют сквозь чëрную толщу воды. Где-то далеко. Так же далеко, как морской звезде до сердца осьминога. – Хорошо. Надеюсь, в этот раз меня ждëт прогресс, – ворчливый сосед добавил большую часть своих слов про себя. Пробурчал. Всë-таки, старость не за рифами. – ...Это... эм- Спасибо, Патрик. Не хотелось быть невежливым. В понимании Сквидварда, Патрик до сих пор слабо осознавал многие свои решения. Если судить по логике аутиста... Это был подарок от души. – Тебе нравится? – Да. Я... мечтал об этом, ха... Мне... никто такого раньше не дарил. Морская звезда выучила, какие типы предложений хранят в себе желчные нотки, но и не чуяла, и не верила, будто сосед включил их в свой ответ. Уж точно не хотел верить. Мало ли, что на самом деле Сквидвард думает и чувствует к нему после лет надоедания. – Наденешь? – А... Ладно. Сквидвард оглянулся по сторонам. – Сейчас? – Ага. Патрик держал пустую коробку, пока осьминог покрывал свою лысину. Которая, как ни странно, была с ним ещë до жизни с, видимо, пожизненными соседями. – Тебе идëт. „Морской чëрт. Я не додумался подарить зеркало... Что от меня ожидать.” Будто у того не хватает своих. Сквидварду, видимо, было неважно, либо он поверил на слово. Патрик не догонял, что он был не готов к такому подарку. Ведь тот давно мечтал о волосах, но у него были причины не воплощать свою мечту. Хотя не мог перестать жаловаться, нарываясь на помощь. Сам виноват, что не ожидал к себе внимания. А должен ли он был ожидать такого внимания от подростка, с которым не связал бы и кусочка своей жизни, не живи они в паре метров друг от друга? И не будь Патрик так дружелюбен... Или одинок. Сквидвард не собирался обижать свою головную боль, у которой тоже иногда была боль. И не головная. – Спасибо. Ты настоящий друг. „Морской чëрт. Звучит знакомо. Помнится, после подобных моих слов когда-то появились проблемы... Или это дежа-вю...” Сквидвард не закончил мысль, как проблемы появились. Хватка морской звезды с годами только крепчала, а масса росла. Как и любовь. – Грркх, Патрик... Не... так сильно! Он исправил ошибку. – Прости... – Всё в порядке!.. С Рождеством. Сквидвард немного нервно потеребил кончик локона, боясь, что ранил чувства умственного инвалида. Он не знал, что сказать ещё. Патрик улыбнулся. Ему повезло из всех не очень многочисленных известных ему вещей знать, что этот жест означает, что его друг начал свыкаться с париком. Значит, ему нравится. Наверное... – Хорошая погода... В тропическом Бикини Боттом холодно и снежно, только когда судьба посылает к острову с тремя пальмами куски ледников. – Да. Над морем горели звëзды. И под ним. В глазах Сквидварда. Он смотрел в небо и не замечал, как горит звезда сбоку. Его качественный натуральный парик блестел в свете переливающихся и мигающих яркими цветами гирлянд. И в слабом бледном свете далëких луны и звëзд. „Красиво...” – Красиво... Горящая живая звезда подавила в себе желание чмокнуть соседа в нос. И частичку себя. Но это ничего. Морские звёзды обладают регенерацией. После этого сочельника голова Сквидварда не будет мёрзнуть зимой. Но не потому, что перестанет кипеть. Его раздражает не только инфантильность, которая покинула его жизнь. Зато её место занял друг.***
У Губки Боба наконец появилась ответная коробка с секретом.world is mine – ryo